Страница 29 из 31
В Смутное время в Успенском соборе укрылись от отрядов второго Лжедмитрия ростовцы вместе со своим митрополитом Филаретом – отцом будущего царя Михаила Романова. Тогда же были разграблены и отправлены в Тушино все хранившиеся в соборе ценности: золотые потиры, серебряные чаши, расшитые жемчугом церковные одеяния.
Неожиданно Марк заинтересовался этими сведениями о сокровищах Успенского собора, спросил меня, сохранились ли письменные свидетельства о том, что было похищено.
– В дневнике Марины Мнишек говорится о раке чудотворца, вылитой из чистого золота и весившей семь с половиной пудов, о серебряном гробе, о золотых и серебряных украшениях с икон.
– Но можно ли верить этому сообщению? – выразил сомнение Марк. – Я где-то читал, что дневник Марины Мнишек написан ее секретарем и она к нему никакого отношения не имеет.
Я этого обстоятельства не знал, но постарался не ударить в грязь лицом:
– Если дневник писала не Марина Мнишек, – особа, судя по всему, явно склонная к авантюризму, – то этим сведениям можно доверять еще больше, поскольку секретарям свойственна точность и им не было нужды преувеличивать размеры трофеев.
– Резонно, – согласился Марк.
– Кроме того, есть свидетельство, которое косвенно подтверждает это сообщение, – один из руководителей польских интервентов Ян Сапега отмечал в своем дневнике, что подарил «московской царице» образ Леонтия весом в пять пудов.
На вопрос Марка, известна ли дальнейшая судьба драгоценностей, отправленных в Тушино, я не мог дать ответа, в чем честно признался ему, удивляясь, почему он вдруг заинтересовался сокровищами, похищенными почти четыре столетия назад.
Но еще большее изумление я испытал, когда Марк занес все эти сведения в свою записную книжку.
Попасть внутрь Успенского собора нам не удалось – он был закрыт на замок, однако из путеводителя я знал, что здешний иконостас – восемнадцатого века. Кроме стен, мало чего осталось в соборе от прежней древности – даже пол, выложенный когда-то красным мрамором, был вывезен в Москву и украсил Благовещенский собор Московского Кремля.
Гордый и величественный снаружи, Успенский собор нуждался в немедленной реставрации.
Когда я сказал об этом Марку, он в сердцах проронил:
– Ищем сокровища, которые спрятаны неизвестно где, а те, что перед глазами, в упор не видим и не храним…
Я опять не мог понять, о поисках каких сокровищ он говорит.
Ни в музее, разместившемся в Самуиловом корпусе, ни в других церквах на территории Ростовского кремля интересующих нас Царских врат из Новгорода не было. Да и бессмысленно, как я понял потом, было разыскивать их здесь – большинство кремлевских церквей построили при митрополите Ионе Сысоевиче, а при нем появились фресковые иконостасы, написанные на стенах.
Несколько обескураженный первой неудачей, я предложил Марку продолжить поиски в Авраамиевском монастыре. Он моментально, не раздумывая, согласился со мной, мы опять сели в «москвич».
По дороге речь зашла об Ионе Сысоевиче, строительством Ростовского кремля обессмертившем себя. К личности этого человека у меня было особое, пристрастное отношение, что сразу почувствовал Марк:
– Ты говоришь о нем таким тоном, словно в чем-то подозреваешь, – заметил он, не отрывая глаз от дороги.
Я не возразил Марку:
– Иона Сысоевич, действительно, фигура загадочная. Он был не так прост, как представляется: строил церкви да лил колокола. Есть в его биографии один момент, который явно сыграл в его судьбе роковую роль, но который до сих пор по-разному оценивается.
– Что за момент? – охотно поддержал Марк разговор о ростовском митрополите.
– Патриарх Никон, считавший «священство выше царства», самовольно сложил с себя свои церковные обязанности и уединился в Ново-Иерусалимском монастыре, надеясь, видимо, что царь сам обратится к нему с поклоном и признает его главенство. Но этого не случилось. Когда же Никон без разрешения царя вернулся в Москву и во время обедни неожиданно появился в Успенском соборе, то Иона Сысоевич, бывший в то время местоблюстителем патриаршего престола, подошел под его благословение.
