Страница 9 из 15
Политэкономии западных стран совершенно иные от укладов зависимых от Запада стран (колоний, а позже «третьего мира»). Самир Амин пишет: «Производственный аппарат в странах периферии не воспроизводит то, что было в центре на предыдущем этапе развития. Эти производственные системы различаются качественно. Чем далее идет по пути развития периферийный капитализм, тем более резким становится это расхождение и тем более неравным разделение доходов. В своем развитии эта единая система воспроизводит дифференциацию, поляризацию центр-периферия» [22, с. 196].
О Российской империи и СССР скажем позже, а здесь приведем суждение О. Шпенглера. Он писал: «Вся борьба в английской промышленности между предпринимателями и рабочими в 1850 году происходила из-за товара, называемого трудом, который одни хотели дешево приобрести, а другие дорого продать…
Он [Маркс] знал сущность труда только в английском понимании, как средство стать богатым, как средство, лишенное нравственной глубины, ибо только успех, только деньги, только ставшая видимой милость Бога приобретала нравственное значение… Такая этика владеет экономическими представлениями Маркса. Его мышление совершенно манчестерское… Труд для него – товар, а не “обязанность”: таково ядро его политической экономии… Марксизм – это капитализм рабочего класса. Вспомним Дарвина, который духовно так же близок Марксу, как Мальтус и Кобден. Торговля постоянно мыслилась как борьба за существование. В промышленности предприниматель торгует товаром “деньги”, рабочий физического труда – товаром “труд”» [23, с. 78, 118–120].
Западная экономическая теория вначале принципиально не изучала хозяйства незападных типов, однако многое можно было бы понять, внимательно читая Маркса. Он пишет о том, как это происходило во Франции: «Ужасная нищета французских крестьян при Людовике XIV была вызвана не только высотою налогов, но и превращением их из натуральных в денежные налоги». Он приводит слова видных деятелей Франции того времени: «Деньги сделались всеобщим палачом»; «деньги объявляют войну всему роду человеческому»; финансы – это «перегонный куб, в котором превращают в пар чудовищное количество благ и средств существования, чтобы добыть этот роковой осадок», и т. п. Многие страны спаслись только тем, что смогли защититься от монетаризма с помощью государства (например, сохранив натуральные налоги и взаимозачеты) [24, с. 152].
Казалось бы, что опыт четырех веков западного капитализма и нескольких этапов изменений учения политэкономии показал, что никакая культура не может трансплантировать политэкономию хозяйства иной нации и цивилизации. Такая попытка погружает свое национальное хозяйство в глубокий кризис или лишает страну экономической, а потом и политической независимости. И бесполезно выбирать чужие модели политэкономии из разных благоприятных исторических моментов. Изучение чужих учений обязательно для получения опыта и технологий, а главное, для изучения чужих ошибок и кризисов.
Маркс проделал огромную работу, исследуя предыдущие парадигмы политэкономии экономики Запада. Он добавил к классической политэкономии ряд ценных инноваций и методов, и кроме того, он высказал много критических суждений в адрес систем экономики незападных стран. Эти его суждения, даже ошибочные, помогли ученым и политикам других стран лучше понять их национальные и этнические хозяйства. К несчастью, были ученые и политики, которые надеялись на прививки чужой политэкономии на ствол национального хозяйства. Эпигоны и Карла Маркса, и Фридриха фон Хайека, видимо, плохо их читали.
Мы тоже были очень самонадеянны. В советское время после войны была попытка внедрить знания об экономике в культурный багаж интеллигенции через обязательные курсы вузов, а в часть рабочих – через народные университеты и партийные школы[6]. Надо честно признать, что эта попытка была безуспешной. Ю.В. Андропов в 1983 г. признал, что «мы не знаем общество, в котором живем». Но это значит, что мы не знали и свою экономику нашего общества. Более того, когда в 1980-х годах наши экономисты закончили труд по созданию доктрины реформирования народного хозяйства СССР и начали внедрять в практику свои идеи, советская экономика рухнула. Почти все они даже не поняли, что они устроили (хотя, конечно, не все).
