Эвакуация

Но это — при условии, что происшествие случалось среди родных берез, а не где-то за бугром. В противном же случае… о, тогда, конечно, любой уважающий себя телеканал, радиостанция, газета, или информационный портал принимался звонить во все колокола, смакуя каждую жертву под собственные крокодиловы слезы.

По этой причине о катаклизмах у себя на родине лучше всего было узнавать от иностранных журналюг. Исходя из той же закономерности, заставляющей акул пера с большей охотой сообщать именно о чужих бедах. Что до языкового барьера, то для Леонида Кудряшова, в одном взводе с которым служили… ах, пардон, впрягались за бабло, целых три негра, такой проблемы по большому счету не существовало.

А журналюги, надо сказать, не подвели. Не преминув, между прочим, подтвердить рассказ давешнего, плененного никотином, паренька. Да сопроводив свои слова фотоснимками и видеозаписями. Снимали, по всей видимости, в большинстве случаев сами горожане. Чтоб затем обменять результаты своих трудов на энное количество зеленых купюр.

Не то чтобы Леонид не верил словам юного курильщика. Зачем тому врать-то, в конце концов? И все же известия о зомби, так запросто разгуливавших не на экране кинотеатра, где демонстрировался очередной голливудский фильм, но в реальности, по улицам родного города, с трудом укладывались в голове.

Хотя с другой стороны нельзя было не признать: зомби-апокалипсис, пускай и локальный, многое объяснял.

И эвакуацию почти всего населения города — города, в котором, на минуточку, не было атомной электростанции, химической промышленности и других подобных объектов.

И это «почти». Точнее, невозможность эвакуировать всех поголовно — коль многие обратились в зомбаков.

И армейские посты на подъезде. Их, не иначе, выставили не за тем, чтобы отвадить желающих поживиться чужим добром, а чтобы, напротив, из самого города не вылезло нечто опасное.

Ну и, наконец, режим секретности, установленный вокруг происшедшего. Надежный, надо сказать, как бумажная стена и потешный, как полки Петра Первого. Он не препятствовал тем же заграничным акулам пера узнать, что на самом деле приключилось в одном из российских городов. Зато соотечественников Леонида, ограниченных пресловутым языковым барьером, неплохо предохранял… от чего? Правильно, от паники, которая непременно бы разразилась, узнай каждый из обывателей, что ему грозит смертельная опасность — раз; что в равной степени ей подвержен хилый старик и юный адепт ЗОЖ — два; и что средств защититься от нее, окромя армейских блокпостов, не найдено — три. Ибо зомби — это не какой-нибудь там стопицотый по счету штамм гриппа, избежать заражения которым можно при соблюдении норм гигиены и элементарной осторожности.

С другой стороны, будь угроза более банальной — вроде того же гриппа или радиоактивного заражения — напротив, больше смысла было бы в том, чтобы информировать население, инструктировать, популяризируя меры предосторожности. А не завешивать случившееся кисеей секретности.

Что до обывателей зарубежных, то у них вызвать панику ихние власти на пару со СМИ, похоже, не опасались. Просто не считая серьезной для себя угрозой даже появление зомби… минимум, в тысяче километров от себя, любимых. Так что беда, случившаяся в одном из российских городов, автоматически становилась для них чужой. Что автоматически превращало ее из беды в просто еще один способ развлечься.

Вместе с тем, изучая публикации на тему катастрофы, которую одни окрестили «русской чумой», а другие «сибирским феноменом», Леонид вынужден был все же отдать иностранцам должное. Не только с целью развлечения создавались эти публикации. Не остались в стороне и ученые — хоть из Британии, хоть еще откуда.

Только здесь, дойдя до научных комментариев, Кудряшов столкнулся-таки… ну, если не с языковым барьером в виде биологической и медицинской терминологии, причем иноязычной, то, по крайней мере, с полосой препятствий. Продравшись через которую, понял следующее.

