Холодная вечность

Гэри лежал у печи, боясь расстаться с косточкой. И не жарко ему? Тем более, после ужина. А консервы алабай заглотил в одну минуту. Соболев накрыл себе поляну, налил в стакан жидкость апельсинового цвета. Выпить и закусить уже хотелось безумно, но Костя на мгновение залюбовался делом рук своих. Всё было красиво, самобытно, и очевидно вкусно. Он махнул полстакана самогона, который оказался ничуть не хуже заморского Джека Дэниелса, а то и лучше. Откусил от сложного бутерброда, – кроме хлеба с салом еще майонез и лук, – и зажмурился от удовольствия. Как же хорошо-то, Господи. Прекрасное тепло разлилось по крови, наполняя её ни с чем не сравнимым чувством покоя и уверенности, и в этот блаженный момент в окно неожиданно постучали. Соболев ощутил лёгкую досаду, но без какого-либо намека на страх. И от души порадовался тому, что успел выпить.

На пороге стояла девица, получающая Cosmopolitan по подписке. Соболев удивился внешнему виду девушки ещё в первый раз. Она была одета чуть ли не по столичному. Хотя, в том, как одеваются в Москве, нет определенной системы, или чёткой моды. Там все ходят, кто во что горазд. Не соблюдая никаких тенденций. Соболеву это нравилось. А вот что касается сельских жителей, в голове Соболева была определенная картинка. Он не встречал ещё в Позднем ни одной женщины, кроме этой модницы, но мужики по внешнему виду вписывались в Костину картинку. Свободные штаны и рубаха, простая брезентовая куртка, кирзовые сапоги – именно так в представлении Соболева и выглядел деревенский мужик. Из особей женского пола в деревне он видел только эту. Уже второй раз. И сейчас она выглядела ещё более стильно, чем утром. Соболев быстро охватил её взглядом и заценил: высокие белые сапоги со шнуровкой впереди, телесного цвета колготки, короткое платье ровного силуэта и ненавязчивого серого цвета, и серое же пальто. Волосы были искусно выпрямлены. В этом Костя не сомневался. Его жена, мучаясь с волнистыми волосами, постоянно выпрямляла их специальным утюжком. Вытягивала, выравнивала. Поэтому Костя знал, что вытянутые в прямые вьющиеся волосы отличаются от природных прямых. На лице у девушки был макияж, скорее дневной, чем вечерний. Вот только глаза накрашены сильнее, чем полагается при скромном деловом мейкапе. Соболев не очень разбирался в моде, но что девушка олицетворяла своим видом слово «стиль» чувствовал даже он. И это было так не по-деревенски. Настолько за рамками его, Соболева, представления о женщине в широкой юбке, или сарафане, непременно в платке на голове. Уставшей от чистки хлева и дойки коровы, и уж конечно, безо всякой косметики. Но чудное видение не было галлюцинацией, оно было прямо перед Соболевым. Девушка стояла и загадочно улыбалась.

– Чем обязан такому приятному визиту?

– Здравствуйте. Меня Надя зовут. А вас?

– Меня Костя.

– На улице к вечеру совсем прохладно…

Да, Соболев, ты болван! Держишь девушку на пороге. Ладно, Надя мёрзнет. Так ведь и дом остынет, что топил, что не топил.

– Хотите зайти?

– Не откажусь. Давай только на «ты», мы в деревне привыкли по-простому, без церемоний.

Надя прошла, скинула пальто Косте на руки, наклонилась и начала расстегивать сапожки.

– Не разувайтесь. Точнее, не разувайся, Надя, не надо.

– Но я же натопчу, как же?

– Ничего. Вытру.

– Можно я всё-таки разуюсь? Непривычно в сапогах по хате.

– Ну, что с тобой делать? Разувайся.

Надя сняла сапоги, прошла к столу и застыла около него, как прекрасная статуя с прямой спиной. Соболеву подумалось, что лучше бы ей прийти чуть позже. Например, после второго стакана. И что ему с ней делать? А ведь и правда… когда он последний раз что-то делал с женщиной? Получалось, что очень, очень давно. Как разладилось с Таней, пока он писал докторскую, так и не было ни с кем, получается. А тут стоит такая красота… Соболев почувствовал естественную тяжесть в нижней части тела. Чтобы не демонстрировать свою реакцию на прекрасную деву, он быстро прошёл к столу и сел, засунув ноги и выдающуюся часть тела под скатерть. Надя, не переставая мило улыбаться, решила наконец-то заговорить:

– Хочешь честно?

– Эээ о чем?

– Ну, ты спросил: чем обязан? Я и говорю, тебе честно ответить на вопрос?

– Хотелось бы. Слушай, ты меня заинтриговала. Честно-нечестно. Ты самогон пьёшь?

– Смеёшься? Я же местная. Конечно, пью.

– Ну тогда я налью, а ты пока честно расскажи, чем я обязан твоему появлению.

