Исцеление любовью

– Вот так… – прошептала она. – Ну, будь умницей.

Пес зарычал на Белоснежку. В ответ она приподняла губу, обнажив острые, как иголки, зубы.

– Будь умницей, – повторила Иззи, на этот раз строже, и повернулась к герцогу: – Ваша светлость, позвольте мне осмотреть вашу рану.

– Это ни к чему.

Иззи невозмутимо взяла его за запястье и осмотрела палец.

– К сожалению, крови слишком много. Надо смыть ее. И как можно скорее. Пожалуй, нам стоило бы… ой!

Не слушая ее, герцог схватил со стола графин с виски и щедро плеснул янтарной жидкостью прямо на кровоточащую рану.

Иззи вздрогнула, как от боли, увидев это.

Герцог и глазом не моргнул.

Она вынула из кармана чистый носовой платок.

– Разрешите мне взглянуть…

Осторожно промокая рану, она изучала кисть его руки. Крупная, сильная. Сплошь в мелких порезах и ожогах – и свежих, и уже заживающих. На среднем пальце он носил золотое кольцо с печаткой. На печатке рельефно выделялся герб. Видимо, герцогам свойственно любить все большое.

– Рана все еще кровоточит, – заметила Иззи. – Наверное, бинтов у вас нет?

– Нет.

– Тогда придется прижать ее, пока кровь не остановится. Позвольте мне. Я знаю, как это делается. – Она обернула его палец носовым платком и крепко сдавила в руках. – Вот так. А теперь подождем минуту-другую.

– Я сам подержу. – Он высвободил руку и придавил к пальцу платок.

Так началась самая долгая и томительная минута в жизни Иззи.

В прошлом ей не раз случалось влюбляться безответно. Но обычно голову ей кружили задумчивые ученые в твиде или поэты со смоляными кудрями и скорбным взором.

Герцог Ротбери ничем не походил на мужчин, по которым Иззи вздыхала раньше. Он был жестким, непреклонным и не тратил времени на чтение, даже пока был зрячим. Мало того, между ними завязался имущественный спор и герцог недвусмысленно пригрозил выставить Иззи вон в холодную нортумберлендскую ночь.

Но, несмотря ни на что, ее охватил сильный трепет.

Он стоял так близко. И был таким рослым. И властным.

Настоящим мужчиной.

Все женственное, что было в ней, взволновалось в преддверии испытания. Наверное, так чувствуют себя скалолазы, стоя у подножия величественной, увенчанной снежной шапкой горы: возможность покорить эту вершину приводит их в восторг, связанная с восхождением опасность внушает трепет. От слабости слегка подкашиваются колени.

– Белоснежка… – усмехнулся герцог, прислонившись к краю стола. – Вам следовало бы назвать ее Пиявкой. Кому вообще могло прийти в голову завести ручного хорька?

– Мне ее подарили.

– И кто же это дарит хорьков?

– Один из поклонников моего отца.

– А по-моему, это был один из его врагов.

Иззи пристроилась рядом на краю стола, понимая, что придется рассказать историю целиком. Она наглядно свидетельствовала о том, что успехи ее отца на литературном поприще и восхищение публики никогда не приносили материальных благ.

– Мой отец писал сагу с продолжением – о рыцарях, прекрасных дамах, злодеях, колдунах… и о замках. Словом, про романтику рыцарства. Он как будто рассказывал сказки на сон грядущий мне. Маленькой Иззи Гуднайт.

– Так вот почему Арчер ожидал увидеть ребенка!

– Да. Все поклонники папиных историй этого ждут, – подтвердила Иззи. – У героини был ручной горностай. Само собой, сказочный – отважный и преданный и вместе с тем благородный, белоснежный, изящный и гибкий, как его хозяйка. И этот вот сказочный горностай совершал множество невероятных, совершенно сказочных подвигов – например, перегрыз веревки, которыми была связана хозяйка, когда ее в третий раз похитил сказочный Рыцарь-Тень. Так что один из преданных поклонников отца решил, что это будет красивый жест – преподнести в подарок настоящей Иззи Гуднайт самого настоящего, живого горностая.

«Ах, как это будет изысканно! – должно быть, думал глупец. – Как чудесно и восхитительно!»

