Страница 6 из 9
Наконец, свиток подписали свидетели.
1/3 вторичного воплощения господина генералиссимуса премиор-генерал Модест Макри.
По приказу 1/3 вторичного воплощения господина генералиссимуса Фердинанда Грека, генерал Эдмунд Айсланц.
По приказу 1/3 вторичного воплощения господина генералиссимуса Хорке Ишбала, полковник Цаччария.
Можно было садиться за стол.
3
Их – столы – расставили перстнем.
В центре, как драгоценный камень, рыцарский – из его толщи, искусный резчик поднял всю Великую Гвардию, как со дна морского, и, поднявши, перекрутил таким образом, чтобы столовый прибор и яства каждого из высоких гостей символично оказались прямиком в их владениях. Во главу его усадили и Рыжего. Прочие заняли паррики – и рядовые солдаты, и облечённые соответствием величайшим героев, включая Эдмунда, Модеста, и Клауса (Бриц нагло дымил). Таким образом, паррики как бы обретали рыцарское достоинство, а гвардийцы приличествующее им место среди народа раскрывающего Великого Военного Идеал.
– Отныне – с воодушевлением сообщил им Санрэй – число героев-рыцарей в рядах парриков увеличится.
Свадьба плавно переходила в переговоры, и рыцари оказались весьма разговорчивыми.
Ни один из них даже не прикоснулся к еде – разительный контраст с дорвавшимися до стола “крысами”
Вопросы, задаваемые Рыжему промеж здравиц (те, кстати, оказались, весьма необычными и не всегда понятными – на странницах военного вестника такое бы точно не опубликовали), и тостов, не сопровождавшихся возлияниями, были явно заготовлены заранее и столь же явно не утверждались у парриков. Границы владений, распределение полномочий между союзниками и внутри союза… Рыжий элементарно не имел полномочий даже сам-друг обмозговать такое – и, тем не менее, отвечал, ориентируясь на тихие подсказки генерала Санрэя. Нечленораздельно, то есть не голосом, – меньше всего рядовой хотел показаться перед рыцарями смешным (а Хнас наглядно объяснил ему, что быть косноязычным смешно!) – а покачиванием головы, движением бровей, рук…
Зрите, да уверены будте,– вам я главой помаваю.
Се от лица моего величайший
Слова залог: невозвратно то слово, вовек непреложно,
И не свершиться не может, когда я главой помаваю2
Обе руки Рыжего оттягивали, лишая возможности утолить голод, символы новообретённой власти. По первому знаку Санрэя рядовой мог или осенить ими подданных, или обрушить их на их головы. Он справлялся – судя по лицу генерала – до тех пор, пока в голове не выстроилось: гвардийская жена, гвардийский стол, гвардийская политика… страх проткнул нутро Рыжего вернее рыцарского меча. Слова вырвались изо рта короля, как жители из горящего города:
– …Меня… меня… не возьмут в Митиссию!?
На стол с грохотом упала вилка, которой один из гвардийцев рисовал что-то в воздухе, пытаясь донести до свежеиспечённого сюзерена нюансы своей позиции.
Выражение лица генерала Эдмунда можно было описать двумя словами – “пистолет” и “выстрелил”. Споткнулся на полуслове даже известный демагог, – вот и сейчас он умело клал на холст воздуха мазки красноречия – повелитель штабных “крыс” Модест Макри. Его собеседники, представители народов, о которых Рыжий знал только то, что они признают генералиссимуса господином всех парриков, Иудефъяка врагом рода человеческого, но их священные книги, тем не менее, запрещены господином генералиссимусом в лице Фердинанда Грека, переглянулись между собой.
Тишина разошлась по Стратегической Зале, как волны от брошенного камня.
Рыжий грезил митисийским фронтом ещё до того как был отправлен – ввиду репутации труса – на гвардийский. Поначалу, после каждой крупной победы над рыцарями он выхаркивал словно мокроту “Митиссия?”. Со временем – по мере взросления – это прекратилось, но детские травмы, как старые раны, то и дело дают о себе знать.
– Вы прибудете на Митисийский фронт во главе армии – генерал Санрэй опомнился первым – как известно, древние короли Гвардии участвовали в сражениях наравне с прочими рыцарями. Эту славную, всецело отвечающую военному идеалу традицию вашему величеству предстоит оживить…
Поняв, что по гамбургскому счёту он прилюдно обделался, Рыжий судорожно кивнул и попытался сделать на своём лице короля как можно более соответствующего традиции. В голову как назло лезли картины рассыпающихся карточным домиком рыцарских армий.
