Соловушка НКВД

На следующий вечер Дёжка была возле театра с большой у кассы афишей с белозубой, ослепительной красоты женщиной в расшитом сарафане и кудрявым парнем с балалайкой.

Билет на галерку стоил двугривенный. Дёжка поднялась по крутой лестнице под самую крышу, прижалась к барьеру балкона.

Раздался третий звонок. В люстре погасли лампы. Грянул невидимый оркестр. Пополз вверх занавес.

У Дёжки сдавило дыхание: на сцене в два ряда стояли парни и девушки, все разодетые, как на афише. Из-за кулис вышел плюгавый дядька, встал перед хором, взмахнул руками – и полилась песня. Тотчас девушка забыла про монастырь с его строгим уставом, о неизбежном наказании за уход в город, настолько взяла в плен песня в профессиональной обработке, с аккомпанементом…

Когда концерт подошел к концу и все зрители покинули театр, одна лишь Дёжка продолжала сидеть на галерке – ноги точно приросли к полу.

– Уснула аль некуда идти на ночь глядя? – спросила уборщица.

– Мне б работу получить, на любую согласна, лишь бы петь, – призналась Дёжка.

– С этим ступай прямым ходом к хозяйке хора и музыкантов. Не пугайся, что с виду грозная – душу имеет добрейшую. Коль приглянешься – возьмет, а нет – от ворот поворот.

Александра Владимировна Лилина в свое время была запевалой, солировала, позже стала хормейстером, дослужилась до руководительницы хора, точнее, ансамбля, куда входили певцы, танцоры, трио балалаечников, гусляр, дудочник.

– Говоришь, не чураешься любой работы, не станешь от нее бегать? Хорошо, что к лени не приучена. Спой что-нибудь.

– Без гармошки иль балалайки? – удивилась девушка.

– Пой а капелла, что, понятно, сложнее.

«Не буду волноваться», – приказала себе Дёжка и несмело, затем громче затянула «Ехал на ярмарку ухарь-купец».

– Голос довольно сильный, чистый. По тембру смахивает на цыганский. И внешний вид цыганистый, лишь нос подкачал – сильно курносый, – говорила Лилина, разглядывая девушку. – С такими, как у тебя, данными грешно зарывать талант в землю. Беру. Вначале познаешь азы музыкальной грамоты. Не будешь лениться, покажешь усердие и дорастешь до солистки. Как зовут?

– Дразнят Дёжкой, крещена Надеждой, – прошептала девушка, еще не веря в свалившуюся удачу: вместо затхлой кельи оказаться в наполненном пением мире.

Лилина задумалась.

– Про деревенское прозвище забудь, останешься Надеждой. Жить станешь с хористками. Сумеешь проявить характер, поставить себя – не будут обижать. Утром не опоздай на спевку.

Номер в гостинице был на четверых. Соседки встретили новую жиличку настороженно, как предупредила Лилина.

– Тебе не в хоре петь, а в школе учиться читать, писать. Рано из родного гнезда выпорхнула, как бы крылышки не опалила, что в твои годы частенько случается.

– Чем госпожу Лилину очаровала? Голосом? А ну возьми верхнее ля. Не желаешь иль не ведаешь, что это такое? – Для хозяйки будешь Винниковой Надеждой, а для нас Дёжкой.

Первую ночь под новой крышей Надя почти не сомкнула глаз, причиной тому был не только храп и сопение хористок, а предчувствие прихода новой жизни, где нет места крестьянской работе, монастырским молитвам…

Утром в летнем театре состоялась спевка-репетиция. Надя послушно, усердно и очень успешно выполняла все, что говорила Лилина, и спустя неделю стала полноправной участницей концертов.

Жизнь хора была бродячей – сегодня выступать в губернском центре, завтра в заштатном городишке, который с трудом отыщешь на карте, и так чуть ли не круглый год с бесконечными переездами. Между концертами сборы в дорогу, тряский, пахнущий потом, дымом вагон третьего класса, постоялые дворы, меблирашки, новые репетиции. За восемь месяцев хор с музыкантами проехал всю Малороссию, побывал на Черноморье, по пути не пропустил ни одной ярмарки. Бывало, выступали под открытым небом по соседству с балаганом, где демонстрировали усатую женщину с острова Мадагаскар, паука с человеческой головой. Петь приходилось под звериный рык, шипение иглы на грампластинке, игру шарманки, повизгивание колеса карусели.