Ничего подобного. Его жест не обрадовал ни Иззи, ни Белоснежку.

Настоящий горностай – это не ласковый, смелый и преданный питомец. Да, Белоснежка была грациозной и элегантной, особенно когда зимой меняла темную шубку на белую. Но, несмотря на то что весила она немногим более полуфунта, она оставалась опасным хищником. За годы Иззи досталось немало укусов – как пустяковых, так и болезненных.

– Дурацкий подарок, – заявил герцог.

Спорить с этой оценкой Иззи не хотелось. С другой стороны, и Белоснежка была ни в чем не виновата. Она ведь не могла перестать быть горностаем. Такой уж она родилась. Вдобавок для горностая она была уже довольно стара, вскоре ей исполнялось девять лет. Иззи просто не могла выбросить ее на съедение волкам… или похожим на волков собакам.

– Могу лишь предположить, – снова заговорила Иззи, – что и лорд Линфорд был движим подобными побуждениями. И решил, что будет очень мило подарить малышке Иззи Гуднайт самый настоящий замок.

– Если этот роскошный подарок вам не нужен, откажитесь от него, не стесняйтесь.

– Но замок – это совсем не то, что живой горностай! Это собственность. Неужели вы не понимаете, насколько редкая это удача для женщины? Собственность, заслуживающая внимания, всегда принадлежит нашим отцам, братьям, мужьям, сыновьям. А у нас никогда нет ничего своего.

– Только не говорите, что вы из числа женщин, одержимых радикальными идеями!

– Нет, – покачала головой Иззи, – я из женщин, у которых ничего нет. Нас, таких, как я, великое множество.

Она устремила взгляд в пол.

– После смерти моего отца все ценное, что принадлежало ему, перешло к моему кузену. Он унаследовал дом, где я росла, и всю мебель в нем. Всю посуду до последней тарелки в буфете и все книги в библиотеке. Даже доходы от папиных сказок. А что досталось мне? Только Белоснежка.

У нее задрожали руки. Иззи ничего не могла с собой поделать: она по-прежнему злилась на отца. Злилась на то, что он умер, да еще так скоропостижно. Долгие годы она помогала ему, отказавшись строить собственную жизнь, а он так и не нашел времени переписать свое завещание и позаботиться о единственной дочери на случай, если его не станет. Он слишком заигрался в заботливого и любящего отца, рассказывающего чудесные сказки.

Похоже, герцог не проникся несправедливостью судьбы к Иззи.

– Значит, вам все-таки есть куда идти. У вас есть кузен. Он вас обеспечит.

– Мартин? – Это предположение рассмешило Иззи. – Он презирает меня с самого детства. Когда мне было восемь лет, он толкнул меня в пруд и заливался хохотом, стоя на берегу, пока я чуть не захлебнулась, беспомощно бултыхаясь в воде. В тот день он так и не бросил мне веревку, не бросит и сейчас. Мне остается лишь одно. То же самое, что я предприняла тогда.

– Что же это? – спросил он.

– Научиться плавать, – ответила она. – И как можно быстрее.

Угол его широкого рта дрогнул. Иззи так и не поняла, что это было – одобрительная полуулыбка или презрительная усмешка. Так или иначе она спохватилась.

– Ох и разболталась же я! – Склонив голову набок, она осмотрела импровизированный компресс. – Кажется, кровь остановилась.

Герцог зубами оторвал полоску ткани от платка, обернул ею палец, аккуратно подогнув края, и затянул узлом.

– Понимаю, вам не хочется покидать замок Гостли, – вновь заговорила она. – Мы могли бы договориться о сдаче жилья внаем, с оплатой раз в три месяца.

Сдавая внаем собственность таких размеров, она наверняка смогла бы позволить себе снять чистенький коттедж где-нибудь неподалеку. Иззи умела довольствоваться малым. После нескольких месяцев скитаний по чужим домам она жаждала хотя бы некоторых удобств. Таких, как шторы и подсвечники. И постельное белье с ее собственной монограммой.

Хоть что-нибудь, что угодно, что она могла бы назвать своим.

– Это безумие, – заявил герцог. – Я не стану платить за право пользоваться моей собственностью.

– Но эта собственность не ваша. Больше она вам не принадлежит. Граф Линфорд купил ее и завещал мне.