Страница 22 из 73
Еще резче стали обозначаться противоречия между правым и левым крылом партии эсеров: Маруся была избрана главой левого исполкома ПСР, а во главе правого встал Виктор Чернов. И во всех начинаниях Маруси рядом с ней всегда находилась ее верная подруга Александра Измаилович, тоже избранная членом ЦК партии левых эсеров.
13 декабря Спиридонова была избрана почетным председателем Петроградского Совета, а 14 декабря — Всероссийского съезда железнодорожников. 7 января — участвовала в работе 1-го Всероссийского съезда профсоюзов, также избравшего ее в почетные председатели. 10–12 января в ее распорядке — совместные заседания ЦК РСДРП(б) и ЦК ПЛСР, обсуждавшие вопросы дальнейшей тактики; 13 января — открытие 3-го Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов. Она выступала с пламенными речами, увлекая за собой трудящихся. По впечатлениям современников, ее голос был «сухим и скрипучим», но тем убедительнее звучали призывы «…собрать все силы революционной России, чтобы из них создать единое революционное целое, сплошной ком единой социальной энергии и продолжать борьбу, без всякой пощады и без всяких колебаний, отметая все, что будет встречаться на пути нашей борьбы, которая должна привести нас в светлое царство социализма». По ее собственным воспоминаниям, «долгие часы, несколько дней проходило… в закулисных заседаниях, в бесконечных спорах с большевиками для отвоевания того или иного пункта нашей программы».
Это кипение жизни, эта политическая востребованность придавали силы не очень физически крепкой, болезненной женщине; она ощущала себя вершительницей судеб огромной страны. Полагая, что популярность большевиков в массах явление временное и спустя относительно недолгое время ленинцы обанкротятся, Спиридонова рассчитывала, что в этот момент левые эсеры смогут провернуть подлинную «социальную революцию», которая, чтобы победить, должна будет превратиться в мировую.
После разгона Учредительного собрания борьба за немедленное возобновление его работы была провозглашена первоочередной задачей партии эсеров-черновцев. Защита Учредительного собрания стала одним из лозунгов Белого движения. К лету 1918 года при поддержке восставшего Чехословацкого корпуса на огромной территории Поволжья и Сибири образовалось несколько эсеровских и проэсеровских правительств, начавших вооруженную борьбу против созданной II Съездом советов рабочих и солдатских депутатов советской власти. Ряд членов Учредительного собрания во главе с Виктором Черновым переехали в Самару, где создали Комитет членов Учредительного собрания (КомУч, Комуч), другая часть депутатов создала Комитет в Омске.
В декабре большевики арестовали и заключили в Петропавловскую крепость другого вождя эсеров, Н.Д. Авксентьева. Это не было лишь актом устрашения. У Лисьего Носа в северном Кронштадском фарватере большевики расстреливали и затапливали баржи с заключенными, вывезенными из петербургских тюрем.
К счастью, Авксентьев был освобожден с помощью левого эсера И. Штейнберга и с марта 1918 года входил в руководство Союза возрождения России, являясь одним из руководителей «Союза защиты Учредительного Собрания». В сентябре 1918 года на Государственном совещании в Уфе Комуч, Временное Сибирское и другие региональные правительства слились, избрав временную Всероссийскую Директорию во главе с Авксентьевым, объединившую разрозненные антибольшевистские правительства востока России. Одной из своих задач Директория провозгласила восстановление в России Учредительного собрания.
Участвуя в организации контрреволюционных выступлений, Чернов был арестован, но скоро освобожден чехами. На Урале, в Сибири Виктор Михайлович возглавил подготовку вооруженного восстания против большевиков, перейдя на нелегальное положение, и снова проиграл. И только тогда он отправился в свою третью, на этот раз уже окончательную эмиграцию.
Н.Д. Авксентьев с рядом видных эсеров был принудительно выслан из России. Высылка за границу впервые появилась в советском законодательстве в Уголовном кодексе 1922 года. До этого действовали Руководящие начала по основам уголовного права РСФСР от 1919 года, в которых ни о какой высылке не было и речи. Политик тяжело переживал беззаконное насильственное выдворение с родины, не подозревая, что большевики подарили ему жизнь. После года мытарств Авксентьев осел в Париже, где вел активную деятельность в различных эмигрантских организациях и проявил себя как сторонник вооруженной интервенции в Россию. Он был избран досточтимым мастером эмигрантской масонской ложи «Северная звезда» и умер в своей постели, избежав тех страданий, которые «верные ленинцы» впоследствии обрушили на его однопартийцев.
