Страница 22 из 41
Краснов недовольно передернул плечом: «Нашли место для базара! Еще немного, и продавать станут на крыльце моего штаба! Что бы ни говорили, а в армии царит настоящий кавардак, чуть ли не каждый ворует казенное имущество, скоро доберутся до орудий и британских танков! Офицеры с нижними чинами забыли о субординации, дисциплине, что приведет к анархии, поражению без боя. Необходим крепкий кулак и кнут, лишь они заставят разгильдяев перестать быть неуправляемым сбродом».
За спиной кашлянул адъютант, напоминая об очередном приказе.
– На чем остановились? – спросил Краснов.
– На святости белого движения, его освободительной миссии на благо родного многострадального Отечества, необходимости скорейшего изгнания за пределы родины или полного уничтожения большевиков, социалистов с их незаконным, не угодным Богу правительством.
Диктатор Всевеликого Войска Донского (коим Краснов стал на съезде Круга спасения Дона) наморщил лоб и выдавил из себя очередную фразу. Трескучие слова соседствовали с витиеватыми или по-военному лаконичными, рублеными. Понимал, что новый приказ мало что изменит (тем более улучшит) на фронте и в тылу, тем не менее продолжал обманывать себя, рассчитывая на успешное наступление, взятие большевистской твердыни на Нижней Волге. Мысленно видел себя въезжающим в Царицын на белоснежном скакуне, объезжающим выстроившиеся на параде войска. Приказ был простой формальностью, в нем повторялись обещания освободить попранную узурпаторами святую матушку-Россию, призывы «огнем и мечом, не жалея живота своего, выжигать с корнем все жидовско-советское».
Диктуя одно из предложений, Краснов запутался в деепричастных оборотах. Снова скривил губы. Полез в карман за платком, и без того паршивое настроение окончательно испортилось: «Опять денщик подсунул батистовый платок, более подходящий профурсетке! Увидят союзники, и я стану посмешищем».
После падения Донской советской республики Краснов получил от казачьих верхов долгожданную полноту власти, стал войсковым атаманом, объявил себя диктатором всей территории Дона, Терека, Маныча, Хопра вплоть до Волги. Почувствовал прилив сил, счастья – наконец-то стала явью давно лелеемая мечта создать на юге России новое государство, в него войдут наряду с Ростовом Царицын, Камышин, немецкая колония в Сарепте.
«Недруги, которых немало, смеют называть меня немецким прихвостнем, германским подпевалой, дескать, моя Донская вольница под протекторатом иноземцев! Пересуды быстро умолкнут, стоит взять оплот красных на великой реке, тогда союзники поверят в мой талант полководца, в боеспособность армии, увеличат ассигнования, пришлют наконец-то крайне необходимые боеприпасы, перебросят с Украины свои давно обещанные дивизии. Пока все упирается в Царицын, взятие его укрепит мой авторитет, заставит немцев поторопиться».
Сомкнул веки, представил себя на главной площади древнего града, услышал приветственные крики горожан, благодаривших за освобождение от большевистской чумы. Мечтать мог долго, но суровая действительность не позволяла витать в облаках, требовала вернуться к насущным делам, в данном случае к приказу, который должен поднять в армии боевой дух, вселить веру в победу.
– Концовку напишете сами, у вас, милейший, вполне хороший слог, литературный вкус. Для меня привычнее и приятнее скакать под шквальным огнем на противника, рубить врагам головы, вести за собой доблестных сынов Дона, нежели заниматься бумагомаранием.
Адъютант прекрасно понял, что Краснов слукавил. Именно бумагомарание с давних пор стало для Краснова страстью. Сочинительству отдавал каждый свободный час, урывал время от сна.
– Кстати, есть сообщение с бронепоезда?
Адъютант поспешил обрадовать:
– Полковник Кумынин телеграфировал об успешном продвижении. «Святая Русь» мчит к Волге на всех парах. Как только достигнут пригорода Царицына, двинутся эшелоны с пехотой, кавалерией, артиллерией. Скоро вся дорога к Царицыну будет в наших руках, красные лишатся возможности доставлять на передовую свежие силы.
