Рождённые волевыми

Кейн выпустил мою руку, поднялся на ноги. Опустил взгляд, неловко отряхнул пыль с костюма, затем замер на мгновение и махнул рукой.

– Извини, что я вот так… такой… вот, – неловко сказал он. – Ну… я пойду? Увидимся ещё сегодня?

– Ага, – кивнула я, отвечая на оба вопроса сразу.

Он кивнул в ответ и вышел из комнаты, а я машинально оглянулась на то место, где он только что сидел. Да уж. Я сразу поняла, что он имел в виду – на белой простыне и пододеяльнике остались пыльные следы. Плохо понимая, что делаю, я обняла испачканное одеяло и зажмурилась.

Но, если честно, я взялась за ручку и дневник не из-за Кейна. Да, лучшие друзья не каждый день признаются в любви, и ты не каждый день понимаешь, что можешь быть влюблена. Просто именно после этого случилось что-то, о чём я боюсь рассказывать даже маме, а потому пишу сюда.

Я очень долго лежала в обнимку с одеялом, слушала тихую ноту своего дома и думала о том, что теперь будет. Должен был Кейн поцеловать меня, раз сказал, что любит? Как теперь мы будем видеться, обниматься, да просто разговаривать? Что-то переменится, или мы будем такими же друзьями, как прежде? Или уже ничего не будет, как прежде? Стоило ли поговорить об этом с мамой, или…

Будущее. Теперь оно казалось в три раза страшнее, чем раньше. Теперь я ещё больше боялась потерять Кейна и ещё больше боялась узнать своё предназначение. Потому что если не станет Кейна – я останусь одна, а если я окажусь волевой и даже воином, и не станет меня? Одна мысль хваталась за другую, с каждой новой мне становилось всё страшнее, пока я не поняла, что задыхаюсь от страха. Это было ужасно – казалось, моя маленькая белая комната растворилась в небытие, и я осталась одна внутри себя, наедине с невыносимым страхом. Я не помню, как пришла в себя, как начала дышать нормально; помню только, что обнимала себя за плечи и уговаривала не бояться. Что нет ничего страшного. Что будущее ещё не наступило, и… Сейчас я пишу это, и страх снова подкатывает к горлу. Но я постараюсь с ним бороться, я должна с ним бороться. Или должна перестать думать о том, что будет. Мама как-то сказала мне, что в будущем нет ничего страшного: сейчас оно ещё не наступило, а когда оно наступит, я уже буду другой. И той, другой, может быть уже не страшно, потому что она будет готова. Потому что всё будет иначе.

А от Тайры, учительницы самозащиты, я слышала кое-что другое. Что страх – наша слабость, что он может парализовать, и это будет стоить нам жизни, нашей или жизни близких. Теперь я понимаю это, как никогда. И должна ни в коем случае не допустить этого.

Я буду бороться со своими страхами сама, и никто не узнает об этом. В конце концов, если вдруг мне суждено стать волевой, моя воля должна быть сильнее страха, не правда ли?

Запись вторая. Апрель, 132 год от начала Нового времени.

Я помню, как спросила маму о том, как первый волевой узнал о своём предназначении, и о том, кем он был. И что она ответила? Разумеется, рассказала очередную безумную легенду. Что один мужчина, кажется, его звали Арктуриан, как-то пошёл в лес прогуляться; по невероятному совпадению, это был его пятнадцатый день рождения. Ни с того ни с сего он услышал тихую протяжную ноту, и куда бы он ни шёл, от неё невозможно было скрыться. Что же оставалось? Только поддаться. И Арктуриан поддался, пошёл туда, где она звучала громче всего. И отыскал в лесу огромный валун, из которого торчал кусок незнакомой зелёной породы. Она еле заметно светилась и казалась полупрозрачной, хотя сквозь неё ничего не было видно. Завороженный, Арктуриан подошёл к валуну, попытался коснуться куска породы, и та неожиданно переменилась. В следующее мгновение из камня торчала рукоять меча, светившаяся нежным голубым сиянием. И когда Арктуриан попытался достать меч из камня, тот неожиданно разрубил камень и последовал за движением парня, но не позволял себя коснуться. Тогда Арктуриан поднял руку, и меч последовал за ней. Так был найден первый волевик, и первый волевой воин нашёл своё предназначение. Уже потом он прогулялся до пещеры, возле которой нашёлся этот валун, увидел там десятки таких самородков, позвал своих приятелей и потребовал отправить гонцов в Маргандалор, но это уже была другая история. История нового времени, войны, боли и крови. Ну, почти – когда волевой желает просто причинить боль, волевик не оставит следа. Когда волевой хочет ранить, поиздеваться – рана останется. От смертельных ударов следов не остаётся.

