Страница 26 из 31
Я тоже решил набраться терпения и, прежде чем перейти к делу, накормил Марка ужином.
Потом мы уселись на диван, закурили, опять оттягивая разговор.
Мой дом-пятиэтажка стоит в глубине окраинного района города, однокомнатная угловая квартира – под самой крышей, поэтому редкие звуки проходящих мимо машин почти не доносились сюда. Все это располагало к спокойной, неторопливой беседе.
За незашторенными окнами темнело безлунное небо, но электрический свет я не включал – балконная дверь была настежь открыта, на свет моментально налетели бы комары и не дали бы покоя всю ночь.
Мы вспомнили школьных друзей, обменялись сведениями, кто кем стал и куда закинула судьба. Выяснили, что кроме нас двоих почти все однокашники обзавелись собственными семьями.
Как бы между делом Марк поинтересовался, почему я не женат. Не ответив, я переадресовал этот же вопрос ему.
– Ну, у меня служба такая – из командировки в командировку. Дома почти не бываю.
– А мне, наоборот, редко удается из дома выбраться, – кивнул я на стоявшую на письменном столе пишущую машинку.
Марк понимающе улыбнулся:
– Боишься, женитьба помешает твоей работе?
– В какой-то степени, – уклончиво ответил я.
– Понятно. С Пташниковым и Окладиным больше не встречался?
– С Михаилом Николаевичем не виделись. А у Пташникова однажды был в гостях – это он устроил мне поездку в Суздаль.
Я думал, Марк воспользуется случаем и наконец-то спросит меня, зачем я так спешно вызвал его к себе. Однако он сказал о другом:
– Неужели тебе не хочется еще раз встретиться с ними?
Неприятно, когда с тобой разговаривают, как с малолетним ребенком, поэтому я промолчал, дожидаясь, когда Марк сам объяснит, почему он вспомнил историка и краеведа.
– Вроде бы интересные, образованные люди. С такими всегда найдется о чем поговорить, тем более пишущему человеку.
– Лично тебя особенно заинтересовал Окладин, не так ли? – вспомнил я свои наблюдения в Александрове.
Это замечание почему-то не понравилось Марку, он наставительно произнес:
– Пташников тоже весьма любопытная личность. Зря ты отказываешься от дальнейшего знакомства с такими людьми. Я бы на твоем месте обязательно его продолжил.
– Ты с ним раньше встречался?
Марк сделал вид, что не понял меня:
– С кем?
– С Окладиным.
– С чего ты взял?
– Да так, показалось.
Марк ушел от ответа:
– Ты сам, помню, посматривал на него в Александрове иначе, чем на Пташникова…
Я уже совсем было собрался сообщить Марку о странном поведении Окладина в Александрове, о его неожиданном появлении в Ростове, но в последний момент меня остановило то, что сам Марк говорил со мной какими-то недомолвками, так и не ответил, встречался ли он с Окладиным раньше. Что скрывалось за этим?
– Ну, теперь рассказывай, зачем вызвал, – требовательно произнес Марк, при этом мне подумалось, что он не случайно именно сейчас сменил тему разговора, как бы опережая мои новые вопросы об Окладине. – Ты видел чернобородого?..
Я постарался изложить все, что произошло в Суздале, даже рассказал зачем-то, как ночью на переходе между Покровским собором и колокольней мне привиделся огонек свечи в руке Соломонии Сабуровой.
Марк не перебивал меня, изредка затягивался сигаретой, и красноватый огонек на ее конце вспыхивал в темноте загадочно, как блеск драгоценного камня. По какой-то странной ассоциации мне вспомнилось кольцо чернобородого, найденное мною в номере александровской гостиницы.
Закончив свой рассказ, я попытался разглядеть в темноте выражение лица Марка и узнать, не принял ли он мое сообщение за мелочь, из-за которой не следовало приезжать в Ярославль.
Однако вопросы, которые он обрушил на меня, доказывали другое:
– Как фамилия женщины-экскурсовода, у которой интересовались Царскими вратами из Новгорода?
– Я не узнавал, но ее очень легко найти – она вылитая Соломония Сабурова с портрета, который висит в музее.
– Она сказала, что любознательный турист был модно и со вкусом одет. А как именно?
