Настоящая

Все как-то резко потеряло смысл. Куда идти, чего добиваться, когда все самое плохое уже случилось. Да и хорошее тоже – осталось где-то в прошлой жизни.

– И что же мне теперь делать? – спросила я вслух саму себя.

– Мда… дела… – протянула Дара и села рядом.

Минуту мы обе молчали.

– Скажи, а ты то меня не боишься? – спросила я.

– А чего тебя бояться? Ты хорошая. Не злая, как некоторые живые. Ты вон, помогла мне. Можно сказать, спасла.

– Ну я все-таки… мертвая.

– Мать правильно сказала. Это у меня от бабушки. Сейчас вспомнила: ее называли «говорящая с духами». Она тоже могла видеть призраков и общаться с ними. Если она вас не боялась, то чего я должна?

– Нас… – грустно сказала я, – нечисть.

– Прости, я не хотела, – быстро сказала Дара, заглядывая мне в глаза, – правда. Ты… лучше, чем многие живые. Давай будем дружить?

– Не надо. У тебя что, живых друзей нет?

– Нет, – грустно сказала она.

– Почему?

Она помолчала, ковыряя пальцем линию лабиринта у своих ног.

– Потому что мать цыганка. Она полюбила отца и ушла из табора пятнадцать лет назад. Поселилась здесь, в его доме, а все равно своей для остальных жителей не стала. Все шепчутся за спиной, что она моего отца околдовала и до сих пор своим ведьмовством такого красавца возле себя держит. Вот и меня все дразнят. Цыганка, грязная. Взрослые так вслух не говорят, но думают, но дети то за ними повторяют. Стефан с Борисом вообще прохода не дают. Из-за них приходится от моря такого крюка давать через гору, лишь бы мимо их домов не ходить. А его папаша при встрече улыбается, здоровается, скотина такая, но понятно, о чем они с женой на кухне говорят. Вот и нет у меня друзей.

– Вообще? Ну не могут же все себя так вести.

– Ну есть пара одноклассниц, которые нос не воротят, но они из города. У нас тут школы нет, и я туда хожу. Все остальные уже лет десять как закрыли, только одну оставили. Ни учеников, ни учителей не хватает. Нас даже со старшими объединили и все равно еле-еле класс собрали. Моего возраста там всего три девочки. Раньше я с ними иногда еще гуляла, а теперь все. Мать меня к самой школе доводит и обратно встречает. Так что какая тут дружба, если общаешься только на переменках?

– Тебе мама не доверяет? Ты провинилась что ли чем?

– Нет. Как дети в городе стали пропадать, так она за меня боится. Встречает сразу после уроков. В город, говорит, одна ни ногой. Тут у нас, вроде как, безопасно еще.

– Что значит дети пропадать стали? – насторожилась я.

– А вот так. Трое уже исчезло. Правда все мальчики. Когда первого не нашли, думали, что утонул в море. Дело в августе еще было, все купались. Что-то из его одежды на пляже нашли. Потом через две недели второй пропал, Марко, из моего класса. Ну а в начале этого месяца еще один, из класса постарше, домой из школы не вернулся. Тут уж все испугались. Детей теперь у школы встречают.

– А полиция?

– Ну что они… ищут. Объявления о пропаже детей расклеили. Смешно. Как будто в городе есть кто-то, кто не в курсе. Да только у нас той полиции – пенсионер-начальник, заместитель, четыре постовых и одна собачка. Чего они найдут то? Ну так как? Ты будешь со мной дружить? Не побоишься, что я внучка ведьмы?

Я внимательно посмотрела на Дару. Она очень серьезно смотрела мне в глаза.

– Приведение, которое боится это что-то новое. Конечно буду.

– Здорово. Теперь ты не одна, – она взяла меня за руку.

– А я и так не совсем одна, – улыбнулась я, – Только мои друзья сюда зайти не могут.

– Это что? Другие призраки? – Дара с удивлением оглядела сарай.

– Нет. Дельфины. Плаваю с ними каждое утро. Они меня видят, как и ты. И разговаривают, а я, почему-то, их понимаю.

– С ума сойти! Ты говоришь на их языке? – она выпучила глаза от удивления.

– Не так чтобы говорю… мы скорее мысленно общаемся, но друг друга понимаем.

Дара почесала переносицу.

