Мёд жизни

Ваня увлекался, работая с информацией, – он чувствовал себя как рыба в воде, ныряя в пространства виртуальных заморочек. И всё же иногда на него наваливалась необъяснимая грусть, почти хандра, так, что требовались большие усилия, чтобы вернуть спокойствие и деловитость. Последняя такая замять его закружила вчера – он почти не спал ночь, и утром, благо был выходной, после некоторых раздумий двинулся в церковь.

Религия – тоже, в общем-то, если рассуждать обыденно, есть виртуальная и придуманная реальность. Но она строилась «вручную», без участия цифры, возводилась веками и тысячелетиями с помощью избранных, вроде св. Иоакима. К тому же, представлялось Ване, «небесный град» возвышался над землёй, устремляясь в космос, а мировая паутина виделась ему неким «подвалом», шахтами-каменоломнями (чуть ли не урановыми рудниками), «нижним» миром, поглощающим человеческие жизни… Настоящий мегаполис был там – в кружении «виртуальных душ», в перемещении по интернетовским супермаркетам и квартирам. Нижний мир мгновенно соединял людей из разных точек планеты, оглушал шумом медиа, поражал обилием досуга – от постановки виртуальной свечи перед цифровой иконой до погружения в разврат, красочный, утончённый. Там происходили мгновенные знакомства, назначались свидания, заводились друзья; там искривлялось пространство и время, там проходила его жизнь, и Ваня временами забывал, что это – всего лишь суррогат, обман…

Вчера он наткнулся в Сети на любительское видео, которое вышибло его из колеи. Ролик был самого примитивного свойства: камера захватывала интерьер «советской» кухни (в хрущёвке или в малосемейке), на заднем плане виднелось мусорное ведро, на стене висел металлический дуршлаг, с другой стороны пространство было ограничено дверцей холодильника с прикреплёнными на ней магнитами. Через несколько секунд в кадре появился парень в красной футболке, в синих тренировочных штанах и в комнатных тапках на босу ногу, с баяном в руках. Он торопливо устроился на стуле и глухо объявил: «Прощание с родиной, полонез Огинского на кухне».

Музыка зазвучала без всяких пауз. Ваня потом пять или шесть раз просмотрел это видео, выложенное почти год назад двадцатишестилетним жителем города Королёва, – таковы были сведения из аннотации к ролику. Главным было не умение парня играть, не природный слух, не молодая энергия, которую он переливал в инструмент, не он сам (камера показывала лишь инструмент, меха и кнопки, и только иногда в кадре возникал подбородок исполнителя), главным была музыка, которая жила на этой бедной кухне. Музыка звучала в душе этого парня, горела «искрой Божьей», требовала выхода «на люди», говорила в нём помимо его воли. Ваня сразу это почувствовал и ощутил мучительный приступ зависти, который он тотчас же постарался придушить в себе – когда-то он тоже «баловался» гитарой, в молодости был заводилой в рок-группе, но быстро сошел с этого бесперспективного и бедного пути.

Он разволновался, ночью долго перебирал свою жизнь. В ней, если честно, добром вспоминались лишь дни, озаренные вдохновеньем, «Божьей искрой». Это и было счастьем ликующего полёта – безнадёжного и неизбежного. В этом, наверное, и была единственная цель его жизни, от которой он так сильно отклонился.

Бог, похоже, не очень сильно натянул тетиву, когда послал Ваню в мир. Жаль… Жаль…

Что же оставалось ему?! Следующий день выдался, наконец, безметельным, морозным и солнечным. Снега широко лежали на небольшом пустыре у речки, блестя богатством покрова, небеса набирали яркой лазури, на ракитах оживлённо чирикали воробьи – в пышных перьевых шубах, шустрые, шумные, заполошные в перелётах. Ваня шагал, снег скрипел под его прочной и крепкой обувью, солнце грело нос и щёки, слепило глаза, и тоска его по капле растворялась в сияющем дне, обманно обещающем счастье.

Мир был красив, вечен и бесконечен.

Ещё и не жил

Расскажу я вам историю семьи одного нахального мужика. Зовут его Петька. Ему пятьдесят лет. Развратный, наглый. Мне он, например, говорит: «Вот вы бы за меня пошли?» (Имеется в виду сожительство.) Хотела я ему ответить как надо, но удержалась: всё-таки я – государственное лицо, работаю в собесе, зачем же мне опускаться до его уровня?! «Вы, говорю, гражданин, не отвлекайтесь от вопроса».

