Страница 46 из 48
Мой дорогой, любимый сыночек Яшенька, я очень скучаю по тебе. Напиши мне письмо. Когда я вернусь домой, мы с тобой сядем в «Марину» и поедем покупать старые красивые марки. Карауль нашу «Марину» и жди меня. Поцелуй нашу Златоньку. Не обижай ее, она еще маленькая и ничего не понимает, а ты уже мужчина. Поцелуй за меня маму. Леитраот. Твой папа.
2 февраля. Утрехт. Голландия. Ирка, я попрощался с Бар-Герами, Яков сегодня летит в Израиль, он по пути купит и привезет Яшеньке марки. Они мне сказали, что, если у меня кончатся деньги, чтоб я взял у них. Но деньги у меня еще не кончились, т. к. я живу экономно. Главные деньги идут на отель, но до сих пор я почти не жил в отелях.
Вчера вечером я покинул Кёльн и выехал в Голландию. Недалеко от границы у меня проверили документы и через некоторое время первые два пассажира-голландца вошли в вагон и заговорили по-голландски, что для меня несколько напоминает то ли польский, то ли чешский. И вот я вышел на вокзале в Утрехте. Значительно больше симпатичных девочек и парней, чем в Германии.
Я позвонил Либуше Брожковой (тел. дал Шпильман), она пригласила меня к себе. Она работает в Утрехтском музее. Предложила ночевать у нее, муж ее не может выехать из Праги, она с 2 детьми (20 и 16 лет) живет здесь. Мы пили вино и пиво, смотрели мои каталоги и журналы. Пришел ее сын, он учится в школе, играет в оркестре, длинные волосы, говорит по-голландски, чешски и словацки и понимает русский.
Сейчас мы встали и поедем с Либуше в музей, она позвонит в Амстердам, в галерею, художникам, и я хочу посмотреть музей и город.
Так прошли мои первые мгновения в Голландии – чехи продолжают быть моими гидами, сопроводителями, ангелами, – при условии моего незнания языков это просто спасение. В Голландии, сказала Либуше, много чешских эмигрантов. А вообще всех эмигрантов ок. 40 000 – принимая во внимание, что все это лучшая интеллигенция, это очень-очень много. Иришка, целую тебя и детей, напиши мне в Лондон! Очень хочется получить письмо, но я не знаю, сколько я здесь буду (в Голландии). Целую. Твой Мишка.
3 февраля. Утрехт. Мои дорогие Ирка, Яшенька и Златочка, третий день как я живу в Голландии. Она красивее Германии. В Германии лица какие-то белесые и квадратные, а здесь люди разные, и девушка, если даже некрасивая, все же в ней есть какой-то шарм.
Вчера мы с Либуше Брожковой были в музее, где она работает. Потом я гулял по Утрехту, смотрел музей современного искусства. Утрехт – город каналов, узких улиц и все такое прочее. Очень красиво и симпатично. Потом вечером я был у Либуше, мы поужинали и пили вино. Сын Либуше, 16 лет – очень симпатичный, со своей подругой, еще один парень Милош – чех, и дочка Либуше, Тереза – красавица 20 лет, ведущая богемный образ жизни.
Я говорил с Шломо Кореном по телефону, сегодня мы с ним встретились в Амстердаме.
Либуше Брожкова чрезвычайно симпатичная, она подруга Арсена Погрибного. В доме у нее много красивых вещей, мебель, картины и пр., но в то же время очень скромно.
5 февраля. Утрехт. После двух дней в Амстердаме я снова в Утрехте. Приехал я сюда из Амстердама на собственной машине, «Ситроен-стейшн 1100», которую купил за 500 гульденов. Привыкаю к новой системе управления и европейским дорогам. 3 февраля мы с Либуше и Терезой приехали в Амстердам, были в галерее «Исраэль», где хозяйка – еврейка из Израиля, но галерея плохая, потом были в галерее «Сварт» – ультрамодерная, но тоже неинтересно, были в знаменитом Штедлик-музее, потом были у Шломо Корена. Я спросил его, может ли он дать мне место в его мастерской для проживания, он сказал: да, и я остался у него дома. Он живет в 3 этажах в центре города; мы пили вино и беседовали.
