Страница 10 из 25
День 3
Настоящее
Я одиноко блуждаю, как облако.
Шок прошёл.
И сейчас я безумно зла.
И очень, очень взволнована.
Я сняла рубашку, и стою посреди комнаты в одном лифчике и джинсах. Я съела все картофельные чипсы, но воду экономлю.
Мне хочется вылить её на свою липкую грязную кожу, но я не могу себе этого позволить. Не знаю, когда смогу получить ещё.
Я только что облегчилась в углу, и теперь задерживаю дыхание, чтобы не чувствовать зловония, которое начало распространяться по комнате.
Проснулась я как обычно из-за песни. Из-за этой отвратительной, ужасной песни. Но, в то же время я больше не кричу. Пусть человек поёт. Я позволю ему рассказать его до боли знакомую историю. И когда мелодия заканчивается, а человек, мучающий меня, отступает, я начинаю строить планы.
Я должна выбраться отсюда.
Я пытаюсь мысленно вернуться к тем последним нескольким мгновениям. Мне нужно хоть что-то вспомнить, что угодно, что дало бы мне подсказки, в которых я так нуждаюсь.
Но мои воспоминания обрывочны. Есть пробелы, которых не было там прежде. Кусочки воспоминаний, которые кажутся разрозненными и не связанными с чем-либо реальным.
Прогулка по тёмной улице. Ветер на лице, раздувающий мои волосы. И я ни о чём не переживаю. Я поднимаю лицо к небу и чувствую что-то похожее на вой. Но не от страха. А от чего-то, что очень напоминает счастье.
Моё сердце стучит в груди. От страха. Оно трепещет, такое восхитительное и новое ощущение.
Я не могу дождаться…
Я провожу руками по длинным волосам и тяну так сильно, что натягивается кожа головы.
— Думай, Нора! — ворчу я. Желудок урчит от голода, и у меня кружится голова.
Я поднимаю руки перед собой и иду по комнате, пока ладони не прикасаются к твёрдому неровному дереву. Сейчас день. Солнце светит в окно, пропуская достаточно света, чтобы усилить тени. Затуманенное зрение не позволяет мне получить чёткое изображение.
Я стою перед окном, отчаянно пытаясь увидеть, что снаружи. Но вижу только нечёткие силуэты, которые могут быть либо деревьями, либо зданиями. Я неуверенно стучу в окно. Потом жду. Напрягаю слух, силясь что-нибудь услышать, но не слышу ни звука.
Я снова стучу в окно, на этот раз сильнее. Останавливаюсь и жду. Слышит ли кто-нибудь меня? Есть ли там кто-нибудь?
Я прислушиваюсь.
Ничего.
Только бесконечная, давящая тишина.
Я ударяю ладонью по стеклу. Сильно и громко. Бью изо всех сил. Затем я начинаю стучать кулаками. Я пытаюсь хоть что-то разглядеть сквозь грязные пятна. Я молюсь увидеть движение, указывающее, что меня кто-кто слышит. Что там кто-то есть и он сможет спасти меня.
Я продолжаю стучать и шлёпать руками по стеклу.
Кто-нибудь!
Кто угодно!
Помогите!
Я стучу в окно, пока кожа на руках не начинает трескаться, а кости трещать.
«Никто не видит тебя, Нора, потому что никого не волнует увидят ли тебя».
Мне следует прекратить, но я не могу упустить шанс быть услышанной.
— Я здесь, — шепчу я, когда в итоге, опускаю руки в изнеможении и прижимаюсь лбом к стеклу. — Я здесь, — бормочу я, и горло у меня саднит, а живот сводит.
Я провожу пальцами по подоконнику, но даже не вздрагиваю, когда в кожу впиваются занозы. Я обследую трещины и края окна, пытаясь найти способ, как открыть его.
Ногтями отковыриваю краску. Знаю, что я в шаге от свободы, а то, что не могу выбраться — пытка для меня. Я вижу ее. Я чувствую свежий воздух. Но только. До него. Невозможно. Невозможно. Добраться.
— Пожалуйста, — стону я, и бешено ковыряю пальцами щели. — Пожалуйста! — причитаю я, отдирая краску и вздрагивая. Краска падает кусочками на грязный пол.