Идея трансформации советской экономики и перехода к частному предпринимательству была реализована быстро и вопреки установкам основной массы населения. Это было всем видно и отражено в большом докладе ВЦИОМ под ред. Ю. Левады «Есть мнение» (1990 г.). Вывод социологов таков: «Носителями радикально-перестроечных идей, ведущих к установлению рыночных отношений, являются по преимуществу представители молодой технической и инженерно-экономической интеллигенции, студенчество, молодые работники аппарата и работники науки и культуры» [25, с. 83].
В исследовании ВЦИОМ выяснялось отношение разных групп населения к трем проектам реформы. Во всесоюзном опросе больше всего эти проекты нашли поддержку в таких группах,%:
Мы видим, что идею привлечь иностранный капитал поддержала очень небольшая доля граждан, в некоторых крупных социальных группах никто не поддержал[7]. Но даже в авангарде перестройки (интеллигенция, студенты и кооператоры) положительное отношение выразили только 12 % [25, с. 77].
Население отвергло замысел экономистов и влиятельной части номенклатуры, исходя из здравого смысла, но у него не было ни убедительного языка, ни образа хозяйства, чтобы спорить с профессорами и академиками-экономистами. До того практически все занимались своими делами и считали, что состояние его предприятия, колхоза или учреждения приемлемо, что-то надо обновить и улучшить, но вовсе не разрушать хозяйство.
Победа небольшой группы околовластных экономистов, которая на короткое время убедила меньшинство интеллигенции, была возможна только при отсутствии знания о народном хозяйстве в главных, фундаментальных его принципах. Но этот провал в этом знании не закрыт, а, вероятно, углубляется. Это общая беда, даже тех, кто воспользовался нашим невежеством. Но сейчас необходимо представить целостный образ хозяйства России в его главных системах и их связях, хотя бы грубо. Без этого наши общности не смогут договориться о направлении движения.
Важный факт: и на Западе произошла глубокая деградация экономической науки и уровень понимания населения процессов в системе современного капитализма. Как будто крах СССР освободил Запад от строгости разработки решений. Жак Аттали писал о кризисе 2008 года: «Протестантская Америка, которая делала первые шаги вместе с кальвинизмом, ставя во главу угла бережливость и труд, теперь культивирует мысль о том, что Бог ее выбрал и гарантирует победу именно ей…4 марта 2008 года на Уолл-стрит инвестиционный банк Bear Stearns оказался на грани банкротства, потеряв 13 400 миллиардов долларов от сделок на деривативах (13,4 триллиона долларов – больше ВВП страны!)» [26].
Прошло 8 лет, и оценка состояния понимания на Западе хозяйства ухудшилась. Английский экономист лорд Р. Скидельский пишет: «Вопросы зарабатывания денег по-прежнему заполняют большую часть нашей жизни и мыслей. Экономика должна быть интересна большинству людей. А на самом деле она отпугивает всех, за исключением знатоков причудливых формальных моделей. И это не потому, что в экономике важны логические аргументы, которые позволяют проверить ошибки в рассуждениях. Реальная проблема в том, что экономическая наука отрезана от общепринятого понимания того, как всё работает (или должно работать)…
Хороших экономистов (и многих других хороших людей) объединяет широта образования и взглядов. Она даёт им доступ ко многим разнообразным способам понимания экономики. Гиганты предыдущих поколений знали многое, помимо экономики…Современные же профессиональные экономисты, наоборот, не изучают практически ничего, кроме экономики. Они даже не читают классические труды по своей собственной дисциплине. Об истории экономики они узнают, если это вообще происходит, из таблиц с данными. Философия, которая могла бы им объяснить ограниченность экономического метода, – для них закрытая книга. Математика, требовательная и соблазнительная, монополизировала их интеллектуальные горизонты. Экономисты – это “учёные идиоты” (idiots savants) нашего времени» [27].
6
В 1947 г. в СССР действовало 60 тыс. политшкол, где обучалось 800 тыс. человек, в 1948 г. уже 122 тыс. политшкол с 1,5 млн слушателей.
7
Примечательно, что за «привлечение иностранного капитала» высказались 16,6 % директоров предприятий и 0 % руководителей предприятий второго эшелона.