Страница 70 из 73
Лариса и Лидия были женщины совершенно разного склада. Одна — смелая и решительная в действиях и поступках, по характеру мужественная, способная совершить подвиг, не страшившаяся никаких превратностей судьбы, но остававшаяся поразительно женственной, красивой, обаятельной. Другая — тоже душевно смелая, неизменно прямая, но по-женски хрупкая, более ранимая, участливая и доброжелательная, умевшая сердечно привязаться к человеку. Она уже была знаменита: ее изучали в школах, вышло в свет собрание ее сочинений… Фадеева, Фурманова, Шолохова еще никто не знал, знали — Лидию Сейфуллину. Волна славы перехлестывали границы: пьесу «Виринея» ставили в Праге и в Париже.
Их, таких разных по характеру, связывала удивительно нежная дружба. Роднила богатая внутренняя культура русских интеллигентов, воспитанных на лучших семейных и общественных традициях, где высоко ценили просвещенность, хорошо знали не только отечественную словесность, но и европейскую литературу.
Если Лариса сумела вписаться в новую действительность и даже вполне комфортно в ней устроиться, Сейфуллина переживала внутренний разлад и постепенно выключалась из литературной жизни и работы. Несомненно, на кризис Сейфуллиной повлияло общее положение в стране в середине 1920-х годов, разгром левой оппозиции, ссылка и преследование ее участников, в том числе и ближайших друзей писательницы. Кризис, разумеется, усугублялся и наследственным алкоголизмом. При всем том Лидия Николаевна сохраняла несомненное обаяние и сумела стать настоящей подругой Ларисе.
Та как раз готовила к изданию свою четвертую книгу Она уже получила назначение собкором «Известий». И не куда-нибудь, а в Париж, где вскоре должны были начаться советско-французские переговоры. Советскую делегацию возглавлял Христиан Раковский, верный соратник и друг Троцкого. Это по его просьбе освещение переговоров было поручено Ларисе Рейснер. Она должна была отправиться в Париж в том же поезде, что и Раковский. Но ее включение в состав делегации могло кому-то сильно мешать. За несколько дней до отъезда она внезапно заболела.
Как это обычно и бывает в годы бедствий, страну в 1914–1923 годах захлестнула волна инфекционных заболеваний — «испанки», туберкулеза, кишечных инфекций, в том числе брюшного тифа, холеры, дизентерии, натуральной оспы. Начавшаяся в ходе Первой мировой войны, эпидемия острозаразных заболеваний продолжалась в последующие годы, постепенно затухая. Число больных брюшным тифом в 1918–1920 годах оценивалось в 25 млн. чел. Автор знаменитой книги «Десять дней, которые потрясли мир», американский журналист и писатель Джон Рид умер в Москве в октябре 1920 года от тифа.
«Тиф» в переводе с древнегреческого означает «помрачение сознания». Такое название дано болезни оттого, что она на фоне лихорадки и интоксикации сопровождается различными нарушениями психики — бредом, галлюцинациями. В первую неделю заболевания нарастают усталость, слабость, потеря аппетита, тяжелые головные боли, кашель, высокая температура, озноб, запоры, боли в животе. Появляются высыпания на коже — розеолы — и поражение лимфатической системы нижнего отдела тонкой кишки. Увеличивается объем печени и селезенки.
Заболевание зависит от социально-экономических факторов — в частности, от питания. Но к 1926 году эпидемия брюшного тифа в стране Советов практически прекратилась.
Поэтому казалось нелепостью, что вся благополучная, не имевшая проблем с питанием семья Рейснеров (вместе с домработницей), заразилась тифом. Утверждение, что Лариса умерла «от глотка сырого молока, вызвавшего брюшной тиф», не совсем точно отражают действительность. Рейснеры заболели, съев на десерт пирожные с заварным кремом, приготовленном на молоке. Глава семьи, Михаил Андреевич, пирожных не ел, чтобы не поправиться, и единственный остался здоровый.
Лариса, несмотря на усилия врачей, умерла 9 февраля 1926 года в Кремлевской больнице. Она не справилась с болезнью, поскольку на тот момент была сильно истощена работой и личными переживаниями. Она умерла, не приходя в сознание. Ей было всего 30 лет.
