Луна желаний

Других доказательств и не нужно.

Чуткий слух уловил тихие шаги и шёпот, нестройный ручеёк скорбящих вновь заполнил залу. В голове моей плясали смертельный танец огненные мотыльки, с огромным трудом я сдерживала рвущуюся стихию, стремящуюся поглотить, уничтожить, разгромить. Виновные понесут заслуженное наказание и смерть их отнюдь не будет такой легкой, как у родителей.

А люди все шли и шли, удивляясь отсутствию коленопреклоненного брата у стеклянных гробов, я и сама не знала, где Жнецы его носят. С того момента, как два уна назад меня вырвали из пансиона, я видела его лишь раз, мельком. Нам не дали пообщаться, требуя от меня соблюсти ритуал. Обряд поминовения, прощания и скорби. Но почему лишь я? Он тоже их сын, и пусть элементали признали наследницей меня мы бы поддержали друг друга в нашем горе. Плакать не было сил, пустота внутри расплавленным оловом выжигала все эмоции, оставляя лишь одну - гнев.

Когда третий ун прощания подошёл к концу, я поднялась с саднящих колен и пошатываясь вышла из зала. Трое суток скорби и поминовения, лишь вода, как очищение и символ принятия неизбежности бытия. Преторианцы на входе низко склонились пред будущей Цессой, я же взглянула на них лишь мельком - личная гвардия правителей, где же вы были, когда убивали родителей?

В свои покои я практически бежала, обряд закончен, а то время, что были даны для принятия и скорби, я лихорадочно думала. Кто и зачем. И отсутствие брата громче криков и тише шёпота говорило о его причастности. Пока я принимала ванну - думала. Пока я одевалась - думала. Пока мне накрывали завтрак - думала.

Я даже не успела поднести вилку с нанизанным на неё крошечным кусочком омлета, как мои внутренности сковали ледяные тиски, опаляя огненной лавой. Забившись в конвульсиях, я упала на стол, сваливаясь со стула, цепляясь одеревеневшими пальцами за вышитую кормилицей скатерть и переворачивая на себя красиво сервированную пищу. Моё тело выгибалось под невиданными углами, ломая кости, обрывая волокна мышц, жгучая боль, не сравнимая ни с чем пронзала меня обрушиваясь, словно каменная лавина в горах. Я тонула, задыхаясь и раздирая сведенными пальцами горло, горела, чувствуя запах палёной плоти. Стрелы и копья пронзали мое тело, обрушиваясь градом. Каждая клетка вопила, требовала, стенала о смерти, но мои мольбы не были услышаны.

Боль отступала, и я, казалось, приходила в себя, бредила, пила воду из рук нянюшки и вновь погружалась в агонию беспамятства.

Сознание то и дело подкидывало мне беснующиеся картинки искаженного будущего, что перемешалось с прошлым. И лишь один голос, ненавистный, я узнала его даже в бреду, требовал сдаться, угрожал убить всех, кого люблю? Кого? Таких не осталось.

И наконец я всплыла, оставив ядовитую жижу болезненного сознания и выбралась на поверхность реальности. С трудом разлепив глаза я со стоном отвернулась от слепящего солнца, пробивающегося сквозь широко распахнутые шторы. В кресле сидел Северн, в праздничных одеждах и с короной белого золота в рыжих волосах, на его, таком родном, невероятно красивом лице, то и дело мелькала едкая улыбка. Его глаза остановились на мне, презрительно скривившись, и он произнес:

- Ну и живучая ты, лиса. Надеялся сдохнешь до конца дема, так нет же. Все цепляешься, и откуда только силы?

Силы?

Я не чувствовала стихий. В голове было пусто. Меньше терила как я стала чувствовать полную мощь природных элементалей, раньше они хоть и отзывались, но были скорее птенцами, неуклюжими и ранимыми. После инициации, внезапной и скоротечной, птенцы расправили крылья, мощные, стремительные, неукротимые и бескомпромиссные. Голова болела, но несмотря на это мысли были логичны и рассудительны, думать мешал только глумящийся бубнёж брата.

Меня лишили силы, запечатали на время или забрали на всегда? Если второе, то в чью пользу?

Брата?

Нет, уже не брата.

Его Величества Северна Люписа.

На его голове золотая корона, а не рунический венец, значит элементали не приняли его своим держителем. Тогда кто?

Северн тем временем, не получив должной подпитки своему гневу распалял себя сам, выкладывая мне на блюдо откровенности свою подлость и малодушие.

Он так надеялся в канун своего совершеннолетия получить одобрение элементалей, что наделят его силой, так нет же, держители силы выбрали меня, никчемную дуреху, заучку, решившую посвятить свою жизнь добродетельному служению медицине. Он сам нашёл Кроу, лишенного преданности и чести, но полного непомерных амбиций и надменного высокомерия, сам подмешал яд родителям в надежде занять престол после их смерти. Но увы и ах, лишь после их гибели выяснилось, что, во-первых, именно я родилась первой*, а во-вторых, и стихиям приглянулась тоже я, больше негодяя братца.

И всё же с небывалой изощренной подлостью он нашел решение проблемы, заручившись поддержкой парламентского большинства, меня свергли, так и не успев короновать, мотивируя этот шаг моей несостоятельностью, даже болезненной необходимостью лишить венца свихнувшуюся Кронцессу. Я, по его словам, так страдала от потри родителей, что выгорела и потеряла силы, и поэтому слегка тронулась умом. Много позднее, я нашла ответ на вой вопрос, почему, почему те, кто должен был стоять на защите исконной монаршей власти дали слабину, почему те, кто клялись в верности – предали.

Так банально и предсказуемо, что даже отец не увидел угрозы, Кроу, давно метивший на пост премьер-министра, оказался сильнейшим ментальным магом, дар его убеждения не был схож с тараном, отнюдь. Он словно ядовитый туман Серных болот, медленно и основательно проникающий в дыхательные пути и отравляющий своим газом легкие, влияние его сущности проникало в умы даже самых ярых противников его реформ и кандидатуры, но со временем оппоненты сами удивлялись своей переменчивости во взглядах и становились верными соратниками дорвавшегося до власти мерзавца.