Ярость

Петер Гердес сел, не дожидаясь приглашения, и начал спокойно рассказывать о том, что они пережили после детективного вечера с Уббо Гейде. При этом он постоянно поглядывал на чашку Руперта. Хоть Петер и не одобрял, когда остфризский чай заваривали пакетиком прямо в чашке, сейчас это было лучше, чем ничего.

Руперт прекрасно видел взгляды, однако предпочитал их холодно игнорировать. Здесь полицейский участок, а не кафе с домашней выпечкой и утренним буфетом.

Сначала Руперт ничего не записывал, а только слушал. Потом начал делать вид, что пишет, хотя на самом деле лишь рисовал на бумаге волны и мечтал об отпуске.

– Значит, вы стали свидетелями нападения на молодую женщину? Поспешили ей на помощь, и преступник убежал? – раздраженно переспросил Руперт.

– Да. Манфред Це Точка хотел непременно догнать негодяя, чтобы врезать по роже. Мы еле остановили.

– И что, господину Точке удалось его поймать? Тогда дайте мне его адрес.

– Его зовут не «Точка».

– Вы же сами сказали, Манфред Це Точка.

– Да, мы его так называем. На самом деле его зовут Манфред Ц. Шмидт.

– И он тоже пишет детективы, верно?

Гердес кивнул.

Руперт задавался вопросом, сколько всего в Остфризии авторов детективов. Здесь что, все поголовно пишут романы? Даже Уббо Гейде взялся за это дело.

Вдруг Руперт ударил ладонью по столу. Раздался громкий хлопок, высоко взлетели два листка бумаги. Бутерброд со свининой съехал с папки и упал на пол мясом вниз.

Почему, думал Руперт, ну почему, черт побери, я не могу просто посидеть здесь, спокойно съесть бутерброд и насладиться раскрытым делом? Почему именно сейчас мне мотает нервы этот тип?

Он заявил:

– Раз вы такие герои, всё видели и прогнали убийцу, то почему мы нашли Эске Таммену убитой на променаде?

Петер Гердес остался невозмутим. Собственный персонаж, грубоватый комиссар Штанке, показался ему куда дружелюбнее и компетентнее этого Руперта. Но Штанке, в конце концов, был всего лишь плодом воображения, а Руперт сидел перед ним в реальности.

– Предполагаю, – сказал Петер Гердес, – что она туда вернулась.

Руперт оттолкнулся от стола и проехал на офисном кресле назад, в сторону ксерокса.

– Все ясно, – усмехнулся он, – значит, она подождала, пока ваша писательская шайка разойдется, чтобы спокойно позволить себя убить.

Петеру Гердесу не нравился тон, но он сохранял разумное спокойствие.

– Нет, не думаю. Она собиралась пойти к другу или к мужу, точно не знаю. Он вроде как живет где-то неподалеку… Может, она с ним поругалась и снова вернулась на променад или просто захотела прогуляться, чтобы осмыслить произошедшее.

Руперт встал, поднял бутерброд, взвесил аргументы за и против того, чтобы убрать верхний слой и съесть остальное, но все-таки решил выбросить в мусорную корзину все целиком.

– Это всего лишь ваша писательская фантазия, а не наблюдения, – зло возразил он.

– Еще это называется «логика», – отозвался Петер Гердес. – Или «здравый смысл».

Когда Кирстин де Боек увидела сквозь дверной глазок Эске Таммены Веллера и Анну Катрину, то сразу поняла: случилось что-то плохое. Она отперла цепочку и засов и открыла дверь.

Она надеялась, что звонок не разбудил маленького Фоко.

– Что с Эши? – спросила она, уже стыдясь, что написала такое гневное письмо.

– Меня зовут Анна Катрина Клаазен, я главный комиссар отдела по расследованию убийств Остфризии. Это мой коллега, Франк Веллер. Могу я узнать ваше имя?

– Да, конечно. Вообще-то, я няня. И, собственно, подруга. Короче говоря… Присматриваю за маленьким Фоко. А что с Эши?

– Нам очень жаль, но вашу подругу убили.

Кирстин де Боек показалось, что дом рухнул. Мир взорвался, все разлетелось на кусочки. В животе что-то сжалось. Она перестала чувствовать ноги. А потом словно зависла на мгновение в воздухе, видя перед собой лишь потолок. И наконец, смогла увидеть сквозь потолок небо.

