Почетный пленник

Конфликта личностей не случилось. Какие личности – такие и конфликты, так сказать. Куда же десятилетнему парнишке против моих почти сорока! Его мир – яркий, цельный, насыщенный, полный детских переживаний и открытий – я принял разом, целиком, одним тяжелым файлом. В моей жизни появилось еще одно детство, параллельное тому, земному. О том, что моя прошлая жизнь тоже станет еще одним файлом, я старался не думать.

Ултера выручило религиозное сознание. И детская пластичность психики, конечно. В мое сознание парень булькнул как в омут с головой. Но ничего, выплыл. Как увидел священную гору предков – так и успокоился. Воля Матери Предков. Бояться нечего.

Так что последующее горение, сменяющие друг друга периоды памяти и беспамятства, осознанности и бреда – это уже был продукт моей личности. Кроме того, психосоматика почти полностью отключила тело. Навредить себе или окружающим я был не в состоянии.

Даже многие годы спустя, обладая самой разнообразной информацией об этом новом мире, я мог только догадываться, как легко история страны – и даже нескольких стран – могла пойти иначе, если бы близкие Ултеру люди поступили бы чуть по-другому.

Наше близнецовое будущее было рассчитано, вымерено и вплетено в определенную канву событий. Десятилетиями планы просчитывались и корректировались. И мое падение – наше падение – все это разрушило. Во всяком случае, так тогда показалось всем, кто в эти планы был посвящен.

Гимтар

Не люблю я тот день вспоминать. Седых волос тогда у меня вдвое против прежнего прибавилось, не меньше. Мне тот крик полгода уснуть не давал, в ушах стоял. Подбегаю, смотрю: лежит. Крови нет, без движения. Кто из них – Правый или Левый – понять не могу. Кто их, клиббов мелких, разберет…

Как Ули в себя пришел – плохо помню. Только мысли хороводом по кругу скачут, одна за другой. «Плохо, плохо. Как не вовремя. Как не вовремя», – как будто такое вовремя случиться может. И тяжелые мысли, плохие, неправильные. «Калекой будет? Или дураком станет? Плохо, плохо… Как не вовремя. И Хранители все прибудут. Лучше бы Оли…» От этой мысли паскудной мне совсем плохо стало. А тут Остах прибежал. Задыхается, в правой руке прут с двумя рыбинами нанизанными сжимает. Я как этих рыб проклятых увидел, так меня волной накрыло. Бросился на этого рыбоеда и кинжал вытащил.

Если бы Оли в ноги не бросился – порезали бы мы друг друга. Только плач и всхлипы нас и остановили. Разом опомнились. А Правый все остановиться не может, только всхлипывает и повторяет: «Ули, Ули…»

Мы с Остахом смотрим: Левый лежит, глаза открыл, в лице ни кровиночки, смотрит на Мать Предков и повторяет:

– Воля Матери. Лоно Предков. Лоно Матери.

И так по кругу. Мы с Остахом переглянулись, руки под Ули подсунули, подняли. Он вскрикнул. Глаза распахнул – а взгляд не его. И на чужом, незнакомом языке замолотил. Голосок прежний, писклявый, а как будто руганью лается. Потом лицо опять поменялось, и снова:

– Лоно Матери. Лоно Матери.

Мы и понесли. Что уж тут. Сколько смерти в лицо ни смотри – больше одного раза не умрешь. О том, проклянут ли нас Хранители за то, что покой Матери нарушили, не думал. И о том, казнит ли нас за сына Рокон, тоже нет мыслей. Словно заговоренные идем с Остахом и несем парня. А только в пещеру зашли – замолчал Ули. Лицо разгладилось, дыхание глубокое, спокойное. Положили мы его, а Остах и говорит:

– Ты иди, я здесь побуду. Посижу с ним. Я же рыбоед.

Я на него посмотрел – а у него кукан с рыбами в руке так и зажат. Получается, он с рыбой в Лоно зашел и все заветы Матери похерил. Ну дела… Мало нам трудностей с Левым – теперь еще и с Остахом… Хродвиг на него, чужака, давно зуб точит. Пришла беда – отворяй ворота.

Олтер, Старший, Правый

Тот долгий день я хорошо помню. Вчера вечером, после того как Ули упал, я только плакал. Как маленький плакал, пока не уснул. С утра просыпаюсь – лежу на кошме у горячего источника, шкурой укрытый. Рядом один из пастухов. Увидел, что я проснулся, кивнул мне, поднялся и ушел.