– Какие новые силы противника имеете в виду? – перебил Краснов. – Царицын, точнее, заселившие его большевики, на последнем издыхании. Комиссары с краскомами пытались согнать на передовую молодежь старше семнадцати лет и стариков, но те разбежались по домам. Разведка донесла, что в городе царит паника, идет поспешная эвакуация в Камышин, Саратов, Астрахань. Первыми спешат удрать должностные лица, всякие руководители с семьями, домашним скарбом, реквизированным у богатеев. Царицын остался без власти, еще немного, и в городе начнут хозяйничать мародеры.
Атаман умолк, радуясь, что тупая боль в затылке и висках прошла: «Следует ненадолго уснуть, иначе боль вернется. Минувшей ночью духота не позволила полежать – упарился, изошел потом. Одно спасение – погреб, где прохлада, но нечем дышать. Впрочем, для сна нет времени – дел невпроворот».
– Не забывайте, любезный, докладывать о бронепоезде. От его успешного продвижения к Волге, очистки железнодорожной линии от врагов зависит многое, если не все. «Святая Русь» сделает свободным путь для пехоты, кавалерии, платформ с мортирами, танками.
На узле связи адъютант встал за спиной сутулящегося у аппарата телеграфиста, приказал вызвать бронепоезд.
– На ходу состав, связаться нет возможности, – объяснил телеграфист. – Коль сделает остановку, простучит из тамошнего узла.
– Запроси все станции, пусть ответят, когда прошел бронепоезд.
– Не раз уже вызывал, вашблагородие. Видно, катит на всех парах, перегон шибко большой, на пути ни одной станции с телеграфом.
Адъютант покрутил головой – шею сдавливал тугой воротник, вышел из аппаратной, размышляя, кaк доложить начальнику об отсутствии связи со «Святой Руси», имеющей задание подавить при подходе к Царицыну все огневые точки противника, первой ворваться в город, захватить стратегически важный вокзал?
«Атаман, узнав, что бронепоезд не подает о себе знать, выместит на меня накопившуюся злобу, как уже бывало не раз. Потом, правда, остынет, извинится… Однополчане считают, что я попал на тепленькое местечко, у Краснова как у Христа за пазухой, завидуют моей карьере и не ведают о тяжелом характере атамана…»
Адъютант не спешил вернуться, закурил.
Оставшись одни, телеграфисты разговорились:
– Отчего шпарил открытым текстом?
– Нет времени шифровать, да и подгоняют. Коль красные перехватят депешу, ничего страшного не случится, им все равно «Святую Русь» ни в жизнь не задержать, у бронепоезда пара пушек, пять пулеметов, солдат две роты.
– Считаешь, возьмем Царицын?
– Сомнения нет, как пить дать завтра будет наш. Могу спорить на что угодно, что вскоре искупаемся в Волге. У атамана сила, красным с нею не совладать, оружие исключительно иностранное, а у врагов одни берданки да штыки.
– Царицын еще тот орешек, как бы не сломать об него зубы…
Срочная депеша:
Всем узлам связи. Сообщите время прохождения литерного состава «Святая Русь».
Жаркое марево медленно текло к раскаленному горизонту. Воздух курился над прожаренной землей, железнодорожным разъездом 206-й километр, станционным зданием с облупленными стенами, стрелкой, водокачкой, пакгаузом и семейкой чахлых, запыленных тополей возле горы шлака. Все млело от жары.
– Настоящая у тебя Африка, от пекла скоро рельсы расплавятся. – Магура расстегнул на гимнастерке пуговицы, закатал рукава, похвалил себя, что предусмотрительно оставил в городе тельняшку, сменил сапоги на туфли.
– Африка не Африка, а что-то вроде нее, – согласился милиционер Ляхов. – Когда становится совсем невмоготу, мозги отказываются служить, спасаюсь на Дону. Жаль, далековато до него, на обратном пути взмокнешь так, что хоть выжимай. – Когда в последний раз лил дождь? – Уж и забыл. За лето ни капли не упало. – Как прикажешь звать? – Лучше без фамилии – Аристархом. – Впервые слышу подобное имечко, – признался чекист. Ляхов согласился: