О-Л 2

Я снова кивнул:

— Весело. Но ничего, посмотрим…

Мы посидели еще немного, болтая обо всяких философских и магических парадоксах. Постепенно небо стало сереть, со стороны ручья потянуло ветерком.

— Ладно, я пойду, — сказал я.

Почему-то у меня было четкое ощущение, что нужно вернуться к кривой березе. Когда я отыскал приметное дерево, было уже почти светло. Поднялся легкий ветерок, разогнавший туман, по-утреннему защебетали проснувшиеся птицы.

Достав нож, я вырезал на коре букву «С» и осторожно отслоил несколько полосок бересты, оставив их висеть тоненькими ниточками. Первый дождь или сильный ветер — и они исчезнут. Значит, если когда-нибудь я решу, что мне уже можно возвращаться на Землю, я сумею очутиться здесь до того, как здесь взойдет солнце.

— Привет, Саныч, — вдруг услышал я со стороны ручья.

Оклик заставил вздрогнуть. Последний раз Санычем меня называли давным-давно… вчерашним вечером.

На противоположном берегу ручья стоял Маркиз.

Забавный парень, один из тех, кто приходит однажды и остается навсегда. Лет шесть назад он был пухлым розовощеким подростком, которого так и тянуло назвать «пупсиком», если бы ни его почти двухметровый рост. Ради смеха на одном из лангедоков ему дали роль маркизы де Помпадур, дамы, приятной во всех отношениях. Не знаю, где девчата нашли подходящий по размеру кринолин, но игра чуть не сорвалась из-за того, что участники загибались от хохота, глядя, как щеголеватый, но малорослый король увивается за пышной красоткой, возвышающейся над ним, как штурмовая башня — над пехотой.

За прошедшие с того памятного вечера шесть лет имя Маркиза потеряло женское окончание, а его владелец оброс окладистой бородой и стал капитаном команды. На этой игре его парни были имперскими наемниками, и их лагерь находился на другом берегу ручья.

— Привет, Маркиз! — ответил я. — Какой леший тебя в такую рань поднял?

— Да вот, хочу до дневной игры чайку сварганить, — деловито ответил имперец и зачерпнул из ручья котелком. — А ты что с утра при параде?

— Так это… магия, — чуть запнувшись, почти не соврал я.

Для большинства бойцов магические правила — темный лес, они их не читают. Если сказать файтеру, что для увеличения магических сил колдун должен залезть на сосну и кукарекать оттуда, — поверят и вопросов задавать не будут. Разве что подивятся извращенной фантазии мастеров. Поэтому Маркиз лишь хохотнул:

— Давай-давай, магичь, а я чайку попью.

И скрылся в кустах.

А до меня дошло, что вскоре тут, у омутка, будет не протолкнуться от тех, кто пришел за водой или ради утреннего туалета. Так что надо поспешить с уходом в иномирье. Бросив последний взгляд на покрывшийся капельками сока надрез на березовом стволе, я прошептал заклинание…

ГЛАВА 3

Вы когда-нибудь слышали волчий вой? Он абсолютно не похож на собачий.

Домашние псы жалуются на одиночество. Домашние псы плачут. Волки поют. Их голоса взлетают к небу и, отражаясь, растекаются по земле, заставляя что-то сжиматься в груди. Волки не жалуются на одиночество, они зовут тех, кто может понять их песню…

Я проснулся от волчьего воя, но, когда открыл глаза, вокруг была тишина. Попытался сообразить: пригрезились мне эти рулады или нет? Откуда тут, возле запретных для орков земель, ездовые звери? Неужели кто-то из смельчаков перекочевал на берега озера Асан?

Светало. Звезды уже укатились с серого неба, но настоящее утро еще не наступило. В степи рассветы пестры лишь перед ненастьем, а в сушь Тот, Кто Носит Золотой Щит выходит из-за горизонта без расцвеченной его лучами свиты. Приближение солнца — в том, как меняются оттенки травы, в том, как сквозь ночную прохладу пробиваются горячие струйки дневного ветерка…

На краю распадка, в том месте, где я спускался вниз, лежал ездовой волк — матерый серо-серебристый гигант с рваным ухом и старым шрамом вдоль тупой, похожей на чемодан, морды. Видать, не в одной битве бывал… Но зверь не походил на калеку. Широкая грудь и седой «воротник» вокруг шеи, лоснящаяся шкура и ослепительно белые клыки. Любой князь отдал бы за такого красавца половину своих стад.

