Русалка

Но рыбак-то жил наверху. Придётся подняться по лестнице.

Русалка приподняла одну ногу, и к величайшему удивлению ей это удалось. Она уставилась на ноги: одну, увязшую в песке, другую в воздухе – и рассмеялась.

Но тут же повалилась на четвереньки, и все пришлось начинать заново.

Она с трудом поднялась на ноги. Потом очень осторожно волоком переставила одну ногу вперёд, потом другую, и так левой-правой засеменила по песку, топ-топ, обхватив себя руками, которые казались такими худенькими и хрупкими, неспособными защитить от студёного ветра, леденящего кровь сквозь тонкую кожу.

Так она дотопала до лестницы и, подняв глаза, ужаснулась, ведь дальше волоча ноги не подняться. Деревянные ступеньки были высокими и без перил, и опереться не на что, кроме голой скалы.

Русалка жутко устала, и всё бы отдала, лишь бы не карабкаться по ступенькам. Но выхода не было, и каким-то чудом она их одолела, сама не зная как, помнила только, что плелась словно целую вечность.

Когда она забралась наверх, луна уже почти скрылась за горизонтом. По пути не обошлось без падений, и Русалка до крови ободрала о ступеньки руки и ноги и насажала заноз, а зубы стучали так сильно, что того и гляди растрескаются.

Русалка доковыляла до двери хижины и потянулась к ручке, как это делал рыбак, когда она наблюдала за ним из воды.

Дверь распахнулась, и русалка ухватилась за косяк. В хижине было полно диковинных вещей – потом она спросит рыбака, как они называются, – вроде котелка, кастрюли, банки с мукой, деревянной шкатулки с чаем, стол и один стул – ему понадобится второй, для неё.

В комнате, полной незнакомых вещей, был ещё один дверной проём без двери, оттуда слышались звуки, которые издают спящие люди, и поняла, что рыбак, должно быть, там.

Идти до того проёма было довольно далеко, да и по грубо отёсанным доскам на полу не пошаркаешь как по песку, все ноги изранишь, это она поняла, карабкаясь по лестнице, где коварные занозы впивались в новую нежную кожу.

Путь через комнату был долог и труден. Когда она дошла до цели, то наконец увидела рыбака. Он спал на боку, натянув одеяло до самого носа, так что виднелись только закрытые глаза и чёрная шевелюра.

От его дыхания в этой комнате казалось теплее, чем в других, а ей так хотелось согреться, и она присела возле кровати и погладила его по голове. Чёрные глаза распахнулись, и она сразу поняла, что он её узнал, узнал ту самую русалку, что попалась в его сети.

Позднее он рассказал, что узнал её по глазам, какой бы облик она ни приняла, глаза оставались прежними, и заглянув в них, он понял, что русалка к нему вернулась.

Он откинул одеяло, и под ним оказалось ничем не прикрытое, как обычно бывало, человеческое тело. Она прижалась к нему, нежась в тепле, и сердце наполнилось его любовью, и больше никуда не хотелось идти.

Он научил её человеческому языку и рассказал, что его зовут Джек. Её имя по-человечьи даже не выговоришь, тогда несколько дней он называл ей разные имена, пока одно из них ей наконец не понравилось – так она стала Амелией.

Амелия любила Джека, но и без моря прожить не могла, и по ночам училась превращаться из русалки в женщину и обратно, пока не наловчилась легко переходить из одного состояния в другое без тех мучений, что пришлось перенести в первый раз.

Так и жила она долгие годы со своим любимым рыбаком, становясь на суше женщиной, а в море русалкой. По ночам, когда поблизости не было других рыбаков, она оставляла спящего супруга, сбрасывала на берегу платье, бросалась в чёрную воду и резвилась там, пока не одолевала тоска по возлюбленному и сердце начинало тянуть назад.

Крепко любила она рыбака, почти как море, и были они славной парой, ибо он её любил пуще моря. Никак не ожидал, что женщина может пленить сильнее океана, но в глазах русалки пенился прибой, кожа напоминала о солёных брызгах, а ещё Амелия отвечала ему любовью, чего не мог ни один океан.