Она не знала, долго ли пролежала. Маленький Фоко был теперь рядом с ней и повторял:

– Кирстин? Кирстин?

Веллер на кухне пытался дозвониться до службы психологической поддержки.

– Что-то случилось с мамой? – спросил Фоко у Анны Катрины. Она посмотрела на ребенка, и ей очень захотелось прижать мальчика к груди. Но она не имела права ему отвечать.

Малыш сразу почувствовал: случилось что-то плохое, и набросился на Анну Катрину с кулаками, словно она была виновницей всех бед.

Она попыталась остановить ребенка, не делая больно. Тогда он просто расплакался у нее на руках.

Кирстин де Боек задышала ровнее, подняла голову и приподнялась на локтях.

– Вы знаете, где ваша подруга собиралась провести вечер? – спросила Анна Катрина. – Какие-нибудь имена? Адреса?

– Да, знаю. Она пошла к Вольфи.

– Вольфи?

– Доктору Вольфгангу Штайнхаузену.

– У них были отношения?

Кирстин де Боек кивнула, а Фоко принялся тянуть Анну Катрину за волосы и визжать.

Руперт не нуждался в доказательствах. Он и так прекрасно знал, что мужчины не созданы для домашней работы. Можно ли представить себе Хамфри Богарта с тряпкой? Джона Уэйна с пылесосом или Джеймса Бонда, вешающего занавески?

Но в жестоком мире, где мы живем всего один раз, злодейка-судьба не щадила Руперта: ему приходилось разгружать посудомоечную машину, что вовсе не шло на пользу спине.

В пояснице что-то хрустнуло, и Руперт утратил вертикальное положение.

Как назло, именно сейчас, когда он показал плохие результаты в дурацком тесте Баума. Он боялся, что коллеги начнут смеяться у него за спиной, потому что он недостаточно быстро выходит из машины или встает с кресла.

Из-за жуткой боли ему пришлось принять две таблетки ибупрофена, в результате чего заболел еще и желудок. Когда Руперт заглянул в наполовину разгруженную машину, она вдруг заработала – как ему показалось, нахально ухмыльнувшись. Он хотел ее закрыть, но никак не мог дотянуться. Наклониться достаточно низко просто не получалось. Чтобы показать проклятой машине, кто в доме хозяин, Руперт ее пнул. Посуда внутри зазвенела, словно смеясь.

Острая боль пронеслась по позвоночнику и побежала вниз, до самых подошв. Руперту показалось, что сейчас у него лопнут яйца. И что, в таком состоянии он должен принимать показания? И как назло, у этого писателя из Эзенса, у этого Точки.

Первым делом Руперт отправился в клинику Уббо-Эммиуса. Он попытался прорваться внутрь с помощью удостоверения и фразы: «Отдел по расследованию убийств Остфризии. Мне нужно поговорить с доктором». Возможно, ему бы даже удалось это сделать, если бы он не держался за спину с перекошенным от боли лицом. Но сотрудница на стойке регистрации спросила, кто его домашний врач и посещал ли он уже ортопеда.

Она поинтересовалась, как давно у него возникла боль, и Руперт, едва сдерживаясь, прорычал:

– С тех пор, как я начал разгружать посудомоечную машину!

Доктор Нимейер нашел для него время. Руперту пришлось лечь и поднять правую ногу. Легче было бы осушить одним глотком сапог пива.

Доктор спросил, что случилось, и поскольку именно в этот момент в комнату вошла необыкновенно привлекательная медсестра, Руперт солгал:

– Я преследовал опасного преступника. Он выпрыгнул из окна. Мне пришлось последовать за ним!

Девушка пристально на него посмотрела. Доктор Нимейер стукнул Руперта молоточком по нерву чуть ниже колена. Нога высоко отпружинила.

– С моим другом, – начала медсестра, наклоняясь за упавшей марлевой повязкой, – однажды случилось подобное, когда он разгружал посудомоечную машину. Понадобилось несколько недель, чтобы прийти в норму.

– Да, – простонал Руперт, – бывает…

Доктор Нимейер уверенно объявил:

– У вас смещение крестцово-подвздошного сустава.

Еще несколько секунд назад Руперт и не догадывался о его существовании в своем теле.

– КПС, – сократил доктор Нимейер и прописал лечебную гимнастику.