Страница 91 из 113
Я была не из тех, кто долго запрягает. Никогда не отличалась терпением, пускай в книге, написанной матушкой моей матушки «О воспитании благородной нессы» сказано, что это добродетель. Одной добродетелью больше, одной меньше, поэтому я решительно сжала бока Тумы и та, перейдя на легкую рысь, всё ближе и ближе приближалась к скале. Пожалуй, так, никакое другое название этой громадине, выросшей из ниоткуда, я дать не могла.
Сухой, побитый ветрами камень осыпался мне под ноги, а я всё не могла отвести свой взгляд от входа. Зёв пещеры дышал тропической влагой, но не был затхлым. Пало землей, водой, солнцем и немного сухими травами, одновременно. Я выдохнула и шагнула, надеясь не встретить преграду, потом еще, и еще, а когда вошла, пространство вокруг завертелось, будто я упала в колодец, замелькало. Только вот кружилось и ухало всё в обратном порядке. Не вниз, а вверх.
Вдруг я оказалась на гигантском каменном плато, сильный ветер трепал рыжие пряди, выбившиеся из прически, солнце сразу нашло мою макушку, словно её и искало, припекая темечко, а гранитный щебень под ногами мелко затрясся, подпрыгивая и разъезжаясь под моими ступнями. Мох, то желтел и истлевал, то наливался изумрудной силой и цвел дивными, ароматными цветами.
Я не ощущала своего тела и словно опавший кленовый лист металась по месту силы, подгоняемая то в спину, то в бок сильными порывами ветра.
Я вступила в сердцевину каменного плато и все изменилось. Та связь, что ранее была лишь тихим шёпотом, сказанным в подушку, хриплым стоном, простуженного горла, раскрылась, распустилась, как редкий, бережно хранимый цветок. И стальные канаты, протянувшиеся меж нами, раздирали меня на части, силясь отделить мою сущность и предназначение, урвать кусок побольше.
Элементали проверяли меня, мою внутреннюю силу, мою оболочку, мою решимость, но я выстояла. Не отдав им ни каплей больше того, что полагалась стихиям.
На меня обрушился поток ледяной воды, словно разверзлись небесные хляби или я стояла под водопадом. Мои ступни замерзли, я почт не чувствовала плечи и почему-то уши, но всё равно внутри меня зиждилась ярость, клубилась и распалялась, как шутиха в Ноэль*. Расплескивая искры, которые гасил остужающий поток я разглядела свои ладони, вращая руками и пытаясть вернуть им чувствительность.
Точнее не мои.
Я знала чьи это руки.
Но как?
Я смотрела на длинные пальцы, с коротко остриженными миндалевидными ногтями, узкие ладони с мозолями опытного мечника и уверенной линией жизни, мощные предплечья и свежие, едва запекшиеся шрамы на них. А затем, стоило мне лишь сжать пальцы в кулак - мои/не мои руки вспыхнули.
Белое пламя поглощало постепенно, оно плясало и кусалось, игриво отступало и набрасывалось, словно голодный хищник на павшую дичь. Когда огонь покрыл всё тело, невыносимая боль сжалась в одной точке, сминая концентрацию, жаля до крика, выбивая слезу. Горьким ядом, сильной кислотой, обреченной агонией, пламя шествовало по коже, а затем проникло в каждую пору…
Меня вышвырнуло из чужого сознания, как камень из пращи, голова закружилась, и облегчение, что я испытала было будто сладкий нектар, растекающийся по всему телу, пьянил молодым вайном.
Азам, еще не мой любовник, пока не Эмир, стоял от меня в нескольких футах, голый, объятый губительным пламенем, но несломленный. Глаза горели аметистами, а лиловое пламя внутреннего огня не пускало разрушающую, смертоносную стихию внутрь. Фатальный, белый огонь то разгорался, то стихал с новой силой пытаясь прорваться, одолеть, победить, заставить сдаться. Но мужчина не пал, не опозорил себя капитуляцией, а согнав искрящийся клубок, шипящее и брызгающее искрами пламя в ладонь, прихлопнул его, как опостылевшую мошку.
Я моргнула и оказалась посреди песков.
Едва успев рассмотреть вереницу верблюдов, идущих караваном и предзакатное солнце на востоке, как я смежила веки вновь. И картинка опять сменилась, являя мне Азама в каменной зале с высокими сводами, подсвеченную тонкими бледными прожилками фосфоресцирующего минерала, тренирующегося на мечах. В одних шальварах, босой, он являл собой мощь и бескомпромиссность. Сильная грудь вздымалась как кузнечные меха, длинная коса хлестала плетью, отточенные движения, четкие и резкие, плавные и смертоносные.
В левой руке у него была простая сабля, я с такой тоже вполне себе могла управляться, но то, как он обращался с ней, казалось, не делая никаких усилий, легко вращая запястьем, превращая тонкую сталь в вестника смерти, завораживало. А затем я обратила внимание на правую, и моё дыхание сбилось. Обращаться с зульфикаром** - крайне редкое умение, таких мечников я не встречала, хотя в теории знала, что техника обращения с двухлезвейным мечом на столько же сложна, на сколько смертоносна. А само оружие чаще всего было артефактом, потому как в ковку и закалку вкладывался сакральный смысл и много специфической магии, считалось, что тот, кто покорит зульфикар – станет непобедимым исполином.
Судя по движениям Арунаяна – ему удалось подчинить себе древний меч.
Ресницы, как занавес в театре, завершили упавшим пологом сцену битвы с самим собой, и я оказалась на ровной полосе песчаного моря. Грозный рык и словно бабочка, попавшая в паутину коварного паука, я медленно поворачиваюсь всем телом и вижу несущихся на меня леопардов. Их клыкастые рожи хищно оскалены, сосредоточенные на жертве, то есть на мне, глаза горят алым, с острых, будто лезвия кинжалов, зубов капает слюна, лапы с длинными когтями вздымают облачка песчаной пыли, словно в место соприкосновения с грунтом попала пуля, и я против воли паникую.