Майнеры

Он убрал руку, поднялся и вышел, плотно прикрыв дверь.

Улегшись в одежде на диван, Дмитрий достал телефон, прокрутив сообщения за день.

«Что он хотел?» – подумал Ларин, когда перед СМС жены обнаружил послание брата. Вряд ли отказ работать вместе слишком его разозлил, но и упрашивать Виктор тоже не будет. Последнюю их встречу нельзя было назвать теплой, к тому же он наверняка тысячу раз пожалел, что показал, как выглядит гора денег. Миллиард… плотно запечатанный блок, похожий на обтянутый полиэтиленом палет тротуарной плитки или кирпича, только в десятки тысяч раз дороже – это последнее, что представлял себе Ларин, перед тем как уснуть.

Утром Ларин припарковал «вольво» в пятистах метрах от школы, в неприметном дворике. Прах Поляка он развеял неподалеку от крематория над маленьким ручьем, пробивавшим себе дорогу в сторону Москвы-реки. Саму урну выбросил в промышленный контейнер для мусора, вряд ли будут там ее искать.

Он понимал, что все эти предосторожности, скорее всего, совершенно излишни: никто не станет устанавливать личность найденного на свалке тела, но… всегда существовала доля вероятности, что ретивый лейтенант все-таки пробьет пальчики, всплывет фамилия, ведь границу он пересекал пару раз легально, значит, и отпечатки есть в базе. Дальше дело техники: по ориентировке могут установить, что видели похожего человека возле метро «Теплый Стан», со всеми вытекающими последствиями.

По пути к школе Ларин поймал себя на мысли, что взгляд рыскает по прохожим и школьникам в поисках Скокова. По пути он заскочил в фирму, продающую доски для катания, где выбрал самую дорогую и крутую марку – сумасшедшей расцветки аппарат «Хелло вуд». Ноги так и просились опробовать доску, перед глазами стояла недавно просмотренная серия «Назад в будущее», где Марти Макфлай выписывает кренделя, вцепившись в борт автомобиля. Скейт лежал в багажнике, который он тщательно пропылесосил, затем выскоблил чистящим средством на заправке.

В 11-м «Б» алгебра стояла последним, шестым уроком. С одной стороны, шестой урок легче первого, потому что он – заключительный, с другой – ученики уже ни на что не способны от усталости, и ему остается выслушивать сальные шуточки Успенского по поводу вчерашнего выпуска «Дома-2».

Ларин поднялся по школьным ступеням старого, дореволюционного здания школы. Поговаривали, что при царе Николае Втором тут располагалась охранка, что-то типа сегодняшнего ФСБ, высокие пятиметровые потолки, сводчатые арки, лепнина, колонны на входе – здание выглядело монументально, но… состояние его, даже несмотря на статус исторического памятника, было плачевным. Стены осыпались, лепнина отваливалась, ступени внутри школы трескались и скалывались – школа разваливалась в буквальном смысле слова, и никто не обращал на это никакого внимания.

В дверях его встретила Надежда Петровна Комарова, высокая, одетая в строгий костюм, неопределенного возраста женщина, занимавшая должность под названием «вечный завуч». На данный момент, Ларин точно это знал, она пережила шесть директоров, поочередно сменявших друг друга на протяжении последних двадцати пяти лет. Надежда Петровна мечтала стать главной в школе, но ее… не назначали. Почему? Она и сама не знала. Такое встречается сплошь и рядом: человек, наиболее достойный и компетентный в той или иной деятельности, работает до пенсии, и никакая сила не может продвинуть его на последнюю ступень пьедестала.

– Дмитрий Сергеевич, здравствуйте! У вас урок через десять минут, опаздываете, голубчик.

– Почему опаздываю? Точно в срок, – ответил Ларин, разглядывая ее непроницаемое лицо с розоватыми румянами на щеках.

– А подготовиться, стереть доску, проветрить класс после предыдущего урока, цветы полить, в конце концов! – Она не отчитывала его, менторский, начальственный тон был ее обычным способом вести разговор. «Наверное, она и в комитете образования так общается. Понятно, почему ее не назначают», – мелькнула мысль у Ларина.

– У меня все расписано по секундам, – ответил он, чуть улыбнувшись.

