Иллюзии (ЛП)

— Ты пропустила урок? — спросил он. Его зелёные глаза сверкали.

Я кивнула, пытаясь сдержать своё раздражение. Спокойно, Нора.

— Я не могла сидеть в классе. Снаружи слишком хорошо, — объяснила я, надеясь, что он оставит меня в покое, но следовало догадаться, что Брэдли не уйдёт куда-либо без меня.

— Парень, ты осознаёшь, что у тебя есть зрители, верно? — Марин махнула рукой, обозначая свое присутствие. — Я вижу, что ты ведешь себя с Норой как последний засранец, и это не круто. Совсем.

Брэдли прищурил глаза, и его лицо застыло.

— Откуда ты знаешь Нору? — разъяренно прошептал он.

Марин нахмурилась сильнее и открыла рот, но я перебила её.

— Мы только что встретились. Брэдли, это Марин Дигби. Марин, это Брэдли Сомерс, мой друг.

Не знаю, почему я почувствовала, что необходимо подчеркнуть характер наших взаимоотношений для Марин. Мне не хотелось, чтобы она решила, будто мы пара. Я не хотела, чтобы она задавала вопросы о роли Брэдли в моей жизни, в частности, о его нынешнем поведении.

Брэдли отдёрнул руку, как будто я обожгла его. Он встретился глазами с Марин. Между ними состоялся беззвучный разговор, к которому я не была причастна, и не хотела быть. Уж больно ожесточенным он вышел, как будто каждый из них метил свою территорию.

Брэдли повернулся ко мне, как только игра в гляделки закончилась.

— У нас есть немного времени до твоего последнего урока. Ты же не хочешь пропустить весь день, — сказал он мягко, ярость в его голосе утихла. Лицо Брэдли смягчилось, и я расслабилась. Я поняла, что дам ему то, что он хочет.

— Хорошо, — согласилась я.

Брэдли кивнул головой в сторону стоянки, где была припаркована его машина.

— Пойдем.

Я оглянулась на Марин, и мой желудок свело из-за выражения её лица. Я хорошо его знала. Это было отвращение.

— Пока, — сказала я неловко, не зная, что ещё сказать.

Марин кивнула, но не ответила, её взгляд скользил между мной и Брэдли, который отказался смотреть на девушку.

Я пошла за Брэдли через лужайку к его машине, ощущая смесь гнева и разочарования.

ГЛАВА 9

День 4

Настоящее

Я рыдаю и рыдаю.

Все конечности словно окаменели. Болит спина. Пробую подвигаться, но чувствую себя так, словно меня заковали в цемент. Пытаюсь пошевелить хоть одним пальцем, но ничего не получается.

Я парализована.

Стискиваю зубы, чтобы не закричать.

— Не уверен, как долго она протянет в таком состоянии…

Бип. Бип. Бип.

Что это за звук?

Той ночью я где-то потеряла телефон. Звук слабый и еле слышный, как лёгкое дуновение ветра.

Но ветра нет.

Лишь безмолвный вонючий воздух.

Грудь сдавливает, и я не могу дышать.

Я должна двигаться!

Распахиваю глаза и сажусь. Задыхаюсь. Хриплю. Я словно тону, но могу выплыть. Рот открывается и закрывается, пока я хватаю столь необходимый мне кислород. На секунду мне кажется, что я в другом месте.

Я надеюсь, что я в другом месте.

Но когда глаза привыкают к тусклому свету в моей тюрьме, неприятная правда обрушивается на меня в очередной раз.

Ничего не изменилось.

Я всё ещё в западне.

Пути домой нет.

Никакой возможности побега.

Но затем я вспоминаю, что слышала глухой стук. Это было вчера? Или прошлой ночью? Несколько часов назад?

Время ничего не значит. Оно расплывчато. Вести подсчёт нет смысла.

Иногда я пытаюсь сфокусироваться на луче света, изредка проникающем сквозь грязное окно, чтобы определить день сейчас или ночь. Но долго этим заниматься не получается. Чем сильнее я фокусируюсь на свете и времени дня, тем более отчаянной и подавленной становлюсь. Что, в последствии, переходит в злость. А потом в истерику.

Затем я заново считаю.

Один.

Два.

Три.

Четыре.

