Убит по собственному желанию

– Ладно, оставим эту тему. Но если вспомните подобный эпизод – обязательно скажите мне. Это может быть очень важно.

После этого, уже ни на что не отвлекаясь, Гуров уселся за стол в углу. Прокурор извлек из сейфа одну за другой два десятка папок с делами, водрузил их перед сыщиком и, вернувшись за свой стол, тут же принялся звонить кому-то по телефону. А Лев его уже не слышал, так как целиком сосредоточился на главной задаче – на изучении лежавших перед ним папок.

На самом верху лежала папка с делом о систематическом завышении объемов выполненных работ при выполнении муниципального заказа – укладке тротуарной плитки в пешеходной зоне города. Он листал акты, объяснительные записки, протоколы допросов, заключения экспертов. Обратил внимание на сумму ущерба, которую город требовал взыскать с фирмы, укладывавшей плитку, – свыше двадцати миллионов рублей. «Да, за такие деньги можно убить. Да что там – можно убить и за гораздо меньшие деньги. Только какой в этом смысл? Подрядчик дело проиграл, деньги, хотя и в меньшем объеме, с него взыскали. Только из мести? Нет, так не бывает. Не то, не то…»

Он взял следующую папку. Тут содержалось более сложное, запутанное дело о долевом строительстве. Подрядчика, строительную фирму, обвиняли в мошенничестве. И сумма здесь значилась гораздо более внушительная, чем в истории с плиткой, – тут речь шла уже о пятидесяти миллионах. На этом деле Гуров застрял почти на час – пришлось вникать во все перипетии этой запутанной истории. А в итоге оказалось, что прокурор Конягин не поддержал обвинение в мошенничестве. Он счел, что подрядчик допустил ряд нарушений, и вынес постановление об их устранении. В итоге подрядчик потерял лишь несколько миллионов – ему пришлось переоформить несколько квартир.

«Ну, тут застройщик должен прокурора не убивать, а памятник ему ставить, – подумал Лев. – Так что для моих целей это дело тоже не годится».

Следующие несколько дел тоже не дали ему пищу для дальнейшего расследования. В одном случае владелец небольшого магазина, расположенного в подвале, жаловался на владелицу здания, некую Ирину Мельникову, что она грубо нарушает договор аренды, создает препятствия для работы магазина, добиваясь, чтобы владелец закрыл свою торговую точку и убирался на все четыре стороны. Оказывается, у госпожи Мельниковой возникли какие-то новые планы по использованию здания. Прокурор Конягин вник в существо спора и решил, что владелец магазина прав – его права, как арендатора, грубо нарушены. Пришлось Ирине Мельниковой оставить его в покое. Да, хозяйка дома была ущемлена, но дело было слишком мелкое, к тому же потерпевшей стороной была женщина, и ее вряд ли можно записать в список возможных убийц.

В другом деле шла речь о нарушении «красной линии» городской застройки. Жители нескольких домов по улице Революционной жаловались, что хозяин возводимого на улице нового дома захватил больше метра тротуара, нарушил «красную черту». «Уже сейчас, когда идет строительство, по тротуару стало невозможно пройти, – писали жители в своей жалобе. – А когда дом построят, как нам стало известно, на первом этаже откроют магазин. Выставят на тротуар рекламный стенд, еще что-нибудь, и опять у нас прохода не будет». И в этом случае прокурор встал на сторону жалобщиков. Конягин привлек городской комитет по архитектуре, инспекцию по строительству, те проверили жалобу и сочли ее совершенно справедливой. Застройщик, некий Геннадий Харченко, действительно захватил часть городской земли и нарушил «красную линию». Конягин был беспощаден: он потребовал полностью снести возводимое здание и строить его заново, без нарушений. Застройщик пробовал протестовать, но ничего не добился. Однако он нашел выход из положения: поскольку стройка была в самом начале, он не стал ничего сносить, просто изменил проект и заасфальтировал часть фундамента, выходившую за «красную линию». Дом стал ýже, площадь его меньше, но закон был соблюден.