А большевики беззастенчиво использовали возможности своих «попутчиков» — левых эсеров. Эксплуатировались не только мученический венец, убежденность и полемический талант Спиридоновой, но и экономическая одаренность А. Колеганова и И. Майорова, авторов «Основного закона о социализации земли». По определению В.И. Ленина это был «первый в мире закон об отмене всякой собственности на землю».
Использовались непримиримость и беспощадность заместителей Дзержинского эсеров В.А. Александровича и Г.Д. Закса. Большевики, первоначально противившиеся участию левых эсеров в работе коллегии ВЧК, были вынуждены пойти на уступки союзникам по коалиции и пригласить членов ПЛСР в состав комиссии Ф.Э. Дзержинского. Григорий Закс в апреле 1918 года лично участвовал в разгроме «Черной гвардии» — вооруженных отрядов рабочих, неподконтрольных и нелояльных правительству. Москва на некоторое время оказалась во власти анархистов, которые грабили банки и устраивали дебоши. Анархисты завладели 26 особняками и накопили в них большое количество оружия. Дольше всех сопротивлялся «дом анархии», где теперь расположен театр Ленкома. Григорий Закс зачитал на заседании ВЦИК доклад о разгроме анархистов и высказал мнение о политической подоплеке движения черногвардейцев: «…Если вы возьмете план Москвы, то увидите, что занятые анархистами особняки расположились как бы кольцом вокруг Московского Совета… Это заставило нас сделать ту дезинфекцию, на которую идейные анархисты были неспособны». Он безоговорочно поддержал большевиков-ленинцев и позднее пал жертвой «дезинфекции» в отношении его самого.
Историки советского периода замалчивали этот факт, но еще 12 октября 1917 года при образовании в столице Военно-революционного комитета (ВРК) его первым председателем был избран левый эсер, военный фельдшер Павел Лазимир. Более того, первоначально наряду с большевиками наркомами (министрами Советского правительства) были назначены семь левых эсеров. А.Л. Колегаев занимал должность наркома земледелия. Прош Прошьян возглавлял Наркомат почт и телеграфов, В.А. Карелин — Наркомат государственных имуществ, И.З. Штейнберг — Наркомат юстиции, В.Е. Трутовский — Наркомат местного самоуправления, И. Михайлов (короткое время) — Наркомат по военным и морским делам. «Наркомами без портфелей» являлись В.А. Алгасов (член коллегии НКВД) и А.И. Бриллиантов (член коллегии Наркомата финансов). Помимо них, в заседаниях правительства принимали участие члены коллегий наркоматов А.А. Шрейдер (Наркомат юстиции), Н.Н. Алексеев (Наркомат земледелия), Л.Е. Кроник (Наркомат почт и телеграфов) и некоторые другие с правом решающего голоса на заседаниях СНК.
Мария Спиридонова не стала народным комиссаром только потому, что ее работу в ЦИК эсеровское руководство посчитало более важной.
Армией и флотом бездарно командовали большевики: прапорщик Крыленко и матрос Дыбенко. Пришлось назначить главным военным специалистом советской республики левого эсера Михаила Муравьева. Заменивший его впоследствии (вместе с Подвойским) большевик Антонов-Овсеенко в своих «Записках о гражданской войне» оставил такой портрет Муравьева: «Его сухая фигура, с коротко остриженными седеющими волосами и быстрым взглядом — мне вспоминается всегда в движении, сопровождаемом звяканьем шпор. Его горячий взволнованный голос звучал приподнятыми верхними тонами. Выражался он высоким штилем, и это не было в нем напускным. Муравьев жил всегда в чаду и действовал всегда самозабвенно. В этой его горячности была его главная притягательная сила, а сила притяжения к нему солдатской массы, несомненно, была. Своим пафосом он напоминал Дон-Кихота, и того же рыцаря печального образа он напоминал своей политической беспомощностью и своим самопреклонением. Честолюбие было его подлинной натурой. Он искренне верил в свою провиденциальность, ни мало не сомневаясь в своем влиянии на окружающих, и в этом отсутствии сомнения в себе была его вторая сила… Вообще этот смелый авантюрист был крайне слабым политиком. Избыток военщины мешал ему быть таковым, а плохой политик мешал ему быть хорошим военным… Фанфаронство не покрывало в Муравьеве смелость, которая в нем бурлила…». Антонов-Овсеенко и М. Бонч-Бруевич рассказывали, что Муравьев постоянно «сорил деньгами» и «сеял разврат», окружив себя «подозрительными личностями», среди которых выделялась группа его телохранителей, не то бандитов, не то наркоманов. Да и сам Муравьев был морфинистом — «бледный, с неестественно горящими глазами на истасканном, но все еще красивом лице».