В груди заныло. Когда я шагнул в портал, чтобы попасть в гущу битвы, мой зверь исчез. Куда унесли Маню его судьба и его предназначение? Я не знал…

А волк вздохнул, поднял морду к рассветному небу и снова запел.

«Я здесь! Я жду! Вспомни — как прекрасно мчаться по золотой равнине, чтобы только мы и ветер! Вспомни!»

— Маня? — прошептал я.

Зверь насторожился, оглядываясь. Только тут до меня дошло: он не видит и не слышит меня. И даже по запаху найти не может: перед тем, как лечь спать, я снова установил защитные купола.

— Маня! — уже громче позвал я, вскакивая на ноги и развеивая магию.

Умываться в это утро было уже не обязательно. Пара центнеров мышц, покрытых пушистым мехом, в одно мгновение оказались рядом, на мне и подо мной — причем одновременно. Зверь вылизал меня с ног до головы и, чуть успокоившись, уткнулся мордой в живот.

— Маня, это же ты, Маня? — глупо бормотал я. — Как же ты здесь оказался?

Я помнил волка молодым, почти щенком, а сейчас рядом со мной лежал мощный, уже начавший седеть зверь. Как он жил эти годы? Где скитался?

Когда гибнет всадник, его волк тоже долго не живет. Однажды «запечатленный», он не будет подчиняться никому. Орки говорят, что одинокий волк умирает от тоски. Хотя, может, в этом — не вся правда. Дикий зверь слишком опасен…

Мне стало мучительно стыдно. Арагорн с его войной с собственным двойником, тайны Мироздания, чокнутый Лофт — все это, конечно, очень важно. Но где-то в степи годы подряд тосковал волк, который не верил в то, что его всадник ушел на небо. Не верил и ждал, избегая охотников и засад. Бродил где-то, скрываясь от живых, чтобы встретить того, кто был дальше, чем уходят души мертвых…

Маня не погиб. Дождался. Откуда он знал, что я вернусь? И где окажусь, когда снова приду в степь? Впрочем, в этом мире, насквозь пронизанном магией, наверное, не стоит задавать такие вопросы. Нужно просто радоваться…

Гречневая каша волку понравилась.

Мы позавтракали и пошли на запад. Где-то там, на расстоянии не больше одного дня пути, должен быть старый торговый тракт, ведущий в Шарфун-на-Нере. Если повернуть на юг, то можно добраться до Карода. Матушка Земля ничего не сказала о возвращении орочей орды на север, значит, названных брата и сестру нужно искать там, во владениях Владыки Эльтурона.

Шли не торопясь. Без седла на волке долго не продержишься — слишком покатые у них спины. Да и куда спешить? Я постепенно возвращался в степь, растворяясь в ней и одновременно — становясь все более настоящим и плотным. Любовался огромным небом, слушал треск кузнечиков и пересвисты каких-то пичуг и раз за разом прокручивал в голове разговор с Арагорном.

Когда-то поселившийся в моем щите мертвый маг Асаль-тэ-Баукир был хорошим собеседником. Я привык, что в дороге всегда можно перекинуться словечком с тем, кто понимает тебя лучше, чем ты сам. Арагорн и тут подгадил — позвал с собой бывшего владыку шести планет, а мертвый маг не смог возразить.

Или не захотел?

Впрочем, у меня и сейчас есть с кем поговорить.

— Скажи, Маня, ты знаешь, какой я — настоящий? — спрашивал я волка. — Думаешь, я всегда был таким — зеленым и морщинистым? Когда-то я был человеком. Нет, не таким, какие живут у Длинного моря, совсем другим. Я жил в каменном доме, в комнате, похожей на ячейку в пчелиных сотах. Да-да! Есть город, где дома ставят друг на друга — десять, двадцать, а то и сто каменных домов, вроде тех, что строят на севере, у гор, с каменными стенами и крышами. И эти сто домов стоят друг на друге! Представляешь? Я там жил и был другой, такой, чтобы было не страшно сидеть над головами сотен тех, кто живет внизу.