Страница 6 из 57
— Сашын-то?..</p>
<p>
— Да не-е-ет.</p>
<p>
— …обязательно придёт. Подожди ещё пару часиков, — заулыбался Дима, понимая, что в комнате скоро наступит холиновая неразбериха.</p>
<p>
— Я про настоящего, — ещё сильнее встревожился Дойч.</p>
<p>
— Нет никакого жениха, Дойчик. Сука уже полгода как пизданулась наглухо. Жрёт холиноту. Говорит, под ней только себя и может «отпустить», — пояснил Димасик. — Но, по-моему, там уже с башкой всё, аут. Увидимся ещё, будь здоров!</p>
<p>
</p>
<p>
Димасик ушёл, забрав с собой последний луч трезвости. Дойчлянду оставалось лишь приготовиться к безумию, поскольку уже нагребало. Феназепам к тому моменту заключил любовный союз с алкоголем. Циклодол робко протискивался к ним, покупая их внимание волнами эйфории. Дойч почувствовал абсолютную вседозволенность.</p>
<p>
</p>
<p>
— Хайль Гитлер! — закричал он, на ходу стаскивая с себя штаны. — Зиг хайль!</p>
<p>
</p>
<p>
Несмотря на то, что это повторялось каждый раз, когда Дойчлянд терял внутренние барьеры, собравшиеся радостно заулюлюкали. Те из них, чьи глаза ещё не потеряли осмысленности.</p>
<p>
</p>
<p>
В углу смердящей жижей лениво растекалась чья-то рвота.</p>
<p>
</p>
<p>
— Ты точно пидор! — уверенно указал на пастора Дойч. — Не придуривайся!</p>
<p>
</p>
<p>
Герой потащил Антона в первую попавшуюся комнату. Тоша был не на шутку накурен и являлся пидором, поэтому не сильно сопротивлялся. Комнату опоясывали пожелтевшие обои, на старой чехословацкой тумбочке нерешительно балансировал плазменный телевизор, а на плечевых суставах пола располагался потёртый диван, на который Дойч и забросил ещё более щуплого, чем он сам, парня. Засунув свой язык в рот пастора, Дойчлянд блеванул. Любовник оказался брезглив, и через несколько мгновений его стошнило в ответ.</p>
<p>
</p>
<p>
— А-а-а… Блядь… Что же… буэ… делать?.. — в непонятках вскочил с дивана Антон.</p>
<p>
— Сходи подмойса, Маня, — смеясь, вальяжно раскинулся на чистой стороне лежака Дойч.</p>
<p>
</p>
<p>
Ему блевотина была уже до пизды. И это неудивительно, ведь рисунки на обоях начали вибрировать и неторопливо сползать вниз.</p>
<p>
Циклодол стал забирать эйфорию, которой до этого дразнился, и дарить телу неприятную тяжесть. Не слабость, как под хорошим напасом индики, а ту противную неподъёмность, которую чувствует начинающий тяжелоатлет, пробуя взять вес мастера спорта, – сила есть, но у реальности на этот счёт другие соображения.</p>
<p>
Постоянные залипания и попытки совладать со спутанностью мыслей забрали у Дойчлянда полтора часа жизни, пока громогласный выкрик не вывел его из личных загонов:</p>
<p>
</p>
<p>
— Сашын-Коре́ц явился! Он принёс Праздник! — истерил Философ.</p>
<p>
</p>
<p>
Дойч не мог внятно сформулировать своё желание даже внутри головы, но первобытные инстинкты сами потянули его поближе к стаду. Липко затягивали окружающие трещинки, царапинки, волоски и линии. Рот был сух, губы трескались. Герой продолжал ползти в сторону ликующих соплеменников.</p>
<p>
</p>
<p>
— Бля… — выдохнул Дойч.</p>
<p>
</p>
<p>
Посреди комнаты, в которой прошло мистическое венчание, в окружении протянутых рук стоял азиат в жёлтом халате с оранжевой вышивкой. Дойч был опытным психонавтом и даже параноил профессионально, но в ту минуту он спасовал.</p>
<p>
</p>
<p>
— И мне! Мне! Дай мне! — вопрошало многоголосье.</p>
<p>
</p>
<p>
А человек в халате лишь ловко поправлял сползающие от энергичных пасов руками очки. После каждого взмаха, в ладонь одного из страждущих падали «диски», дополненные философскими напутствиями от азиата.</p>
<p>
Оранжевые узоры на его одежде оживали, когда Дойч смотрел на них. Они вертелись, драконами взмывали вверх, всасывали в себя. Из глубин коммунального коридора слышалось ржание лошади.</p>
<p>
</p>
<p>
— Ты совсем плох, чувак, попей водички, — протянул Дойчу пятилитровую баклаху с водой незнакомый парень. — Если захочешь умереть, пожалуйста, не в моей квартире.</p>
<p>
</p>
<p>
Герой хотел поблагодарить его, хотел спросить, видит ли тот Сашына, но через секунду уже забывал слова и мысли. Лишь годами отработанный взмах нацистского приветствия сам собой вырвался в знак признательности. Пересохшими, заблёванными губами Дойч начал жадно хлебать воду, которая стекала по подбородку, перемешиваясь с остатками завтрака и желудочного сока, убегая вниз к оголённому пенису. Напившись, он неловко поставил бутылку на пол. Беззвучно шевеля губами, словно вынырнувшая на берег рыба, Дойчлянд пытался заговорить с азиатом, ступая в его сторону и протягивая руки.</p>