На осколках тумана

- Я говорил только то, что знаю, Злата, но так бывает, что человек слышит, что хочет или к чему готов. Некоторые моменты он может додумывать или отбрасывать, так что я повторю. Родители Ярослава ни в первые, ни во вторые отношения специально не вмешивались. Пока эти отношения были. Да, выбор сына не одобряли, но в постель к другим мужчинам не подкладывали.

- Какая честь, - ворчу про себя.

- Моя сестра просто любвеобильна, отчасти это и было причиной, почему я не хотел ее отношений с шефом. Но главное, что она ни о чем не жалеет, сумела выудить из брака все, что хотела. А что касается второй жены Яра…

Да, да, вот за вторую больше интересно. Невольно подаюсь вперед и видимо чрезмерно, потому что на губах чувствую мужское дыхание. Откидываюсь назад, скрещиваю для верности руки и жду. А Макар и не думает скрывать понимающей усмешки.

- И что там со второй? – спрашиваю как можно небрежней.

- Все проще и гораздо предсказуемей. Я знаю Соню почти семнадцать лет, она любитель выкинуть фортель, но хватает ее ненадолго. Вопрос развода был вопросом времени, и все. Я ждал… Неважно… Ярослав ей даже не нравился, он не привлекал ее физически, что не удивительно. Ее не возбуждают блондины. Совсем. Она их не воспринимает. Удивлена?

- О, да! И очень сильно, - киваю для убедительности. – Удивлена, как два таких видных мужчины могли любить такую недалекую женщину. Прости, - вижу, что Макар хочет возразить, но слова готовы вылиться фонтаном негодования, - но любить человека за цвет волос… Это…

На этом мой словесный фонтан иссякает, но, надеюсь, Макар остальное прочтет по взгляду. А он усмехается и говорит такое, от чего я немею минуты на две:

- Она никого и не любила, даже меня, несмотря на… - проводит рукой по темным коротким волосам. – Так бывает.

Пока я прихожу в себя, Макар щелкает зажигалкой. Такое ощущение, что мальчику игрушку новую подарили. Нервничает или зажигалка не его и это простой интерес к новинке?

- Так вот, Злата, - прячет квадратик в карман, словно подслушав мои мысли, - родители Ярослава не мешали ему с женами, они, боясь огласки, покупали их молчание, но уже после.

- Только в первом случае, - вношу правку.

- В двух первых, - вносит правку Макар. – Соня тоже получила весомые отступные, а вот когда решила сорвать двойной куш и вернуть мужа, неизвестный облил ее лицо кислотой. Но таких историй пруд пруди вокруг, включи новости и через несколько дней перестанешь реагировать так остро. То две школьницы не поделили мальчика, то соседи метр огорода, то вот из недавнего – за балет. Так что я не могу с уверенностью склеить следствие и причину – возможно, так совпало.

- А что у нас с третьим случаем? – спрашиваю вроде бы ровно, а внутри все бойкотирует. Поджимаю в кроссовках озябшие пальчики – стыдно, когда видно, а сейчас только я знаю, как боюсь, хотя угрозы прямой нет, а такое ощущение, что все может повториться, и я сорвусь, не выдержу, не соберу себя больше.

- А с третьим, - Макар надевает очки-авиаторы, - я так понимаю, хотели убрать тебя от Ярослава, невзирая на методы, и своего добились.

- Родители моего мужа?

Приподнимает очки, вглядывается пытливо, снова прячется за темными стеклами.

- А, может, и не добились.

И я вспыхиваю, догадавшись, что он имеет в виду. Я сказала «моего мужа», то есть, все еще так воспринимаю его… И я почти со злостью выплевываю:

- Ты можешь перестать юлить и сказать, кто эти загадочные «они»?

- Нет.

- Почему?

- Я не знаю.

- Врешь!

- Я мог бы вообще ничего не объяснять тебе, Злата. Я мог бы тебя трахнуть. Я мог бы…

- Да! – кричу на разрыве легких, склонившись к нему. – Ты мог бы! Вы все могли! Только я одна – тряпка! Я не могу даже узнать, кто разломал мою жизнь!

Хлопнув дверью, быстро выхожу из машины. Слышу, как чертыхнувшись, следом выходит Макар и буквально в три шага оказывается не просто рядом, а напротив меня, заслоняя дождь, ветер, заслоняя воздух, а мне так трудно дышать и еще трудней не расплакаться.