— Кто-нибудь, помогите мне! — плачу я, и почти с облегчением чувствую влажные слёзы на своих щеках. Их солёные дорожки частично смывают кровь и грязь. Они словно очищение.
Освобождение.
Единственное, что у меня есть.
Я позволяю себе плакать, и продолжаю смотреть в окно, отчаянно нуждаясь в воздухе. Неистово желая солнца.
— Пожалуйста!
Тишина. Пустота, наполненная тишиной.
— Пожалуйста, отпустите меня!
Мои пальцы касаются чего-то холодного и твёрдого в углу выступа. Я различаю блеск металла в туманном солнечном свете, и сердце в груди начинает неистовствовать.
Я пытаюсь подцепить это вещицу, хотя плохо понимаю что это. Поэтому сметаю ее с края и позволяю упасть на пол. У меня перехватывает дыхание. Слёзы высыхают.
Я опускаюсь на колени и зажимаю небольшой предмет в ладони. Затем подношу его к лицу так, чтобы можно было рассмотреть.
Непрерывные перекрученные линии, запечатлённые в серебре…
Солнце еще не окончательно село за горизонт, и я все вижу. Я прогуливаюсь по тротуару, и живот буквально сводит от нетерпения.
Я улыбаюсь.
Хихикаю.
Смеюсь и смеюсь.
Я откидываю волосы с лица и отказываюсь прятаться. Достаточно.
Я хочу показать ей себя. Всю себя.
Ночь — это начало…
Я провожу пальцами по тонкой серебряной полоске на большом пальце. Слишком широкое для других пальцев, потому что оно не принадлежит мне.
Провожу языком по зубам, как будто могу почувствовать выгравированные на хрупкой части украшения символы.
Оно моё.
Это кольцо намного прекраснее, чем моё бумажное кольцо. Оно отлично сидит на моей руке.
У меня есть почти всё…
Я надеваю кольцо на большой палец, где, я знаю, оно и должно быть.
Кольцо Рози.
Моё кольцо.
Как оно оказалось здесь, застряв в щели в окне?
Я поворачиваюсь к стеклу и прижимаю ладони к гладкой поверхности.
— Я здесь, — шепчу я в никуда.
Потому что никто меня не слышит.
ГЛАВА 6
Прошлое
Пять месяцев назад
Дома было тихо.
Солнце зашло несколько часов назад, и я должна была спать, но сон ускользал от меня.
В тишине был слышен только звук моего дыхания. Неровный. Болезненный. Вдох и выдох.
Иногда отправляясь спать, я надеялась, что завтрашний день окажется не таким уж плохим. Мечтала, что, возможно, проснусь утром, и окажусь другой двадцатилетней девушкой с проблемами присущими любой двадцатилетней девушке. Может быть, я стану «воевать» со своими волосами и хихикать по телефону с друзьями о мальчике, который мне нравится.
В животе зарождался странный трепет, который я воспринимала как признак возможности.
Мне нравились такие ночи.
Ночи, когда я могла мечтать и быть кем-то ещё.
Вернувшись домой из колледжа, я обрадовалась, когда поняла, что мать уехала на машине. Три дня в неделю она работала в детском саду.
Мама работала там ещё, когда я была маленькой девочкой. Ребенком, я всегда расстраивалась, так как была еще слишком маленькой и очень скучала по маме, хотя у меня и не было причин скучать по ней.
Довольно быстро я осознала, что мне стоит быть благодарной за те часы, когда ее нет рядом.
Мама любила свою работу по причинам, которые ранили маленькую девочку, которой я всегда была и буду. Домой она возвращалась поздно и рассказывала мне о Челси с её прекрасными рыжими волосами и очаровательной улыбкой.
Милые дети.
Идеальные дети.
Она любила их всех и каждого в отдельности.
Мама изо всех сил старалась, чтобы я поняла это.
Но в течение тех нескольких часов, перед тем, как она приходила домой, я могла бродить по дому и шуметь сколько влезет. Я включала телевизор и смотрела «Центральную Больницу» на полной громкости просто потому, что некому было отругать меня. Ела картофельные чипсы со вкусом барбекю и пила молоко из коробки.
Простые вещи, которые ничего не значат для большинства людей. Но для меня это были блаженные моменты, которые я очень ценила.
Я улыбалась всё время, пока бродила по дому.