– Ты прямо как русалка! Слушай… я же что-то такое слышала! Про призраков, связанных с водой. Читала где-то. Надо дома в книжке посмотреть. Пойдем со мной. Может там подсказка будет как помочь тебе вспомнить.

– Зачем? – грустно спросила я.

– Что зачем? – искренне удивилась она.

– Зачем вспоминать? Так только больнее будет. Может меня лишили памяти из милосердия?

Дара опять задумалась, опустила голову на колени и поковыряла пальцем узор на полу.

– Нет. Тебе же дали лабиринт. Значит ты что-то должна сделать. Не сидеть же тут вечность. Без информации ты ничего не поймешь и не будешь знать, как действовать.

Задумалась. Слово вечность теперь для меня было не какой-то абстракцией. Умереть от старости я уже не могу. Призраки срока годности, вроде как, не имеют. Есть же замки, где они и по пятьсот лет живут, если верить всем россказням. Просидеть в сарае я действительно могу очень и очень долго. Дара состарится и умрет, а я все буду пялиться на чертов лабиринт и думать, что же мне с ним делать. Нет, так дело не пойдет!

– Твоя мама же запретила мне появляться у вас… – предприняла я последнюю робкую попытку сопротивления.

– А как она узнает, если я с тобой вслух при ней разговаривать не буду? Мама же тебя не видит.

– Ну да. Хорошо, пойдем.

Дара вскочила первой и потянула меня за руку. Я поднялась на ноги, а она все смотрела на свою кисть.

– Странно. Я же чувствую твое тепло. Конечно, я ничего про призраков не знаю, но вроде в сказках всегда говорят про могильный холод, а ты теплая.

– И сердце стучит. Вот, послушай – я приложила ее ладонь к груди.

– Да… действительно. Не понимаю, – растеряно произнесла она.

– Вот и я тоже не понимаю, – вздохнула я.

Пока мы топали в гору, далеко обходя злосчастную виллу со злыми мальчишками, я все-таки включила режим почемучки и замучила Дару вопросами. Оказалось, что очнулась я… или правильнее сказать появилась? Воскресла? Что там с призраками происходит? Короче, ни год, ни страна, ни название ближайшего большого города мне ровным счетом ничего не сказали. Ничто не екнуло в сердце, как бывает, когда кто-то произносит рядом название родного места. Либо память стерли слишком хорошо, либо я все-таки далеко от тех мест, где жила и умерла.

Признаться, я достаточно быстро устала идти в гору. Пришлось даже попросить Дару остановиться и отдохнуть.

– Как ты можешь уставать? У тебя же мышц нет. Ты же призрак! – возмутилась она.

– Ну да, нет. Пощупай – я согнула руку в локте, подставив ей под нос свой хиленький бицепс.

– Ты же вообще летать должна уметь! И сквозь стены проходить!

Я задумалась: действительно, ведь приведения всегда парят над полом. Подпрыгнула несколько раз и попыталась замереть в воздухе. В последнем прыжке неудачно приземлилась стопой на камень, подвернула ногу и грохнулась на колени. Зашипела от боли в щиколотке и принялась массировать ее.

– Ой. Смотри, у тебя кровь идет! – воскликнула Дара.

Посмотрела на коленку. Действительно из небольшой ссадины появились красные кровавые бисеринки.

– Ты совсем как живая… – пробормотала она.

– Только дохлая, – буркнула я, поднялась на ноги и попробовала опереться на больную стопу.

– Идти сможешь?

– Предпочла бы лететь, конечно. Смогу. Уже почти не болит, – ответила я.

Дальше, слава богу, мы свернули на узенькую грунтовую тропинку и дорога пошла под уклон. Через минут пять мы оказались возле дома Дары.

– Иди ближе ко мне, чтобы мне не пришлось придерживать для тебя двери, – прошептала она, открыв калитку.

Внутри дом оказался не очень большим. Из маленькой прихожей Дара сразу потащила меня наверх, к себе в комнату, но я успела заглянуть в гостиную. Кухня, на которой хозяйка колдовала над ужином, находилась там же. Дальше по небольшому коридору была еще одна дверь – видимо в спальню отца и матери Дары – и вход в туалет или ванну.

– Дарён, ты что-ли? – на пороге гостиной возник высокий и большой мужчина с пышными усами. Голос у него был как у контрабаса. Даже если он пытался говорить тихо, то соседи, небось, все равно могли разобрать каждое слово.