– Смелый поступок, – уважительно произнес Марк.
– За эту смелость он и поплатился – его сразу же отстранили от высокой должности местоблюстителя и навсегда отправили в Ростов, где он прослужил митрополитом без малого сорок лет.
– Что же заставило его пойти на такой шаг?
– Одни доказывали, что Иона Сысоевич сделал это умышленно, продемонстрировав таким образом свою солидарность с Никоном. Другие утверждали, что он просто растерялся, потому и попросил благословения опального патриарха. Современные исследователи тоже не пришли к единому мнению…
На это счет у меня была собственная версия, но я не успел изложить ее Марку – мы подъехали к Авраамиевскому монастырю.
Монах Авраамий продолжил дело убитого язычниками Леонтия – в «Чудском конце» Ростова уничтожил идол язычников и основал монастырь, получивший его имя.
Долгое время в монастыре хранился жезл, которым Авраамий якобы сокрушил каменного языческого идола. Перед походом на Казань Иван Грозный забрал жезл из монастыря, а в благодарность за победу над Казанским ханством, поверив в чудодейственность жезла, приказал построить в монастыре Богоявленский собор, сам присутствовал при его освящении.
С этого собора мы и начали осмотр монастыря, постояли на том самом месте, где в окружении своей многочисленной и запуганной свиты отбивал поклоны Иван Грозный. На мгновение мне даже представилось, как под высокими сводами раздается его властный голос, слышится, как скребет по каменному полу острый Царский посох.
Монастырь пользовался особым расположением Грозного, однако Царских врат из Новгорода здесь не было. Но странное дело – Марк вел себя так, словно ожидал этого.
Когда вышли из собора, попросил рассказать легенду об Авраамии, о которой я обмолвился. Его спокойствие все больше удивляло меня, однако в моем положении мне ничего не оставалось, как добросовестно исполнять добровольно взятые на себя обязанности экскурсовода.
Прежде чем сокрушить языческого идола Велеса, Авраамии отправился в Царьград, к любимому ученику Иисуса Христа Иоанну Богослову. Но только Авраамии перешел речку Ишню под Ростовом, впадающую в озеро Неро, как навстречу ему попался старик с жезлом, оказавшийся самим Иоанном Богословом.
С напутствием, чтобы Авраамий «избодил каменного идола Велеса во имя Иоанна Богослова», он вручил ему жезл и исчез.
Вернувшись в Ростов, Авраамий жезлом разбил каменного идола, но черт под видом воина сочинил на него донос князю, и после неправедного суда Авраамий был казнен.
На том месте, где он будто бы получил священный жезл, митрополит Иона Сысоевич построил деревянную церковь. Служба в ней проводилась раз в месяц, основной доход шел от переправы через Ишню.
– Нам бы с тобой такого старичка встретить – подсказал бы, где ждать чернобородого, – выслушав меня, вздохнул Марк и спросил, далеко ли до этой церкви на Ишне.
– Надо через весь город ехать. Но Царских врат из Новгорода там нет, – попытался я отговорить Марка.
– Показывай дорогу, – даже не дослушал он меня.
Его поведение все больше казалось мне странным и непонятным – словно это был не сотрудник милиции, находящийся при исполнении служебных обязанностей, а обычный турист, желающий увидеть как можно больше и как можно быстрее.
Все это я пытался высказать Марку, но он тут же перевел разговор, будто поимка чернобородого вовсе не касалась его.
А между тем солнце опускалось все ниже, жара начала спадать, с озера подул слабый ветерок.
Спустя четверть часа мы стояли перед удивительной, сказочной церковкой. Казалось, она и впрямь приплыла из озера по Ишне и встала здесь навечно – так было поведано о ней в одной из ростовских легенд.
Вдали, над голубым озером, словно поднявшиеся из воды стены легендарного Китеж-града, вырастали белоснежные, многоглавые соборы Ростова Великого, а перед нами одиноко стояла скромная, стройная церковь из дерева – настоящее чудо земли Ростовской.