Не зная нот, Надя учила мелодии с голоса, делала заметные успехи и однажды солировала в марше из оперы Л. Мейербера «Пророк». Новой хористке завидовали, в глаза называли «выскочкой», «недотепой», «деревенщиной». Дёжка делала вид, будто не слышит недоброжелателей, не видит косых взглядов, и радовалась пятнадцати целковым в конце каждого месяца. Училась танцевать, чтобы выступать в дивертисменте, поставленном Вацлавом Нижинским, солистом Мариинского театра, в будущем ведущим танцовщиком «Русских сезонов» в Париже.

К концу своего первого сезона Дёжка-Надежда не заболела премьерством (хотя имела большой успех у зрителей – встречали и провожали шквалом аплодисментов, криками «браво»), осталась такой же, какой пришла к Лилиной, – скромной, непритязательной в еде, безразличной к нарядам. Как-то во время исполнения коронного номера «Ухарь-купец», после фразы «И девичью совесть вином залила», горестно взмахнула рукой и, пританцовывая, ушла за кулисы. Зал взорвался. С того дня закрепила походку и повторяла удачный уход.

Стали привычными бесконечные переезды, ночи под разными крышами, питание всухомятку или в трактирах, выступления в народных домах, ресторанах, в цирке.

Среди поклонников Нади Винниковой были не просто состоятельные люди, но баснословно богатые, которые забрасывали цветами, уставляли сцену корзинами с фруктами, дарили отрезы, драгоценности. К чести девушки, она не позволила ни одному поклоннику воспользоваться ее наивностью, неискушенностью. Как попавший из норки на свет зверек, Надя была предельно осторожна, даже пуглива, отметала предложения стать содержанкой, толстосумам давала от ворот поворот, хотя ей льстило внимание солидных мужчин.

Несмотря на успех певицы, Лилина продолжала учить молодую хористку:

– Голос у тебя, как говорится, от Бога, но не для исполнения классического репертуара, тем более арий из опер, а лишь народных песен, романсов…

Бывшая певица посоветовала ни в коем случае не курить, не употреблять спиртное, в мороз закрывать рот шарфом, одним словом, беречь голосовые связки.

Первые большие гастроли прошли в Царицыне. Хор (газеты прозвали его «кафешантанным») пел в ресторане Рахитского, репертуар был очень русским.

…Русская песня – простор русских небес, тоска степей, удаль ветра. Русская песня не знает рабства. Заставьте русскую душу излагать свои чувства по четвертям – тогда ей удержу нет. И нет такого музыканта, который мог бы записать музыку русской души: нотной бумаги и нотных знаков не хватит. Несметные сокровища там таятся – только ключ знает, чтоб отворить сокровищницу. Ключ от песни недалешенько зарыт, в сердце русское пусть каждый постучит…

Трудно сказать, сколько лет Надежда ездила бы по городам и весям, если бы Лилина без памяти не влюбилась в перса и тот не увез руководительницу хора на Кавказ. Оставшись без хозяйского профессионального глаза, хор быстро распался. Наде повезло встретить антрепренера Штейна, который взял молодую певицу в Одессу, где осень и зиму она выступала в парке «Аркадия», а потом в Москве, в саду «Эрмитаж», куда не чурались захаживать банкиры, генералы, сановники.

– Вкладываю в тебя рубль, надеюсь получить два, – признался Наде Штейн, и не ошибся, не остался внакладе.

Стоило состояться на московской сцене дебюту новой исполнительнице народных песен, как по городу разнеслась весть о чудесной певунье из глубинки, почти ребенке.

В первом отделении Надя выступала с небольшим хором, изредка была запевалой, во втором солировала. Завершался концерт под дружные «бис», «браво» – зрители стоя приветствовали рождение истинно русской певицы. Не было ни одной газеты, которая бы не откликнулась на выступления, мастерству Нади дали высокую оценку.

Жизнь сразу изменилась. Забылись завистливые хористки, бесконечные скитания с труппой, можно было ни в чем себе не отказывать, питаться в первоклассных ресторанах, переехать из гостиницы в меблированную с телефоном и ванной квартиру на Арбате, шить наряды у лучшей модистки, приобретать радующие любую женщину безделушки, белье из Франции, отсылать матери в деревню по пятьдесят, а то и по сто целковых…