Соболев уже немного успокоился, поэтому смог сходить за вторым стаканом сам. А если бы у него так и стоял? Хорошо бы он выглядел, отправляя гостью в шкафчик за посудой. Костя налил в два стакана самогон. В этот раз не до половины, а примерно на два пальца. Протянул Наде, галантно пододвинул поближе к ней тарелку с бутербродами, сделал приглашающий жест и поскорее замахнул в себя алкоголь. Его, кажется, уже начало отпускать, а он ведь так хотел расслабиться. Надя спокойно выпила налитое, со знанием дела закусила, стряхнув лук с бутерброда с салом. Улыбнулась, и начала откровенничать.

– Ты только не подумай ничего такого, но такие гости в наших краях – явление редкое. Я ещё утром тебя заметила. Когда журнал у Семёна забирала. Ты, наверное, гулял вот с ним. – девушка кивнула головой на Гэри, который не обращал на неё вообще никакого внимания. Может, он знал всех местных, был к ним привычный и не реагировал? – Ну, я подумала: «какой симпатичный молодой человек. Не то, что наши колхозники». Догадалась, что раз ты гуляешь с Петиной собачкой, значит гостишь у Пети. В общем, жизнь тут ужасно скучная. Летом ещё можно собраться, попеть, потанцевать даже. А как похолодает, так и вовсе тоска.

– Но можно же съездить в райцентр. Там очень прилично и цивилизовано, я был не далее, как сегодня. Кинотеатры, торговые центры.

– А с кем? Не с кем, понимаешь? Ну, я и подумала: пойду, схожу на разведку. Кто ты, что ты. С кем ты, в конце концов. Ты же мог и с женой приехать, ну, или с подругой. Прогулялась. А ты смешной… Ладно, ставни не закрыл – ты ж из города, да небось из самой Москвы. Там ставней нет. Так ты ведь и шторы не задернул! А на улице стемнело…

Соболеву, живущему в квартире на восьмом этаже, и правда в голову не пришло закрывать ставни, или хоть шторы. Он просто не сделал этого, потому, что не было такой привычки: кто может заглянуть к тебе в окно на восьмом этаже? А ведь Надя права. Он был как на ладони у любого проходящего мимо, окна кухни благополучно выходили на улицу.

– Хех. И что же ты увидела?

– Что ты сидишь и глушишь самогон в одно лицо. – Счастливо засмеялась Надя. – И я решила зайти, узнать: может тебе компания нужна?

– Да я как-то об это и не думал… – Соболев нахмурился. Кивнул головой в сторону Гэри, дрыхнущего у печки. – Вон моя компания.

– Если я мешаю, я могу уйти. – С вызовом сказала Надя, продолжая улыбаться. А улыбалась она не просто так. Ох, как недвусмысленно улыбалась девушка Надя. Соболев задумался на минуту. Ну, и что он теряет? Девушка, наверняка, живая. Может потрогать её руку? Тёплая, или нет? Ну почему, почему Пётр не просветил его, кто в деревне жив, а кто мёртв?! Какая ему разница, всё равно ведь уехал? А Соболеву теперь думай тут, страдай, голову ломай. Что за мотылёк залетел к нему на огонек. Хотя, наверняка он зря заморачивается. Девушка молодая. Вон как глаза горят! Надо ещё выпить…

– Ну, что ты. Уходить не надо. За кого ты меня принимаешь, девушку среди ночи на мороз выпроваживать?

– Там нет мороза! – захохотала Надя. – А вот когда шарахнет, посмотрю я на тебя, на Москвича. Вы про такие морозы в своей столице и не слыхивали.

Дальше всё было легко и просто. Они, смеясь и болтая, допили поллитровку самогона, самого вкусного из всех сваренных самогонов, дай Боже Петру доброго здоровьица и долгих лет жизни. Пока Соболев выходил курить, – а он покуривал по пьяни, ничего не мог с собой поделать, – Надя споро убрала со стола остатки трапезы, вымыла всю посуду, а воду слила в ведро под умывальником. Настоящая, русская, деревенская баба, которая просто выглядит, как гламурная красотка. Соболев зашёл в дом в тот момент, когда она снимала своё кашемировое пальто с крючка. Улыбаясь, протянула его Соболеву, чтобы помог надеть. Костя надел на девушку пальто, и крепко обхватил её руками, обнял, обернул, вместе с кашемиром. Гулко бухало сердце. Соболев не понял, как она вдруг оказалась к нему лицом, но мгновение спустя он уже целовал Надины губы, щёки, шею. Она покорной волной изгибалась в руках, обнимала в ответ, прижимала к себе его плечи, голову, губы. Соболев не помнил, как они оказались в комнате, как остались без одежды. От всей этой сумасшедшей ночи у него осталось ощущение прекрасной манящей бездны, наполненной тёмной водой. Он тонул в ней, выныривал на секунду, чтобы ухватить кусочек воздуха, и снова погружался. Захлебывался, стонал, терялся в темноте, и снова выныривал. Бездна казалась бесконечной. Какой и должна быть. Без дна.