Ее мать и брата удалось спасти.
Вдова поэта Мендельштама отметила в мемуарах: «Мы так не привыкли к естественной смерти от болезни, что мне не верится: неужели обыкновенный тиф мог унести эту полную жизни красавицу. Противоречивая, необузданная, она заплатила ранней смертью за все свои грехи».
Писатель Варлам Шаламов горевал о героине: «Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня Гражданской войны, тридцати лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой-то. Никто не верил. Но Рейснер действительно умерла. Я видел ее несколько раз в редакциях журналов, на улицах, на литературных диспутах. Гроб стоял в доме печати на Никитском бульваре. Весь двор был забит народом: военными, дипломатами, писателями. Вынесли гроб, и в последний раз мелькнули каштановые волосы, кольцами уложенные вокруг головы».
В Доме печати на Никитском бульваре попрощаться с Ларисой Рейснер пришли толпы — военные, дипломаты, писатели… За гробом вели под руки рыдающего Карла Радека. Свои соболезнования выразили Троцкий, Бухарин и Киров. У Федора Раскольникова случился нервный срыв, он долго болел. «Лариса так умела жить, что даже умерла вовремя, не дожив до страшных разочарований в своей главной любви — к своему вампиру, к Революции», — сказал Борис Пастернак, давший ее имя главной героине своего романа «Доктор Живаго».
Михаил Кольцов писал: «…Пружина, заложенная в жизнь этой счастливо одаренной женщины, разворачивалась просторно и красиво… Красочен, смел стремительный путь Рейснер-человека. Из петербургских литературно-научных салонов — на объятые огнем и смертью низовья Волги, в самую гущу боев с чехословаками, потом на Красный флот, потом — через среднеазиатские пустыни — в глухие дебри Афганистана, оттуда — на баррикады Гамбурского восстания, оттуда — в угольные шахты, на нефтяные промыслы, на все вершины, во все стремнины и закоулки мира, где клокочет стихия борьбы, — вперед, вперед, вровень с революционным локомотивом несся горячий неукротимый скакун ее жизни». И в заключении он патетически вопрошал: «Зачем было умирать Ларисе, великолепному, редкому, отборному человеческому экземпляру?»
Похоронена Лариса Рейснер была на 20-ом участке Ваганьковского кладбища.
Рассказывали, что выжившая мать Ларисы, узнав о смерти дочери, покончила собой на могиле дочери. Это не так, это лишь отзвук тех страстей, которые всегда клубились вокруг блистательной Ларисы. Но прожила Екатерина Александровна только год, скончавшись 19 января 1927 года. За два месяца до своей смерти она писала Лидии Сейфуллиной: «Ты не страдай о нас, все случилось 9 февраля (1926 года, когда умерла Л. Рейснер), теперь только тянутся следствия. Каждое из них я встречаю равнодушно. И если ты услышишь, что я оборвалась, будь другом и порадуйся за меня».
Лидию Сейфулину долго преследовали воспоминания, и в годовщину смерти подруги они вылились в очерк, по своей тональности похожий на реквием — «Лариса Рейснер». «Она была очень хороша собой и всегда казалась нарядно одетой, потому что не выносила неряшливости и безвкусия ни в чем. «Она была столь красива, что всегда казалась слишком богатой и праздничной для тягостных мелких жизненных забот. И немногие знали, что она мало зарабатывает, трудолюбива, слишком боязлива в оценке своих достижений и безбоязненно добра».
«Живым о ней надо вспоминать ради вкуса к жизни», — заканчивала свой рассказ о подруге Лидия Сейфулина.
После ее смерти
Отец Ларисы после смерти супруги Екатерины Александровны женился на своей кухарке. Игорь, боготворивший мать, никогда не мог ему этого простить, особенно когда отец, желая, видимо, как-то обеспечить эту неграмотную женщину, завещал ей свою библиотеку, тогда как Игорю она нужна была для работы…
Всю жизнь Игорь хранил в своей комнате гипсовый бюст матери и портрет Ларисы кисти Василия Ивановича Шухаева, но ни одного изображения своего отца.