Страница 12 из 41
– С вашим характером это вряд ли произойдет. Через сутки жду для осмотра, пока идите к военкому, поступаете в его распоряжение.
– И меня заодно выписывайте! – взмолился Калинкин.
– У вас, батенька, нога не зажила.
Солдат отбросил костыль, прошелся по палате строевым шагом, предложил станцевать вприсядку, и доктор смилостивился, на прощание подарил трость, которую солдат оставил за порогом лазарета.
На улице от нестерпимой духоты чекист с солдатом быстро взмокли, позавидовали спрятавшимся в тени у забора сонным курам.
Жарко, душно было и у военкома, хотя хозяин кабинета настежь распахнул окна.
– Угощайся родниковой водицей из ближайшего монастыря, считается святой, целебной. Держу в погребе, чтоб оставалась холодной, – предложил военком. – Проведал, что в наш лазарет на излечение попал чекист, собирался проведать, да все недосуг было – дел выше головы. А как собрались тебя выписать, попросил направить ко мне на временную службу.
– Не с руки тут задерживаться, в Царицыне ждут.
– Подождут. Подлечишься и кати в свой город, пока поработай комиссаром.
– Каким еще комиссаром?
– По искусству. Имею указание начальства организовать подобный комиссариат, а поручить некому.
Магура опешил. Ожидал всего, но только не работу в новоиспеченном комиссариате, где неизвестно чем руководить, что вменяется в обязанности. Собрался признаться, что ничего не смыслит в искусстве, выходит, командовать им не может. Военком не дал раскрыть рот.
– Сам поломай голову, что делать. Комиссариат новый, придется начинать на пустом месте, – подспудно чувствуя вину перед чекистом, добавил: – Чтоб не было одиноко, бери в помощники солдата, с кем сдружился. Меня не ругай – выполняю приказ, к тому же дел невпроворот – и пути изволь расчищать от разбитых теплушек, и стрелки чини, и топливо для паровозов добывай, и следи, чтоб люди на станции не взбунтовались, устав ожидать состав. Главная забота – оборонять Суровикинскую. – Военком отстучал одним пальцем на пишущей машинке мандат, пришлепнул его печатью. – Наладишь искусство, подберешь себе замену и кати в свой Царицын. Пока не взыщи.
Давая понять, что разговор закончен, военком уткнулся в бумаги, стал водить пером.
Мандат
Выдан тов. Магуре Н. С. и тов. Калинкину Е. И. в том, что первый с сего числа назначен комиссаром станичного комиссариата искусств, второй его помощником.
Просьба ко всем советским учреждениям оказывать вышеназванным товарищам всемерную помощь в продвижении искусства в народные трудовые массы рабочих, крестьян. Военный комиссар ст-цы Суровикинской
(подпись, печать)
В небогато меблированном номере станичной гостиницы «Парижский Палаццо» Магура с Калинкиным первым делом выгнали мух, подавили на обоях тараканов, лишь затем улеглись отдыхать.
«Был бы комиссариат дельным, а то неизвестно чем руководить. Как продвигать искусство в массы, когда нет искусства? Беляки безудержу прут, зашевелилась до поры притихшая контра, а я изволь тут в потолок плевать? В станице ни театра, ни оркестра, ни музея отродясь не было, из музыки одни граммофоны да гармони-трехрядки…»
В распахнутое окно из ресторана на первом этаже в номер доносился томный голос, исполняющий под аккомпанемент расстроенного фортепиано романс: Мне все равно – коньяк или сивуха, К напиткам я привык давно – Мне все равно, мне все равно! Мне все равно, тесак иль сабля, Нашивки пусть другим даются, А подпоручики напьются!
– Заладила, безголосая! – чертыхнулся Калинкин. – Нет чтобы затянула строевую или «Смело мы в бой пойдем» с «Варшавянкой», поет чистую белогвардейщину. Неужто это искусство?