А дело было так. Этот Петька на заре туманной юности женился, построил хату, провел газ, родил ребенка, прожил четыре года и ушел. Жене, правда, всё нажитое добро оставил – в обмен на свободу от алиментов. Туда-сюда, пошатался он бесприютный, и женился на другой (пристал в зятья). Обложил её хату кирпичом, провел газ, починил заборы и после некоторого раздумья родил в этой семье дочку Анечку. Но баба новая оказалась злостной алкоголичкой, совершенно невменяемой, её лишили родительских прав, и он её, естественно, бросил. А дочку Анечку навесили на него, и Петька, понятное дело, вскоре снова женился.

Новой супруге он первым делом провел газ, построил сарай, покрыл шифером веранду, но долго на этом месте не задержался – ушел. Поскольку приглядел себе уже новую супружницу, и опять же с этой Анечкой пристал к ней. И здесь он провел газ (Петька работает сварщиком, профессия очень выгодная для одиноких женщин, у которых печное отопление), кое-чего помог по хозяйству, и всё-таки не удержался, сбежал.

После этих двух промежуточных баб пристроился он в зятья к Светлане Петровне, наивной и простоватой женщине, которая нынче мне все нервы вымотала. Она плачет, а я ей говорю: «Что вы творите?! Вы видите, я при вас валерьянку себе капаю, двойную дозу?!»

А суть в том, что распутный Петька дом своей новой жене достроил, газ, опять же, провел, машину – старую «копейку» – купил, и Светлана Петровна родила ему сына Колечку. Младенцу сейчас год и семь месяцев. И в разгар этой семейной идиллии Петька возьми и уйди! Потому что суть его – кобелиная, режь, стреляй, но он ни с одной бабой не может жить дольше четырех лет. Четыре года – предел, максимум.

А дочка его, Анечка, она к Светлане Петровне уже прикипела и кричит: «Никуда больше не пойду!» Дитё ж оно тоже умарывается бегать по семьям, «мам» менять! Ну, Светлана Петровна и говорит: «Пусть Анечка у меня живет». А у самой – дочь от первого брака, Анжела, младенец Колечка, и эта к ней жмется, которая ей, считай, никто. А жить им всем на что?! Сама Светлана Петровна торгует на рынке беляшами (от хозяина).

Всё бы ничего, но я вижу, что хочет она этого беспутного Петьку детьми шантажировать. Надеется, что в нём совесть проснётся. А я ей говорю: «Дорогая Светлана Петровна! Ничего у вас не получится, он абсолютно бесстыжий человек, живёт только кобелиными удовольствиями, а о детях ему хоть трава не расти. Зачем вы Колечку рожали?! Вы что, думали, что вы лучше четырех предыдущих жен будете?» А она: «У нас пятнадцать лет разница. Петя на коленях передо мной стоял, умолял: роди мне сына, наследника, я тебе и машину куплю, и газ проведу».

Ну правильно, мужик – не промах: зачем ему на ровне жениться, он выбрал бабу помоложе, а одногодка ему, понятное дело, уже никого и не родит. «Светлана Петровна, – пытаюсь я вразумить жертву брачного аферизма, – давайте рассуждать логически. Супруг ваш все свои обещания выполнил: газ провел, дом достроил, машину купил (потом меня Светлана Петровна до рынка на ней и подвезла). Он что, клялся вам в вечной любви до гроба и в лебединой верности?!» Она глазами хлопает и говорит: «Такого не было…» – «Ну и чего ему кручиниться?!»

Ладно. Спрашиваю я у этого бесстыжего Петьки: «Почему вы ушли из семьи?» Он и запел: «Я хочу свободы, я, как человек, ещё и не жил, а мне 50 лет уже…» А сам снял дом, чтобы встречаться с молодухой. Анечке с Колечкой на 1 сентября ничего не дал, а новой подруге – шампанское, конфеты… Денежки-то водятся, он мужик рабочий.

А про новую «возлюбленную» как выяснилось? Анечка в жизни настрадалась и потому за отцом стала приглядывать, шпионить. И когда он с бригадой тянул газ по улице Матери и Ребенка (есть у нас такая – нарочно не придумаешь!), девочка и предупредила мачеху, что, мол, папка как-то не так к одной тёте «тулится». А вскоре он съехал, сказал, что жить в таком ужасе («без любви») не может, и снял себе дом.