И весь этот конфликт происходил в январе-феврале, непосредственно перед гибелью Михаила Конягина. Гуров решил, что в этом случае застройщик Харченко мог затаить злобу на прокурора, который ввел его в значительные расходы, и уже собрался было занести Харченко в список подозреваемых, но сначала решил проверить, чем занимается этот застройщик в настоящее время. И выяснил, во‑первых, что Геннадий Харченко – человек весьма преклонного возраста, ему около 80 лет. А во‑вторых, сразу после конфликта с жильцами он продал новостройку другому хозяину, удалился от дел и больше никаким бизнесом не занимается. Как удалось установить Гурову, Геннадий Харченко в настоящее время тяжело болен и прикован к постели. Стало быть, он никак не мог быть причастным к убийству журналиста Угрюмова, да и с прокурором Конягиным, здоровым мужиком в расцвете сил, вряд ли мог справиться. Это дело тоже пришлось отложить в сторону.

Правда, после этих «пустышек» Льву улыбнулась удача: в следующих делах просматривалась заинтересованность их фигурантов в устранении прокурора. Одно дело касалось захвата значительного отрезка речного берега, на котором захватчик, некий Стрелюхин, решил возвести большую базу отдыха. В другом случае речь шла о пожаре в старом жилом доме. Жильцы дома, написавшие жалобу в прокуратуру, подозревали в качестве причины пожара поджог и называли виновного – владельца торгового комплекса «Райский сад» Воробьева. Как оказалось, этого Воробьева, строившего магазины и развлекательные комплексы в разных концах города, уже раньше подозревали в поджогах. Про него говорили, что таким образом Игорь Воробьев расчищает площадки для будущего строительства. Прокурор Конягин счел эти обвинения жильцов обоснованными и возбудил против Воробьева уголовное дело по обвинению в поджоге.

«Горячо! – мысленно воскликнул Лев, – прочитав об этом. – Тут настоящий конфликт. Интересно, а на какой стадии находится это дело сегодня?» Он дождался, когда Полторанин закончит телефонный разговор, и спросил, не знает ли он о деле Игоря Воробьева.

– Почему же, знаю, – ответил Максим. – Дело расследуется, хотя и с трудом. Сейчас, после гибели Михаила, его курирует другой наш сотрудник, Никита Рейник.

– А почему дело расследуется с трудом? В чем тут трудность?

– В показаниях свидетелей и потерпевших, – объяснил прокурор. – Они то и дело меняют свои показания. То говорят, что видели на месте пожара людей с канистрами, то заявляют, что им это показалось и никаких поджигателей не было.

– И что же заставляет людей так резко менять показания? Память их, что ли, подводит?

– Никита считает, что подводит их не память, а жадность. Попросту говоря, Воробьев их подкупает, вот они и отказываются от своих слов.

– А где сейчас находится Воробьев? Разве не в СИЗО?

– Нет, он у нас живет под подпиской о невыезде. В свое время Михаил запрашивал для него домашний арест, однако суд с ним не согласился.

– Та-а-ак… – протянул Лев и вписал фамилию Воробьева в свой список под номером первым.

– Заодно просветите меня насчет некоего Стрелюхина, – попросил он прокурора. – Тут я обнаружил дело, заведенное еще в ноябре, о том, что этот Стрелюхин захватил часть берега Камы, чтобы построить там базу отдыха.

– Что, Михаил завел против него уголовное дело? – несколько удивился Полторанин.

Гуров заглянул в нужную папку и покачал головой:

– Нет, я неточно выразился. Просто к вам в прокуратуру поступил сигнал о захвате части берега, и Конягин начал этот сигнал проверять. О возбуждении дела тут речь пока не идет.

– Ну, насколько я знаю, дело и не было возбуждено, – ответил прокурор. – Я точно не знаю, но мне кажется, что по местному радио идут рекламные передачи, которые предлагают отдых на этой турбазе. Так что она, видимо, уже построена.

«А вот это совсем интересно, – подумал Гуров. – Ведь как выглядят события в этом случае? В ноябре прокурору Конягину поступает сигнал о захвате части берега Камы. Он начинает расследование, которое грозит будущему владельцу базы Стрелюхину крупными неприятностями. Понятно, что зимой трудно установить, насколько отгорожен берег для посторонних. А вот весной, когда сойдет снег, Конягин, при его дотошности (а он, как я успел убедиться, был человеком дотошным), обязательно бы проверил этот сигнал. Но этого не случилось. Почему? А потому, что в феврале прокурора убили… И, кажется, мы знаем человека, которому была выгодна его смерть. Это надо проверить…»