Магура промолчал. Не подводящая в любых жизненных обстоятельствах интуиция подсказывала Николаю, что ресторанная певица к искусству не имеет отношения. Словно подтверждая это, исполнительница запела:
На душе чекиста было препаршиво, как говорится – скреблись кошки. Промучившись с часок, Магура привстал:
– Слушай сюда. Желаешь вернуться на фронт?
– Спрашиваешь, – признался солдат.
– Попадешь, да не один, а со мной, выступим там с концертом, который будет почище ресторанного.
– На меня не рассчитывай, – предупредил Калинкин. – Нет способностей к пению и танцам, другое дело, идти в атаку. Лишь выпивши, могу ногами выделывать кренделя.
– Выступим не мы, а настоящие артисты. Наберем их, примем в комиссариат и махнем на передовую, чтобы порадовать бойцов революционным искусством.
Магура смежил веки, представил, как принятые на службу артисты поют, танцуют перед красноармейцами, а те благодарно, не жалея ладоней, аплодируют. Чекист не признался товарищу, что после успешного выступления собирается передать артистов другому комиссару, а сам намерен вернуться в Царицын, где ждет оперативная работа, задержания, допросы, обыски, что куда важнее возни с певцами, танцорами.
«Приказ, понятно, исполню, но для этого первым делом надо отыскать артистов, кто способен радовать защитников советской власти. Только где найти тех, кто понесет искусство в массы?»
Вечером на главной станичной площади появилось от руки написанное крупными буквами объявление:
Станичный комиссариат искусств зовет сознательных, стоящих на революционных позициях артистов на предмет участия в концертах.
Денежное довольствие с пайком гарантируются. Обращаться в гостиницу, ком. 12.
Комиссар искусств с помощником шагали мимо сожженных вагонов, платформ, взорванной водокачки, за спиной остался вокзал с толпой, не первые сутки томящейся в ожидании отправления, проклинающей начальство железной дороги.
Магура с Калинкиным искали выделенный комиссариату вагон. Изрядно проплутав по путям, наконец нашли исцарапанный, с выбитыми стеклами, некогда литерный. Не откладывая дела в долгий ящик, решили по возможности привести вагон в надлежащий вид, хотя бы внешне, украсить стены лозунгами, поставить печку-буржуйку, чтобы в пути было на чем готовить еду.
– Будешь вести хозяйство, – приказал Магура, не вдаваясь в подробности, что вменяется в обязанности интенданта.
Вернувшись в гостиницу, стали ждать артистов.
– Придут, как пить дать явятся. Возможность получить продкарточки, оплаченную работу кого угодно приведет.
Калинкин не ошибся: тотчас в дверь вначале постучали, затем вошел мужчина неопределенных лет, в мятых брюках, в штиблетах на босу ногу. Не представившись, с порога поинтересовался о величине денежного содержания и продуктовом довольствии.
– Согласен получать за работу любую валюту. Справедливо высоко ценю свое мастерство и успех, который имею у разных слоев публики.
– Что умеете делать? – спросил Магура.
– Демонстрирую сногсшибательные карточные фокусы, – с гордостью ответил претендент на работу. – Достаю из колоды любую названную карту, которая растворяется в воздухе или меняет масть. Показываю чудеса в играх «три листика», «очко», не говоря о «подкидном», в два счета обыгрываю любого. Подобными трюками удивлял сокамерников в камышинской тюрьме, «Крестах», где пребывал при царствовании императора Александра III и при советской власти, за что томящиеся за решеткой делились со мной едой, избавляли от мытья пола. Горжусь, что неоднократно выходил победителем в соревнованиях шулеров разных стран.
– Шулера не требуются, – резко перебил комиссар.
– Но вы не видели ловкости моих рук! – обиделся картежник, но был выставлен в коридор.
Следующим оказался человек с впалой грудью, скрипичным футляром под мышкой.
– Сыграйте «Варшавянку»! – попросил Калинкин.