Встав, вытираю глаза. Вся вода у меня закончилась, поэтому я стараюсь не думать о том, как пересохло в горле. О том, что язык прилипает к нёбу, а щеки изнутри напоминают наждачную бумагу. Я пытаюсь облизать губы, которые уже начинают трескаться и кровоточить, но это не приносит мне облегчения.

Я спешу к дальней стене рядом с дверью. И слышу стук снаружи. В этом я полностью уверена. Слишком уж он реален, чтобы быть иллюзией.

Верно?

— Я слышала. Я знаю, что слышала, — бубню я. Больно говорить. Сухой, надломленный шёпот еле слышен.

Я прислоняюсь ухом к деревянной панели и жду.

И жду.

Жду и жду.

Когда в ушах начинает пульсировать, а в ногах жечь от того, что я слишком долго сижу в одной позе, я поворачиваюсь и прислоняюсь другим ухом.

Тишина.

Ничего.

Пытаюсь не рыдать. Пытаюсь не кричать.

Но я балансирую на грани. Готова сорваться в любой момент.

Поэтому в этот раз я даю себе волю. Я кричу. Несмотря на то, что горло жжёт.

— Я знаю, что ты там! — кричу я изо всех сил.

Отпрянув назад, поворачиваюсь лицом к центру комнаты, и ударяюсь спиной о твёрдую стену. Я морщусь от боли, но от этого снова чувствую себя живой.

Я чешусь спиной о раздробленную древесину. От этого разрываются коросты и едва зажившие раны, покрывающие мою кожу.

Это больно. Я чувствую кровь. Но не останавливаюсь.

Думаю о том, как молилась моя мать. Думаю о трости и бессмысленных призывах о спасении преподобного Миллера.

— Спаси эту искажённую!

Мать стоит в углу комнаты, склонив голову. Они ни разу не взглянула на меня.

— Я не люблю тебя. Никогда не любила!

Изображения мелькают в голове. Туманные воспоминания. Они реальны? Происходили ли они когда-нибудь на самом деле? Или я всё это вижу в бреду от истощения и жажды?

Я сидела за рулём маминой машины и везла нас в церковь. Она не разрешала мне открывать окно или слушать музыку. Мать ненавидела шум, поэтому я ехала в осуждающей тишине.

Она раздавала приказы:

— Ты едешь слишком быстро! Притормози на этом повороте!

В машине мы были наедине. Только она и я. Она никому не позволяла присутствовать на «специальных» встречах со священником. Она резервировала этот ужас только для меня одной.

Если я сосредоточусь, возможно, мне удастся убедить себя в том, что мы едем куда-то развлекаться. Вместе.

Я представляла, что мы едем на побережье. Я всегда хотела поехать на пляж. Но моя семья не из тех, что выбираются на пляж на выходные.

Может быть, мы бы прогуливались по песку, поедая мороженое. Мама бы спросила меня о школе, а я бы рассказала о книге, которую читаю. Мы бы смеялись над тем, как волны облизывают наши ступни, и она бы обняла меня рукой. Я бы тоже обняла её.

При этой мысли я чуть не улыбнулась.

Как сильно мне хотелось, чтобы такой была наша жизнь.

Тогда я могла бы быть благодарной за внимание и не бояться её.

Я быстро заморгала и покачала головой, прижав тыльную сторону ладони к глазам. Голова болит. Что-то не так.

Мать никогда не позволяла мне водить её машину.

Это было не так…

Тук.

Тук.

Тук.

— Эй! Привет! — кричу я.

Молчание.

Ничего.

Пустая, бесконечная тишина.

Я снова и снова кручу серебряное кольцо на пальце. Это помогает сконцентрироваться. Помогает улыбаться, даже когда я совсем в отчаянии.

— Эй! — снова кричу я в пустоту.

Бессмысленный, бесконечный мрак.

— Я теряю рассудок и начинаю разговаривать сама с собой. Великолепно, — бормочу я. Хлопаю ладонью по древесине.

— Просто скажи хоть что-то! Если ты там, пожалуйста, дай мне знать! — я прижимаюсь лбом к стене. — Просто дай мне знать, что я здесь не одна.

Я стою там даже после того, как свет, падающий от окна, тускнеет, а жара сменяется прохладой.

Я не шевелюсь.

Жду. Звука. Маленького знака, что там кто-то есть.