Резко отодвинув кресло, Агнесс встала.
– Прошу моего супруга и господина… следовать за мной.
Это были её первые слова, если не считать монолога на алтаре.
Окружавшее новобрачных море взволновалось. Поступок королевы скандализировал рыцарей второй раз подряд, и для них оказалось уже чересчур – тело тишины рассекли возмущённые возгласы. Проигнорировав их Агнесс, оставила стол, гостей, так и никем не тронутые яства, – давно, впрочем, остывшие. Символичное обстоятельство, свидетельствовавшее о том, что союз гвардийцев и парриков скреплялся холодным рассудком, а не пылкими чувствами. …“Неслыханно!”, “Кощунственно!” – поднялось за спиной королевы – не дать не взять, шерстинки на теле взъярившегося кота.
Рыжий тоже поднялся.
Впервые за вечер он взглянул на Агнесс как на женщину. На плечах, выпирающих лопатках и тощих, некормленых ягодицах уходящей королевы бабочками играли отблески светильников. После нескончаемого потока голых крестьянок Рыжий думал, не сможет смотреть на женское тело без тошноты, по меньшей мере, месяц, но это оказалось не так. Он знал, что должен будет провести ночь в одной комнате с Агнесс, и что это значит, но прочувствовал дело только сейчас. Шея Рыжего вспотела, будто обмотанная шарфом.
– Осмелюсь вам напомнить, рядовой…
Тихо сказал генерал Эдмунд
– …что господин наш генералиссимус считает гвардийцев существами, близкими по своим свойствам к животным! Совокупление с подобным… существом абсолютно недопустимо для паррика!
Рыжий остановился
– Цаччария – хрустнул ледком генерал Санрэй – это в прошлом. Господин генералиссимус в своём вторичном воплощении, (короткий взгляд на Макри) переменил мнение,…узрев доблести наших друзей и проявленную ими готовности поддержать нас в борьбе.
Рыжий сглотнул.
Генерал Санрэй второй раз за вечер подмигнул рядовому. Это явно означало “зелёный свет”. На всякий случай рядовой оглянулся ещё на генерала Эдмунда и понял что да, он ослышался, – про животных сказал незнакомый Цаччария, и Эдмунд не был этим доволен. Слово бойца митисийского фронта, пусть даже не генерала, значило для Рыжего много, но Цаччария молчал, а молчание можно было при желании принять за согласие. Рыжий желал. Тем не менее, он ещё немного потоптался на месте под стрелами рыцарских взглядов, давая офицерам время обменяться знаками и прийти к единому мнению.
– Идите – сказал Санрэй – Милитария вас не забудет.
Рыжий отдал честь.
У самой двери, словно ощутив что-то, рядовой оглянулся. Возмущение гвардийцев улеглось за отсутствием зрительского отклика; расплываясь в креслах, его подданные переговаривались между собой. Расстояние стирало голоса, как ветер следы на песке, но Рыжий понял, что рыцари пережевывают рыбу, выловленную из слов Санрэя и жестикуляции своего короля. Рыбу, состоящую из одной только из чешуи и костей.
Рыжий умел думать, хотя его полковые братья и даже сам полковник Хёнинг были убежденны в обратом. Он понимал, например, что всецело отвечающая Военному Идеалу традиция, это только для ностальгирующих по времени оно гвардийцев – у парриков чины выше полковника лично сражались только в крайних случаях. А из разговоров рыцарей уяснил и то, что лишь немногие из его вассалов действительно владеют землями, к коим они столь символически присосались, большинство лишь надеялись или рассчитывали получить их как плату за помощь, по мере дальнейших побед над нечеловеками в Гвардии. Если отнять тех, кто имеет от тех, кто не имеет, тронный стол Рыжего становился похож на челюсть старика, сохранившегося плохо. И по мере перевода полков на митисийский фронт территория, контролируемая Милитарией, ссохнется подобно трупу, брошенному в пустыне. Паррики и раньше не столько завоевывали, сколько кочевали по Гвардии, а теперь… какой смысл размещать гарнизоны в отдалённых укреплениях, если не можешь своевременно прийти им на помощь? Оставшиеся в Гвардии изменники (так выразился Санрэй) выигрывали больше, чем верные за столом.
2
Илиада. Песнь первая.