Не успел я встать – подходит диду, танас Гимтар. Глаза красные, под глазами темно – ночью не спал. Мне стыдно стало, что я всю ночь продрых, пока Ули… На глаза навернулись слезы.

– Не реви… – прохрипел диду. Потом прокашлялся и повторил: – Не реви.

И протягивает мне кружку с горячим отваром. И хлеба кусок с брынзой.

– Теперь ешь и слушай. И запоминай, – голос у диду уставший, но очень строгий. – Ули жив и жить будет. Так Остах сказал. Он человек опытный, я ему верю.

Я даже своим ушам не поверил. Вчера с ножом на дядьку кинулся, а сейчас так хорошо про него говорит…

– Так он его вылечит? – спросил я.

– Нет, не вылечит. Тут специальный человек нужен, врачеватель.

– Но они же только в Империи живут!

– Правильно мыслишь, – кивнул танас. И наклонился ко мне, крепко взял за ворот и притянул к себе. И долго на меня смотрел. Я таким диду никогда не видел, мне даже страшно стало. Я слышал, что его многие боятся, но не верил.

Теперь верю.

– Что ты готов сделать, чтобы брат выздоровел? – вдруг спросил диду.

– Все! – крикнул я. – Хоть сам со скалы упаду!

– Дурак, – сказал диду. И стукнул меня по голове. – Дурак.

И улыбнулся. Я как его улыбку увидел, сразу перестал бояться. И вспомнил, что танас Гимтар самый умный человек в горах Дорчариан. Умнее его только дедушка Эндир был, но он умер. А раз диду улыбается, значит, придумал, как Ули вылечить.

– Со скалы падать – дело нехитрое. А хитрое – это как Ули к врачевателю отправить. Ведь в Империю-то ты должен ехать, в Школу наместника.

– Так давай Ули вместо меня отправим, – вскочил я.

– Тихо! – рыкнул на меня диду. И усадил обратно. – Не кричи. Разговоры наши тайные, и слышать их никому нельзя.

– И рассказывать никому нельзя?

– И рассказывать, – серьезно кивнул диду. – Кому надо, я сам расскажу.

– Отцу? – спросил я.

– Дану – в первую очередь, – опять кивнул диду. – А Ули мы отправить не можем. В нашем с Империей договоре прописано: отпускать в Империю наследника на обучение и проживание. А наследник у нас кто?

– Я, – сказал я и огорчился.

А диду замолчал и внимательно так на меня стал смотреть. Но не тем, страшным взглядом, а обычным. Смотрит – и ждет от меня чего-то. Чего ждет? Он же взрослый, еще и самый умный в горах. Диду, видимо, сам это понял и вздохнул.

– Врачеватели живут в Империи, так?

– Так, – кивнул я.

– Ты через две седмицы должен отправиться в Империю, учиться в Школе наместника, так?

– Так, – согласился я. И немножко расстроился.

– О том, кто упал со скалы, знаем только я, ты, Ули и Остах, так?

– А пастухи?

– Они знают, что упал один из сыновей дана, а который – не знают. Вас же даже отец родной отличить не может.

И тут я понял. И заулыбался. И только хотел закричать, но диду рукой закрыл мне рот. И глаза у него опять стали строгие-строгие. Как у него такие разные глаза получается делать?

– И запомни. Это теперь самая главная наша тайна. Храни эту тайну ради брата! Теперь ты – Ултер Младший. А в пещере лежит Олтер Старший.

Остах

С рыбой я, так или иначе, всю жизнь хороводился. От рыбы, судя по всему, и помру. Родился в рыбацкой деревушке, в провинции Атариан. Сызмальства с отцом в море ходил. После одной памятной встречи в море помимо рыбы стали и еще кое-что возить. Для добрых людей. В обход порта, конечно. Но так, по мелочи. А хотелось большего. Норов у меня всегда был горячий.

Сговорился я с «добрыми людьми» и в один чудесный день уехал из деревушки в Арраин. И сам стал «добрым человеком», как мы сами себя называем. Империя нас не жалует, называя преступниками. И контрабандистами. Лет сто назад кого ловили – вешали, в назидание остальным. Потом тогдашний император посчитал такое слишком расточительным, и нас стали продавать в рабство. И других преступников тоже.