На другой день – 4 февр. – я был еще раз в Штедлик-музее и в Риксмузее. Потом мы ездили с Кореном по гаражам и искали мне машину. Потом мы ужинали у Шломо (у него жена, дочь ≈18, сын – 10 лет). Пришел Михаэль Друкс, израильский художник, уехавший жить в Лондон, и мы беседовали. Корен – левый и полный дурак в политике. Потом мы с Кореном были у его галериста Яки Корнблита (уроженец Израиля, живущий в Амстердаме. Бизнесмен. Симпатичный малый, красивая жена-голландка (манекенщица)). Мы пили, ужинали и спорили, и беседовали часов до 3–4 ночи. Корен стал говорить, что я сам не знаю, что хочу. Это он рассердился за то, что я сказал, что он человек галута55, а я израильтянин, и за то, что ругаю всех левых. Но в конце концов, когда мы вышли, он обнял меня и спросил, не сержусь ли я и пр. В общем, бред. Дома мы еще сидели, курили и беседовали в более мирных тонах.
Сегодня утром мы с Шломо поехали в гараж и забрали машину, и я поехал в Утрехт и сейчас нахожусь у Либуше, Терезы и Лукаша Брожковых. Денег у меня осталось кот наплакал – около $200, но, на крайний случай, возьму у Бар-Геры.
Целую вас всех, очень хочу вернуться домой и скучаю, твой Мишка.
Вечер того же дня. Утрехт. Голландия. Я сижу (набросив на себя шубу) в уголке. Либуше Брожкова (мы сейчас дома у нее) беседует по-голландски со своей приятельницей, пожилой дамой (они сейчас вернулись с концерта). Прелестная Тереза сидит на полу и тоже говорит по-голландски. Лукаш у себя в комнате. Чувствую я себя в их доме очень хорошо, как у своих людей. Действительно, Либуше – это человек нашего с тобой мира и прелестная женщина, у которой красивые дети.
6 февраля. Хильверсум. Голландия. Ирка и детки, сижу в своем «Ситроене», в маленьком городке Хильверсуме, куда заехал по пути в Амстердам. Туман, сырость, далеко от дома, один – зачем и куда держу я путь, неизвестно. Но главное – холодно и неуютно. Прошелся я по городу и сейчас поеду дальше – в туман. Отправил тебе письмо.
6 февр. после 12 ч. дня. Майдурберех. Голландия. Нахожусь на берегу внутреннего моря. Прошелся по берегу, засвидетельствовал свое присутствие. Сейчас движусь вдоль моря, лес, трава, лужи, туман и милые голландцы.
6 февр. Мюден. Голландия. Я ехал среди ферм по узеньким дорожкам и приехал в какой-то голландский городок. Торчат шпили кирх, магазины, узкие улицы – все как положено.
7 февраля. Амстердам. Итак, вчера я мирно ехал по мирной Голландии и незаметно прибыл в столичный город Амстердам. Я въехал в центр, поставил машину, пошел, купил себе 100 граммов грудинки и съел ее в машине – сытный обед за ≈1,40 гульдена, а в ресторане за ту же сытость заплатил бы ≈6 гульденов минимум. Ирка, ты помнишь, были у нас три голландских парня? Я решил попытаться их разыскать. По карте я ездил по Амстердаму и был по 2 адресам: в одном месте ничего не знают, в другом сказали, что он больше не живет тут. Вечером я поехал в Бальмермеер, предместье Амстердама, к Ричарду и Бланке Эрнст (он журналист, она искусствовед, оба чехи-эмигранты; я получил их адрес от Шпильмана и тел. от Брожковой). Мы ужинали и беседовали. Я предполагал ночевать сегодня в машине, но они предложили мне ночевать у них, и я, конечно, остался, ибо на улице очень сыро, тоскливо и холодно – зима. Эрнсты очень милые люди, у них двое детей (девочка, как Яшка, и мальчику ≈1 годик).
У моей машины есть важный дефект: после холодной ночи она не заводится сама и ее надо толкать, после чего она весь день ездит, до следующего утра. Ричард меня толкал, машина завелась, и я отвез Р. на его работу, после чего он сказал, что машина неплохая.
Настроение мое – утром хорошее, но, если вечером в холод и слякоть я один на улице, да еще машина начинает барахлить, я впадаю в минорное расположение духа. Но, в конце концов, дело только в деньгах, ибо если их не считать, то даже в одиночестве можно путешествовать с большим удобством.
7 февраля. Утрехт. Утром мы с Шломо Кореном были в гараже, но механик сказал, что машина заводится, только не надо нажимать на сцепление, завтра утром попробую.
Я гулял по музею Ван Гога, есть симпатичные вещи, но в общем это все очень скучно.
Я сел в свой «Ситроен» и поехал в Утрехт. Солнышко на небе сияет, тепло, хлебца с грудинкой съел – жизнь продолжается.
55
Галут (буквально «изгнание») – вынужденное пребывание еврейского народа вне его родной страны.