– Я не спросил.
– Этот турист был в составе московской группы. Вероятно, они тоже ночевали в гостинице. Ты не заглянул в список туристов? Таким образом можно было бы узнать фамилию чернобородого. Или обратиться к руководителю группы.
– Мне это и в голову не пришло, – признался я, все больше чувствуя себя обвиняемым, прижатым уликами к стенке.
Вспомнил, что похожее ощущение я уже испытал в Александрове, когда по моей вине чернобородый не появился в гостинице, чтобы забрать оставленное им кольцо.
– Ты предполагаешь, что этого же человека видела старушка-смотрительница, он же был в гостях у немца-экскурсовода. А может, это был кто-то другой? – безжалостным тоном продолжил Марк. – Надо было точно узнать, как выглядел человек, спрашивавший про Царские врата из Новгорода. А так – одни подозрения, ничего определенного. Теперь бородатых развелось в России не меньше, чем до Петра Первого. Борода сейчас не примета, скорее наоборот.
Мне нечего было возразить Марку. Действительно, я вел себя в Суздале как мальчишка, начитавшийся шпионских книг. Не смог выяснить простейших вещей, а главное – не узнал фамилии чернобородого, хотя такая возможность, вероятно, была.
В том, что и «Соломония», и старушка-смотрительница, и сосед немца-экскурсовода говорили об одном и том же человеке, я был уверен. Да и Марк, похоже, не сомневался в этом, но роль недовольного следствием прокурора, видимо, решил играть до конца.
Я спросил его, что он думает о человеке, до меня появившемся в экскурсионном бюро.
– Возможно, это какой-то турист, который хотел попросить старика провести экскурсию, – тут же ответил Марк, но уверенности в его голосе не было.
Только теперь я рассказал ему о легковой машине, притормозившей возле меня, когда я вышел из экскурсионного бюро.
– На дороге была яма, вот водитель и притормозил, – недоверчиво произнес Марк.
– Никаких ям на дороге не было! – рассердился я. – В машине сидели двое, оба посмотрели на меня.
– Марка машины?
– Вроде бы «жигули», но, возможно, и «москвич», я их не сразу распознаю. Красного цвета.
– Номер московский или владимирский?
– На номер я не обратил внимания, не успел.
– Как были одеты водитель и пассажир? Или тоже не запомнил?
Я задумался, закрыл глаза – и вдруг отчетливо вспомнил бежевый пиджак на человеке, сидящем за рулем! Но ведь бежевый костюм был на Окладине, когда мы встретились с ним в электричке! Неужели он?!
Чуть было не сказал о своем «прозрении» Марку, но опять спохватился, вспомнив его недомолвки в разговоре об Окладине.
В комнате было темно, иначе бы Марк заметил смятение на моем лице, когда я сказал ему, что не помню, как были одеты люди в машине.
Мы замолчали. Марк думал обо всем услышанном от меня, а я о том, о чем не рассказал ему. Зачем сначала он так настойчиво советовал мне увидеться с Окладиным, а потом, когда я высказал предположение, что Марк встречался с историком раньше, словно испугался этого разговора?
Одно было ясно – к историку Марк проявлял особый интерес. Но чем это вызвано?
– Хотел завтра весь день провести в Ярославле, а теперь придется ехать в Суздаль и на месте выяснять, кто был этот чернобородый турист, зачем он разыскивал немца-экскурсовода. Как фамилия старика?
– Звать его Эрнст Карлович, а фамилию я не спросил…
Марк от возмущения даже слов не нашел.
Утром я проводил его на автовокзал, и он уехал, пообещав позвонить из Суздаля. Какой-то нехороший осадок остался у меня после отъезда Марка: не только я утаил от него свои подозрения в отношении Окладина, но и он о чем-то важном не сказал мне.
А буквально на другой день произошло событие, которое еще больше запутало меня и заставило по-новому оценить все, что случилось в Александрове и Суздале.
Весь день я просидел в библиотеке, пообедал в кафе на речном вокзале и возвращался домой. Погода выдалась жаркая, редкие кучевые облака плыли над головой, не задевая солнца, над раскаленным асфальтом от зноя дрожал воздух.