Страница 5 из 17
Пожилая, подслеповатая соседка Краеведа остановилась, шестым чувством налетев на его тень. Она некрасиво сощурилась в сторону только что возникшего монумента и, поместив под ноги переживший миллениум пластиковый пакет, заблажила, распугивая воздух беззубым ртом:
– Это что ж такое делается?! Только памятников нам во дворе не хватало! То машинами все позаставят, теперь вот, глянь, дрянь какую удумали!
Кроме Краеведа «глянуть» на «дрянь» было некому, и старушка неожиданно сбросила тон:
– Кому хоть?
– Космонавт в нашем доме жил, – нашёлся Краевед к искреннему своему удивлению.
– Ну если только космонавт… Тогда ладно, – смилостивилась соседка и пошлепала дальше, позабыв на грязном асфальте скрытый пластиком скарб.
«Окликать не буду, ну ее к черту. Лучше сам занесу», – определился с «тимуровщиной» Краевед.
Наблюдая за наслаждавшейся новой ролью собакой, он озадачился поиском ответов на вероятные уточняющие вопросы. Въедливой старухи.
«Белкин, Стрелкин, Лайкин… Белкин. А куда пропал? Так ведь нужно было Белкина, а скульптор, скотина не местная – своего художника хера с два кто из начальства поддержит, коррупционеры, мать их! – наваял Лайкина. У того, как выяснилось, тоже родина есть, своя, туда и отправили. Нашего же, который Белкин, в очередь поставили, но сейчас денег нет. Но мы держимся. Потому что патриотизм у нас высшей, мать, категории жирности – сметану положили в основу, – иначе замёрзнет».
Складно получилось. Остро. Жизненно. Краевед был доволен.
Тут что-то явно шаманское запоздало сработало, бетон с Чыычаах осыпался чем и был – каким-то пересохшим говном, а сама псина, высвободившись из чернозёмного плена, не преминула кинуться к хозяину и что было силы потёрлась грязным бедром о его светлые брюки.
– Космонавт. Это я уважаю. Не ожидала.
На этом месте рассказа Краевед задремал. Немудрено: до этого он трижды опроверг бытующее недоверие к северным народам по части переносимости алкоголя. Столько Краевед перенёс – не каждому славянину поднять суждено. Я же подумал, что про светлые брюки он это лишку… Наврал, короче. Никак не получалось представить его в светлых брюках. Стены в столовой были кремовыми, я мысленно прислонял к ним Краеведа и так, и эдак – ничего приличного не выходило. Клякса с жёлтым лицом, да и только. С другой стороны, я и сам, как завзятый грязнуля – из воздуха могу пятно на рубашке соорудить, – обожаю все светлое.
Когда Краевед пробудился, в столовой уже объявили конец завтрака. То есть буфет с сыром закрылся, скукожился вместе с ним. Мы добросовестно высосали из остывших чайных пакетов то неположенное, что в них впиталось, и еще больше расслабились: нам было обещано скорое наступление обеденного часа. Но без горячего.
– Пурга, до дров не дойти, а мазут весь на тепло пустили… – оправдался буфетчик. – Лучше, мужики, холодным в тепле закусывать, чем горячим на холоде. Для яиц лучше. Целее будут, – хохотнул. – Тем более, что пока вы свои байки травите – что хошь выстынет.
«Весельчак», – подумал я. И про упыря тоже, потому что похож. С другой стороны, заботу о яйцах принял и оценил.
Первым делом Краевед почему-то спросил про Путина:
– Как он там? Ты же из центра.
Но тогда – да, и такие случались времена! – о Путине никто ничего не знал. Не было на слуху такой фамилии, хотя где-то она конечно же была и даже не особо таилась. Оставалось пожать плечами, не в дремучести же расписываться:
– Нормально. Куда он денется.
– Да уж, – о чем-то своём взгрустнул Краевед. – Тогда я пошёл. Мне еще собаку кормить.
Невдомёк ему было, что говорил я, в общем-то, о центре.
В «Путевые заметки», ради которых было предпринято путешествие «на Севера́», я там же, за столом, занес весомо странное, однако неоспоримое:
«Глиссада – это про авиацию, глиссандо – о музыке. В обоих случаях речь о скольжении, но насмерть облажаться можно только в одном».