Строго говоря, мертвецами, пусть и ходячими, новоявленные зомби не были. Как-никак смерть — это полное прекращение жизнедеятельности, а у нынешних обитателей эвакуированного города наблюдались, как минимум, два ее аспекта: движение и питание. Впрочем, вывод сей был тем еще «биномом Ньютона» — если на то пошло, то и зомби классические, продукт легендарного культа вуду, по-настоящему мертвыми не были. Просто под колдовским воздействием утрачивали собственную волю и не осознавали себя как личность.

Что до зомби доморощенных, окопавшихся в родном городе Леонида, то их состояние умные дяденьки из заграницы оценивали как нечто среднее между комой и бодрствованием. В отсутствие высшей нервной деятельности и при сохранении лишь базовых, самых примитивных, инстинктов. Да и то не всех, раз боли зомбаки не боялись. Грубоватой, но наиболее близкой аналогией такого состояния ученым представлялся затянувшийся, непрекращающийся лунатизм. При этом один из них не исключал зарождения у зомби некоего подобия коллективного разума. Как у пчел или муравьев.

— Все это, конечно, интересно, — проговорил Леонид, откладывая разогревшийся и почти разрядившийся от интенсивной эксплуатации смартфон и протирая уставшие глаза, — но как мне поможет… и Альбине с Женечкой?

Поставив смартфон на зарядку, он сходил на крохотную кухоньку и заварил кофе. Затем вышел на балкон — на свежий ночной воздух — и закурил. Благо, с заменой отданной давешнему пареньку пачки проблем не возникло. У него, птицы вольной, в отличие от того парня и его собратьев по несчастью.

Так, стоя на балконе, покуривая да поглядывая сквозь темноту на светящиеся окна соседних домов, населенных счастливыми в собственном неведении людьми, Кудряшов размышлял.

Из того, что соседний город оказался во власти то ли зомби, то ли лунатиков, а эвакуировали из него не всех, следовали две возможности. Для Женечки и Альбины — в том числе.

Возможность первая. Жена и дочка Леонида сами превратились в зомби. И их либо застрелили военные, либо сожрали более сильные особи, либо они просто бродят, неприкаянные, по улицам. В этом случае Кудряшову необходимо было, как минимум, убедиться, что случилось именно так. Что Альбина и Женечка не прячутся дома или в каком-то специальном убежище, где собрались последние нормальные горожане. И что, собственно, этих «нормальных» в городе не осталось.

Как максимум же в этом случае Леониду следовало найти семью, перерыв город, словно стог сена в поисках иголки. А там… что делать дальше, если жена и дочь будут найдены, Кудряшов не представлял. Считал, что для начала лучше их отыскать, а уже затем обдумывать дальнейшие действия. В конце концов, чем черт не шутит — вдруг от этой напасти найдут лекарство.

Возможность вторая. Да, их не смогли эвакуировать из-за спешки или из-за препятствий в виде полчищ зомби, по непонятным причинам собравшихся именно в том районе. Но при этом жена и дочь Леонида живы, сравнительно невредимы, а главное, заражения и превращения в зомбаков сами счастливо избежали. Могли дома забаррикадироваться — Альбина как-никак не барышня кисейная, а мужу-наемнику вполне под стать. Дама решительная. А могли и в том же убежище схорониться, если таковое имелось.

Но тогда тем более сам Бог велел Кудряшову брать ноги в руки, разыскивать свою семью и, кровь из носу, попытаться вырвать их из того адского места, в который превратился «динамично развивающийся город».

Верилось во вторую возможность, прямо скажем, трудней. Но еще труднее было бы смириться с тем, что два самых близких человека в жизни Леонида потеряны навсегда.

— Потеряны навсегда, — эти слова он произнес шепотом, но вслух. И поежился, прочувствовав их смысл, безнадежный как эпитафия.

Загасив и смяв окурок, Кудряшов вернулся в квартиру. Где, покосившись на смартфон, с голодной жадностью поглощавший электроэнергию, сел на диван, взяв ручку и простой, в клеточку, блокнот.

Цель была понятна. Противник — определен. Осталось выработать против него подходящую тактику.