Конечно, я не была Арктурианом, но сегодня мне тоже предстояло узнать своё предназначение. И сегодня как раз мой пятнадцатый день рождения. Мама рассказывала, что раньше среди людей было принято отмечать этот день – готовились праздничные блюда и игры, люди наряжались и приходили поздравлять счастливчика. Каждый год мама напоминала мне об этом и спрашивала – не хочу ли я сделать так, как люди делали раньше? Я говорила, что не хочу. У меня была моя компания, и этот день мы всегда проводили вместе. Гуляли, играли в мяч, сражались в тренировочных боях и все вместе мечтали, как станем волевыми. Никто не хотел прожить жизнь в относительной безопасности, под крылышком воинов, растягивая своё время за пультом автофермы. И так проводила день не только я – так делал каждый из нас.

Только теперь старой компании нет. Все стали слишком занятыми, слишком… взрослыми, что ли. Кого-то мы потеряли буквально – я до сих пор вспоминаю Эстер и думаю о том, как мне её не хватает. А кто-то исчез сам, как Кир и Даен; Кейн говорит, что даже на тренировках и в рейдах они общаются редко. Не так, как раньше, как будто исчезло что-то, что делало их друзьями. Получалось, что только я и Кейн не потеряли друг друга после инициации, и сегодня эта связь должна была пройти новое испытание на прочность.

Не существовало чёткого протокола, как происходит церемония. Ты просто приходишь в зал совета, расположенный перед северными вратами. Просто пытаешься коснуться волевика. Он сам подскажет тебе, какое предназначение тебя ждёт. Если воин – тебе предстояло в тот же день явиться в казармы. Если творец – ты должен был подняться на второй этаж здания совета и разыскать кого-то, кто подсказал бы тебе, как быть дальше и где штаб-квартира творцов. Из соображений безопасности она постоянно переезжала с места на место и всегда находилась под землёй. Ну а если ты оказывался не волевым, ты мог просто вернуться домой и жить дальше. Смухлевать не получится – камеры наблюдения улавливали каждое твоё движение. Это пугало меня больше всего – я боялась, что когда окажусь там, у меня снова будет приступ страха. Я много думала и поняла, что его вызывают мысли о будущем, а церемония, на которой определяется твоё будущее, однозначно сюда подходит.

В этот день Кейн приходил с ночного рейда. Мы договорились, что он разбудит меня, а потом мы вместе пойдём к зданию, где проходила инициация, но всё пошло так, как я люблю – совсем не по плану. Кейн нашёл меня на маленькой площади возле здания совета – я просто не могла уснуть этой ночью и решила, что лучше дождусь его там. Всё равно путь от казарм волевых к его дому проходил здесь.

Мы удобно устроились на лавочке, стоявшей ближе всего к дверям здания. Кейн лежал, устроив голову на моих коленях, рассказывал что-то о том, как прошёл рейд, а я щурилась на солнце, наслаждаясь его низким, рокочущим голосом, запахом сосны и теплом ветра, и думала о том, что лучший подарок, какой можно придумать на день рождения – это машина времени, чтобы останавливать такие моменты, как этот.

Но у Кейна был подарок получше.

– Волнуешься? – спросил он.

Интересно, как он догадался? Не по тому ли, что меня трясло? Я пробормотала что-то невнятное в ответ, настолько невнятное, что сама не поняла, что именно сказала. Кейн усмехнулся и поднялся, сел так, что его плечо касалось моего.

– Эй, – он покачнулся, толкнул своим плечом моё. – Всё пройдёт хорошо. Ты быстро расправишься с этим делом, и мы пойдём отмечать.