И второе, почему-то никак не желавшее покориться родному русскому и настаивавшему на плохо подвластном мне, даже чуждом английском:
«Who is Mr. Putin?»
«Надо заканчивать с пижонством, с ручками этими импортными, – вынес я самое простое из не подвластного логике приключения. – Свой, отечественный карандаш никогда так не подведёт. Хотя о винах и коньяке такого не скажу».
Вот в таком не имеющем аналогов месте, в один из неподражаемых дней, закрутивших-заморозивших все, что неведомо как оставалось живым за стенами снаружи, я получил взамен компании Краеведа «мясное ассорти». Он же обед «по погоде». Он же – «гвоздь» меню холодных закусок. Горячих, как уже было замечено, не было никаких. Мне, как и прочим нахлынувшим постояльцам гостиницы, словно поджидавшим в засаде ухода Краеведа, подали четыре лепестка мяса совершенно одинаковых формой и цветом. Схожесть вкуса также не оставляла сомнений, мои рецепторы пребывали во всеоружии. В нахлынувшем возбуждении – погребальный прогноз на ближайшие дни подтолкнул к никчемной решительности, – я отвратительно вежливо, как только умеют столичные гости в провинции, справился у официантки о природе столь удивительного феномена. На что получил ответ, с одной стороны, литературно-уклончивый, с другой – весьма предметный. И что особенно важно для беззащитного командировочного в глухих краях – без встречных обид.
Мне было сказано:
– Во-первых, ассорти – это образ, а без образного мышления в нашей глуши никак не выжить. Только оно и выручает. Во-вторых, не сомневайся, что это части разных животных. С тушки одного один лепесток сострогали, с другого – два. Возможно, с одного и того же два, но никак не больше. На тарелке, заметь, их было шесть. Я сама раскладывала и сосчитала. Если в чем ошиблась, то так и скажи, я приму.
Со времен пионерского лагеря мне не доводилось наблюдать массовый и организованный исход столующихся. Правда, тогда я был в безопасности как часть толпы, мнившей себя строем.
– Ни в чем, никакой ошибки, – бодро, с готовностью отступил я с линии эмоционального соприкосновения. – За разъяснение благодарю. Оно исчерпывающе.
– Вот и я буфетчику так сказала, – смилостивились ко мне еще больше. – Этот, говорю, похож на совершенно нормального. Пока что не сбрендил. Хоть и якшается с нашим дуриком… Он собаке на кухне объедки берет. Ты не переживай, у нас буран и не таким заезжим крепышам мозги набекрень перекашивает. Мне можешь верить, я худо-бедно полтора курса на психологии отучилась, пока не залетела по глупости.
– Верю, – легко согласился я с тем, что «по уму» залететь трудно. Потому как «по уму» – это «по расчёту», а тогда все складывается иначе. Как минимум нет нужды притупевшим от непогоды заезжим мудакам растолковывать прописные истины общественного питания.
Впервые за несколько дней я подумал о честно отработанных женщиной чаевых, на которые до сих пор был скуп, чтобы не сказать – высчитывал их сугубо теоретически, с удовольствием множа на ноль. Пагубная привычка помешала изменить мне заведённому правилу и по окончании «просветительской» трапезы. Расчертив воздух неопределённым пируэтом указательного пальца, я прояснил жест просьбой занести не слишком удобоваримое, но все же проеденное на общий счёт комнаты. Добытое покладистостью и глубоким проникновением в тяготы навязанных природой обстоятельств благорасположение официантки отозвалось в умозрительном унитазе печальным «бульком». Я прочитал в не поддавшихся местному колориту и сохранивших округлость глазах официантки ясные мысли прописью и подумал: сколько ни в чем неповинной посуды перебито людьми в охоте за мающейся от скуки мухой! Образ мухи был мне маловат, «не сидел», вообще вызывал неприязнь, особенно мысль о «навозной» или «це-це». В то же время сентенция показалась удачно навеянной антуражем места и сопутствующими обстоятельствами: стопки замаранной посуды на столиках из нержавеющей стали, хищный взгляд охотницы за дребезжащим крыльями обреченным негодяем.