Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 9

А она, сидя всегда на первом ряду, не сводила глаз с любимого друга.

Потом умер его отец, благополучие семьи пошатнулось. Умерла мать. Фарида уехала из Омска, вышла замуж, и сейчас у неё уже двое сыновей.

А он… не может её забыть, своя жизнь кажется ему сном. Можно честно жить, а можно и по-другому. Не всё ли равно, если нет и не будет уже никогда рядом с ним его Фариды. Жизнь без Фариды потеряла смысл, пошла в разнос: пьянки, воровство в крупных размерах. Но все замечали, что это не было для него целью, что ему было как бы всё равно, где и с кем быть: в тюрьме ли, в Омской ли психиатрической больнице. Ушла любовь, а с ней и его жизнь, и его воля к жизни.

«Я поклялся на крови, что буду вечно любить её одну, и она поклялась. Кто знает, может быть, мы когда-нибудь ещё увидимся», – сказал он мне с грустной улыбкой.

«Маска» – так называют соседи по палате Николая Е. «Человек-маска» – это выражение на лице появилось и «застыло» у больного с детства юноши в момент убийства им своего совхозного бригадира, который не ставил его на выгодные участки работы и тем самым оставлял его с меньшей зарплатой, чем получали его товарищи. Но бригадир так же, как и отец больного, знал, что он не справится с более серьёзной работой. Обиженный Николай сначала хотел застрелить бригадира из охотничьей двустволки отца. Но отец встал ночью, почуяв недоброе, отобрал у сына ружьё и разбил его об угол дома. Тогда Николай выследил бригадира, когда тот пошёл мыться в рубленую деревенскую баньку, зашёл туда к нему и четырьмя ударами топором по голове отомстил бригадиру за все свои обиды.

На суде в последнем слове Николай, ни в чём не раскаявшись, крикнул: «Смерть фашистам»; бригадир был немец по национальности.

Всю оставшуюся жизнь Николай провёл в тюрьмах и психбольницах. Когда я рисовал и слушал Николая в Омской психбольнице, то подумал, что и все мы тоже порой думаем о своих возможностях и способностях гораздо больше, чем они есть на самом деле.

Умные жизненные наставления можно давать даже из психбольницы. У сына рушится семья, но прислушаться к советам отца он не хочет. Наверное, находясь в психбольнице, отец не является для сына авторитетом.

Но у отца своя правда. Кадровый военный Станислав Иванович был, по его словам, вызван к начальству (а может, это был его сон или бред) и на самолёте переправлен в Германию, где ему было предложено убить несколько человек. Он сделал, что ему было приказано, а потом стал просить за это вознаграждение. «Ты что, серьёзно?» – «Конечно серьёзно!» Тогда его снова посадили на самолёт, привезли в Омск и поместили в психбольницу. Жена и сын выписали Станислава Ивановича из квартиры, разменяли комнаты и разъехались. Куда теперь идти – он не знает. В курилке Станислав Иванович ждёт, когда кто-нибудь оставит ему «бычок».

Жена говорит ему: «Ты стал лучше. Приехал из Германии совсем плохой. А почему всё начальство к тебе с таким почтением относится?» – «Потому, – говорит он ей, – что они не такие глупые, как ты». – «И что теперь делать?» – «Ничего не делать, – отвечает муж. – Живи и радуйся. Я выйду отсюда, тогда поговорю с тобой по-своему». – «Я тебя боюсь и никогда не возьму тебя к себе обратно, всю жизнь будешь тут сидеть».

Сын жалуется Станиславу Ивановичу на свою жену: «Не слушается. Гуляет с другими. Бросить не могу, люблю её. Что делать?» – «Ничего не делать, – отвечает отец. – Поспешил жениться – теперь не спеши разводиться. Надо терпеть, жить вместе. Говори ей больше ласковых слов. Мужчина любит глазами, а женщина ушами. Не уходи, сынок, от семьи. Жена – это судьба твоя. Принимай её такой, какая она есть. И люби такую, как она есть».

Горе матери. Она ещё на что-то надеется, показывает дочери зеркало, обращается к её помутнённому разуму. Но здесь болезнь победила, и возвращение к здоровой жизни уже невозможно. Мать навещает Таню, никогда её не бросит. Но живут они отдельно: Таня пожизненно в Костромской психбольнице, мать – дома, в отдельной благоустроенной квартире. Вместе им жить невозможно. И если мать берёт дочь домой, то через неделю снова возвращает её в психбольницу. Какая печальная судьба и Тани, и её мамы…





В женском отделении Таня единственная, кого связывают, но не сильно и не зло. Свяжут, потом снова развяжут. В отделении тихо. Там 90 женщин – и все молчат. У всех надорвана психика. Много молодых. Одна Таня шумит. Это оттого, что она не осознаёт себя:

– Дай конфетку, я её съем. Дай ещё. Дай ещё! Дай ещё конфетки! Дай кисленькую, я её съем! Дай сладенькую!..

Таня лезет в карманы, обыскивает меня. Это замечают санитарки:

– Танька, прекрати. Сейчас свяжем.

И Таня послушно, привычно протягивает обе руки, чтобы её связали. Бедная девушка.

Эту парочку разделить невозможно. Две одинокие жизни слились и не могут себе представить существования друг без друга. Анна Ивановна, «жена», кормит и ухаживает за своим «мужем» Юлей. Когда же санитарки с усмешкой спрашивают её: «А где же, Анна Ивановна, у твоего мужа мужские достоинства?» – то эта пожилая женщина с гордостью отвечает: «На фронте он был ранен, потом операция – и нет ничего».

«Муж» – беспомощная Юля – действительно совершенно беспомощна. И давно бы уже умерла, наверное, без своей «жены». Когда Анна Ивановна куда-нибудь отходит от неё, то Юля с выражением величайшей муки поворачивает во все стороны голову и ищет её взглядом. А когда Анна Ивановна возвращается, радости её «мужа» нет предела.

На фоне сумрачного бреда большой палаты одиноких женщин в Костромской психбольнице эта парочка создаёт действительно светлую «территорию любви». Так живут они, друг друга поддерживая, уже много лет. Никто их не навещает, и они уже никого не ждут «оттуда, с воли». Вся их жизнь, все их радости сузились до желания сидеть рядом, ощущая плечо друг друга.

«Так бьют в Волгореченске» – хотел я сначала назвать этот рисунок.

Виктора Н. так избили, что он не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Голова у него не держится. И по-маленькому, и по-большому он ходит под себя. И это избиение ни за что ни про что, «просто так». Встретилась компания подвыпивших ребят с одиноким прохожим и начала… Сначала повалили в снег, а потом били сапогами по рёбрам, по лицу.