– Стенгазета тоже расписана? – спросила она, показывая, что помнит каждую мелочь, запятую и каждый гвоздик в этой школе. Такую Скоков пранкерскими штучками точно не проведет.

Ларин рассчитывал сдать стенгазету вчера, эту проклятую стенгазету о бережливости, он обещал подсчитать с учениками 11 «Б», сколько деревьев можно спасти в масштабах одной школы, если перестать раскачиваться на стульях, вырезать на партах инициалы, а также иногда сдавать макулатуру, полученные сведения красочно изложить на двух листах ватмана, снабдив цифры понятными и доступными художественными образами. Но вчера – «клянусь прахом… я занимался другими делами, совсем другими».

– Обещаю… завтра, это мой прокол, – сказал он.

– Видите ли, Дмитрий, – начала она, и Ларин подумал, что цветы полить теперь точно не успеет. – Вы как будто игнорируете…

– …Надежда Петровна, простите, не успел. Каюсь. Жена рожает, я вчера…

Она слегка покраснела. Но только совсем чуть-чуть, нисколько не почувствовав неудобства за бестактность, просто легкий укол. Румянец, выступивший на щеках, подсказывал, что у нее самой детей нет и собеседник, возможно, каким-то образом знает об этом.

– Поздравляю, Дмитрий Сергеевич! Тогда, конечно, не спешите, но в ближайшее время… после того, как… вы же знаете, стенгазета нам нужна. А поручить больше некому.

«Придется Скокова просить», – подумал Ларин.

– Ну, бегите, а то цветы не успеете полить, – сказала Комарова, поправляя прическу.

«Везет кому-то, – подумала она. – С другой стороны… столько мороки с этими детьми… и расходов. Никакой зарплаты не хватит. Интересно, как он справляется, ведь на зарплату учителя жить семье невозможно».

– Спасибо, Надежда Петровна, – ответил он.

Она проводила его взглядом до ступенек на второй этаж, покачала головой. «Хороший парень этот Ларин, жаль его – иметь такой потенциал и растрачивать впустую… Жаль».

Скоков заметил полу пиджака, мелькнувшего за колоннадой, когда Ларин уже скрылся на лестнице. «Раз на месте, значит, все нормально», – подумал он. Волнение немного улеглось. Математика последняя. Удивительно, но теперь Скоков ждал этот урок как никакой другой.

«Любые две прямые в геометрии Римана пересекаются», – подумал он. – Так и мы. Рано или поздно это должно было случиться».

Ларин открыл дверь в кабинет и, вместо того чтобы войти в кипящий, по обыкновению, рой учеников, оказался в прохладном, тихом классе. Пятый «Б», вопреки ожиданиям, являлся совершенно загадочным, необъяснимым, удивительным классом. Другое поколение, думал Ларин, оно другое даже по сравнению с одиннадцатым, этими прыщавыми детьми, у которых только и разговоров, что о выпивке и сексе.

Пятому классу ничего не нужно – апатичные, отстраненные, холодные и при этом умные. Он чувствовал, как иной раз у него на загривке шевелятся волосы от их ответов, совершенно поразительных, точных, словно высеченных в граните.

Иногда он давал им олимпиадные задачи, например, такую: «Проехав 1 км и еще половину оставшегося пути до почты, почтальону осталось проехать ¼ всего пути и еще 1 км. Чему равен путь почтальона?» Задача с виду легкая, но ее решение гораздо сложнее условия, и кого бы он ни вызывал к доске, неизменно получал правильный, словно запрограммированный ответ. С учетом того, что Ларин запрещал пользоваться планшетами и телефонами на уроках, подсмотреть решение было невозможно. Дети не выказывали ни малейшей радости по поводу правильного ответа, не огорчались неудачам, таковые, конечно, тоже случались. Странные двенадцатилетки вызывали у него чувство архаического, первородного страха.

Внезапно он вспомнил, что его сыну тоже вот-вот исполнится двенадцать, и… «Олег тоже такой, – подумал Ларин, глядя на сосредоточенных, замкнутых, рассевшихся в абсолютной тишине учеников пятого «Б», – одинокий, гениальный, такой юный и одновременно… мудрый».

– Ответ – шесть километров, – не вставая из-за парты, сказал Юра Наумов, маленький худенький мальчик, по комплекции соответствующий первокласснику. Не поднимая руки, ничего не вычисляя, – просто произнес правильный ответ.