Дождь стекает по его коротким волосам, бьется о крутку, нелепо скользит по черным стеклам очков. Макар набрасывает мне на голову капюшон плаща, завязывает, как ребенку тесемочки, чтобы капюшон не сорвало ветром и говорит устало, измотано:

- Я не знаю, кто «они», Злата. Не знаю. На меня вышли через мобильник и мейл, туда же сбросили наживку и все детали. Мейл недействителен, номер заблокирован, я проверял. Кто стоит за всем этим, я не знаю. Но если ты не собираешься вернуться к Ярославу, тебе нечего бояться.

- А я и не боюсь!

После этих слов мы оба застываем, и только дождь, постукивая, намекает: эй, очнитесь, э-эй! И я испуганно моргаю, приходя в себя. Нет, я знаю, что у пьяного на уме, то у трезвого на языке, но я ведь даже не пила, а дурь несу. Ведь я должна была сказать совсем другое: что и не думаю возвращаться, а я… Вторая оговорка за один день – не многовато ли?

- Не мокни под дождем.

- Ты прав.

Я ухожу, чувствуя взгляд Макара. На ступеньках оборачиваюсь, а он смотрит, сквозь мокрые затемненные стекла очков, внимательно смотрит в испуганно сжавшееся сердце. Но губы его, вопреки опасениям, не кривятся в презрительной усмешке. А зря. Я сама себя презираю. За слабость, за малодушие, за короткую память, за доброту, расколотую, израненную, изувеченную язвами не розовой реальности, но такую живучую.

И как Макар, я тоже прячусь. За серыми стенами, за жалюзи в палате.

Никто не ищет, а я прячусь.

Пока стою у окна, машина серебристого цвета не отъезжает. Пусть отдохнет, от суеты и от меня – и только отхожу, как слышу - шуршат тихо шины, и пустота, кажется, сжимает горло. Но плакать лучше там, под дождем, а здесь само пройдет.

- С возвращением, - в палату заходит Наталья. – Где катались?

- Где мы только не катались? – бормочу раздраженно, что так резко ворвались в мои невеселые мысли. А с другой стороны, я так и увязну в тоске! Совсем расклеилась! Да я гордиться должна: кто-то так сильно хочет убить меня, что раскидывается деньгами, в операции по уничтожению участвовали двое крепких мужчин (добровольно или нет - не считается), а я жива. А значит, я сильнее их и себя прежней.

Неожиданно накатывает вдохновение и я часа за три пишу новую сказку, в конце спешу, не терпится посмотреть на реакцию прототипов, но все равно черновик, ошибки при вычитке подправлю.

- Прочесть тебе сказку? – Наталья удивляется вопросу, но выказывает вежливое согласие. А мне большего и не надо. Ну слушай, девонька, слушай, красная… Я начинаю читать о Посейдоне, зачарованном внешностью девицы, о коварных соперницах-неридах, о песочном принце, а сама на Наталью посматриваю. Поначалу она отшучивается, вставляет реплики, а потом как-то странно смотрит на меня и слушает молча. Да, я знаю, что приехала она в большой город в поисках своего принца и что не ладится, не сладко, а то, что сахаром кажется, песком на зубах скрипит. Только принц не отступится…

И как накликала, только я дочитала сказку, медсестра заглядывает:

- Александровская! К тебе жених. Пусть зайдет или как обычно?

- Жених? – недоуменно переспрашивает Наталья, а в палату уже уверенно заходит Матвей.

- Я не услышал отказа. Здравствуй. Еще не собралась? Я тебя сегодня выписываю.

Отказа не услышал – ну да, ну да, рассказывает провинциальным девушкам сказочки, а сам из тех людей, что не воспринимают отказов. Одного поля ягода с Яром. Делает вид, что слово Натальи решающее, а отпускать и не думает, что бы они ни сказала.

Пока Наталья собирается, Матвей едва заметно мне кивает, мол, все ли в силе? Ну что я говорила? Я киваю в ответ. А что бы и не помочь человеку удержать счастье? За мной никто не пришел, никто не выписал и не сказал, мол, все, забираю, и на душе скверно. Кому нужна самостоятельность, когда сама себе не нужна?

- Твоя сказка в твоих руках, - шепчу Наталье и отворачиваюсь, чтобы не заметила подступивших слез. И почему я думала, что стала сильнее? Кому врала? Невыносимо все это. Все, абсолютно, и, может быть, права бабуля и стоит поглумиться над соседями, похвастаться любовником. Пусть думают, что потеряла голову от любви, пусть думают, что и меня любят!