Долгие годы прожили они в любви и согласии, только детишек так и не завели. Каждый держал свои надежды и печали при себе, но порой сядут они на порожке, глядя на волны, что бьются о скалы, и возьмёт он её за руку, и понимает она, что тоскует он о нерождённых детках.

Жили они неподалёку от деревни, довольно близко, где можно было выменять всё необходимое, чего не могли добыть сами, но не так близко, чтобы водить дружбу с соседями без особой нужды.

Джек любил Амелию и море, а Амелия любила море и Джека, но оба не любили назойливых соседей, сующих нос в чужие дела – откуда родом Амелия, да где её родня, да когда они поженились, и как никто о том не проведал, ну надо же!

Постепенно Амелия в деревне примелькалась, и к ней мало-помалу привыкли. Народ-то там жил незлобивый, но недоверчивый, а русалка свои прекрасные глаза прятать не привыкла, и как взглянет в упор, так людям становится не по себе. А где неловкость, там порой и зависть родится, и любопытство, так им и перемывали косточки местные длинные языки, да свыклись наконец.

– Говорят, Джека-то жёнушка в лунную ночь из дома уходит да с самим Дьяволом пляшет, оттого-то до сих пор и молода, и пригожа.

– Полно, Марта, что за чушь! Где же она может тут плясать? Хижина-то на голых скалах стоит, крепкий норд-ост того и гляди в море сдует, и никаких тебе лесных полянок, чтоб пляски устраивать, – с пуританской резкостью возразил кавалер.

Впрочем, дело было не только в пуританской нетерпимости, не говоря уж про слухи о ночных сатанинских обрядах. Многие с самого появления Амелии в деревне не обращали на неё особого внимания, но некоторым она была как кость в горле.

Годы шли своим чередом. Джек старел, но Амелия всё оставалась в одной поре, и в конце концов это стало бросаться в глаза даже тем, кто поначалу не верил слухам, что распускали злые языки.

Когда Амелия покинула океан ради Джека, они и не подозревали, что им не суждено состариться вместе и умереть в один день. Оказывается, русалочий век весьма долог, хоть они и не считают время как люди, вот и довелось Амелии увидеть, как её крепкого молодого супруга одолела немощь, пропал былой румянец, обветренное лицо избороздили морщины, словно потрёпанный нос корабля.

Но любовь ничуть не угасла, ибо любила она его доброе сердце и через много-много лет поняла, что люб он ей пуще синего моря.

И за это суровое море, которому тоже не чужда ревность, отняло у неё Джека, видимо, в надежде, что снова полюбит его Амелия больше всего на свете.

Стоял обычный хмурый день, лишь изредка проглядывало солнце, над морем гулял свежий ветерок. В который раз поцеловал Джек жену на прощание и медленно, с трудом заковылял по ступенькам к пристани.

Амелия с порога наблюдала, как лодка выходит из бухты. Завидев жену, Джек помахал рукой, и она взмахнула в ответ. И тут почудилось ей, что прощаются они в последний раз, и больше не суждено им повидаться.

Сердце тревожно сжалось, да так сильно, что она поверила в неотвратимую беду и кинулась из дома по лестнице к бухте, чтобы вернуть мужа.

Но было уже поздно, слишком поздно, её крик, подхваченный ветром с моря, не достиг любимого, а разбился о скалы.

С каждым взмахом вёсел Джек оказывался всё дальше и дальше от неё, и вот его лодка затерялась среди множества других, выходящих на промысел.

В какой-то момент в голове мелькнула шальная мысль обернуться русалкой, догнать его и вернуть домой. Эх, если бы не чужие лодки!

Там же повсюду сети, снасти с крючками. Не попадись она в сеть в тот раз, так и не узнала бы Джека, но повторять этот опыт всё равно не хотелось. А вдруг попадётся тому, кто её не узнает, не поверит, что она Амелия, жена Джека? Вдруг он распотрошит её и продаст на рынке?

Амелия слегка устыдилась собственных страхов, ведь она всегда была храброй. Храбрым быть легко, когда терять нечего. А ей нынче было что терять – семью, быт, счастье.

А вдруг ей это всё просто померещилось? Разве можно по таким пустякам рисковать своей – общей – тайной? Да и что могло случиться с Джеком? Море спокойное, ничто не предвещает шторма.