Страница 10 из 35
- Синичка, - обратился ко мне такой родной голос, - это я, - теплые, несмелые руки осторожно погладили мои плечи.
Проморгавшись я наконец-то смогла рассмотреть говорившего, это был брат.
- Дирт, - заплакала я, бросившись в его объятия. Как в детстве я прижалась ему куда-то в область подмышки, и стала орошать мягкий батист его рубашки горючими слезами, я ревела долго и со вкусом, икая и пытаясь рассказать, что со мной произошло. Он успокаивающе гладил меня по голове и шептал мне, что теперь все будет хорошо, я дома, в безопасности.
- Как же я здесь очутилась? – спросила я, утирая слезы и во все глаза рассматривая брата. Он изменился, несильно, но появились морщинки возле глаз, складки у рта стали глубже, в темно-каштановых волосах, всего на пару тонов темнее моих белели тонкие седые пряди, не от возраста, от горя. – Последнее, что я помню, это как Ульрих занес надо мной кинжал…
- Это был не отец Истра, а я. И я вовсе не хотел тебя убивать, я хотел разрезать путы на твоих руках, Ката, - Питт, это был он, и он тоже изменился. Сильно!
Шесть талей, меня ведь не было здесь целых шесть талей, так долго, уверена, его чувства ко мне прошли или он даже успел вступить в союз…
- Я пойду распоряжусь на счет еды, - встал брат, - мы не знали, когда ты придешь в себя, ты три уна была без сознания. Люблю тебя сестричка, не исчезай.
- Хорошо, не исчезну, по крайней мере пока не поем, - неловко отшутилась я.
Пит присел рядом. От робкого в своей симпатии студиоза не осталось ничего, уверенная посадка головы, широкий разворот плеч, внешность смазливого юнца уступила мужественной красоте сильного и уверенного в себе мужчины.
- Спасибо тебе, Пит, - услышала я свой робкий, неуверенный голос, - спасибо. Если бы не ты, уверена отец Истра меня бы убил. Ему было плевать на решение судий, его волновала лишь месть.
- Уверен до этого не дошло бы, хотя уже то, что ты оказалась в темнице после оправдательного приговора, говорит о многом, - я с огромным трудом осознавала то, что предо мной Питер, он так изменился, что мне казалось, я смотрю на другого человека, хотя привычка прокручивать большим пальцем родовой перстень на мизинце осталась неизменной.
- Я хотела тебе кое-что сказать, - начала я нелегкий для себя разговор, но я уже однажды профукала возможность что-то изменить и как выяснилось потеряла кучу времени, второго раза я не допущу, - я даже не знаю как отблагодарить тебя, но сейчас не об этом… Понимаешь я была слепа, да что там говорить, никогда не считала себя дурой… Для тебя прошло столько времени, а для меня всего терил, и мои чувства остались неизменными, все так запуталось, - Великие, что я блею как овца, Ката, переходи к главному, скажи уже ему, - Ты должен понять…
- Я все понимаю, - перебил меня Питер, - твоё сердце не свободно, впрочем, как и моё, я желаю тебе всех благ, Катарина. Ты скоро пойдешь на поправку и надеюсь, вскоре забудешь все ужасы изнанки, что тебе пришлось пережить. Забудешь, что пришлось убить того, кого любишь. Мне пора идти, я и так практически ушёл в самоволку на это время.
Он встал и поцеловал меня в макушку, как брат целует младшую сестру.
- Что? – это он сейчас об Истре? Его сердце занято? Я опоздала, - да, понимаю, - сказала я.
Ужасы произошедшего в изнанке, пленение, суд, возможность погибнуть от руки альфы – всё это меркло пред тем, что я упустила свой шанс быть счастливой и любимой. Дура, какая же я дура!!! Да к тому же бесхребетная плакса, без толики гордости, могла бы дождаться, когда тот, кому я безответно отдала свое сердце покинет городские покои рода Винсенте. Я разрыдалась, орошая тонкую кружевную сорочку горькими слезами потери, утраты надежды на возможное счастье, второй раз за день, закрыв ладонями лицо и раскачиваясь из стороны в сторону. Прямо как садовая лейка. Стараясь сдержать слезы, я едва услышала, как за Курттом с тихим стуком закрылась дверь.
На пороге комнаты сестры я встретил Пита, он был мрачен как туча.
- Что-то случилось с Катой? – спросил я.
- Нет, просто я идиот. Напомнил ей об Истре, а она заплакала, я не могу видеть её слезы, Дирт, если бы можно было, я бы вытащил этого гада с изнанки, да даже с Саляра, лишь бы унять ту боль, что она чувствует сейчас, - с горечью сказал он.
- Почему ты не сказал ей, что все годы ждал и надеялся, не сказал, что по-прежнему любишь, - удивился я.
- Я не хочу, чтобы меня жалели, я хочу, чтобы меня любили, - ответил он, - А в любви жалость ближе к презрению, чем к доброте. Прощай, Вин.
- Почему? Ведь тебя переводят в Орумский МагКонтроль? – удивился я, еще вчера я получил короткую записку от Змея, в котором он осторожно интересовался, когда ему можно будет навестить нас.