Вперед, русичи!

– Да знаю я, что так, – убежденно прошептал Гридя. – Но ведь ты не только мне, всем нам помочь можешь!

– Кому – нам?

– Русичам!

– Ты погоди, не горячись. – Павел тоже заговорил шепотом. – Чего я могу? Чем помочь-то? Я ведь и меча-то в руках ни разу не держал. Да и уезжать мне надо, и так уж второй раз время попусту теряю.

– Тебе и меча брать не надо! Ты только согласись. Мы к утру весь этот тумен монгольский разобьем, и полк цел останется, – задумав какой-то план, продолжал убеждать его Гридя. – А тогда они и вовсе уберутся. Сколь уж на Угре стоим без битвы. Ударим больно – уберутся. А если они сумеют полк взять, на большую битву решиться могут. А ведь здесь у них один из самых крупных отрядов.

– Пойми ты, не могу. – Павел прикинул, что такая помощь, в чем бы она ни выражалась, украдет у него много времени, столь необходимого ему для поисков. – У меня всего два дня и осталось. Рад бы помочь, да не могу.

– Да мы тебе потом лучшего коня дадим, отряд для сопровождения! Все, что ты хочешь!

– Нет, не могу, – с сожалением, но твердо ответил Павел.

Гридя, услышав ответ, отступил, плечи у него поникли, голова опустилась. А когда он поднял ее, то глаза уже не горели азартом и возбуждением, а потемнели от гнева. Да так, что Павел в страхе отшатнулся.

– Русич, говоришь? – медленно произнес Гридя и вдруг, сорвав со своей шеи талисман, бросил его под ноги. – Русич… – еще раз презрительно повторил он. – Варнак ты и нехристь! Убирайся отсюда и не попадайся мне больше на пути. Без тебя обойдемся! – Повернувшись, он пошел в ночь.

Несмотря на холод, Павла бросило в жар. Лицо его горело так, будто кто-то надавал ему пощечин.

– Погоди! – крикнул он севшим до хрипоты голосом.

Но Гридя даже не обернулся.

– Да постой ты! – крикнул еще раз и, догнав парня, схватил его за плечи, поворачивая к себе. – Ты хоть объясни, что задумал.

Тот хоть и остановился, но молча сопел, не поднимая головы.

– Помочь-то я не против, – заторопился Павел, – только пойми, времени у меня мало. Ты объясни, что делать надо, я все равно поначалу утра хотел дожидаться. Может, и управимся?

– Теперь нам с ханом не разминуться, – заговорил Гридя, – много крови будет. А с тобой бы мы монголов обманули.

– Но как?

– Как? Да просто! – В глазах юного воина вновь появился азартный блеск. – Ты бы сейчас побежал к нашим, к утру бы добрался. А меня пусть монголы везут в свой лагерь. Я их утром поведу к роще. Ты же упредишь наших, они им устроят ловушку.

Павел задумался, а Гридя с надеждой, но настороженно смотрел на него.

– А куда идти надо?

– Я же тебе говорил, верст десять вверх по Угре, туда, где меня полонили, да потом с версту от берега до рощи. Там и стоим. Только осторожней иди, кабы не поймали, монголы здесь часто шастают.

– А вдруг не дойду или не найду, – с сомнением проговорил Павел, – а ты утром монголов приведешь к лагерю. Тебя ж за изменника сочтут и наших полусонных побьют.

– Надо дойти! – насупившись, ответил Гридя.

– Если и дойду, – продолжал рассуждать Павел, – поверят ли мне? А то решат, что монголы им ловушку готовят, меня подослали. Ведь на Куликовом поле меня чуть за их разведчика не посчитали.

Гридя в раздумье почесал голову.

– Да-а, – наконец протянул он, – однако ничего не получится, – и, повернувшись, пошагал дальше.

– Стой ты! – закричал Павел и зло добавил: – То чуть не убить готов, то сам бежит. Тут подумать надо. Может, какой другой план придумаем.

– А какой? – остановился Гридя и затем медленно вернулся к костру.

И тут Павел, неожиданно даже для самого себя, вдруг выпалил:

– Тебе надо к нашим бежать, а меня пусть монголы забирают.

У костра повисла напряженная тишина.

– Это как так? – наконец ошарашенно-вопрошающе прошептал Гридя.

А Павел, стараясь не думать о последствиях, попытался развить пришедшую мысль.

– Монголы тебя в лицо-то и не разглядели. Пусть меня у костра подберут, если вернутся. Я соглашусь их вести утром по берегу. А ты за это время доберешься до наших и все им расскажешь. Тебе-то они поверят.

Выпалив все это, он замолчал. У него вдруг щемяще засосало под ложечкой. В глубине души ему очень хотелось, чтобы Гридя сам отверг этот рискованный план. Он старался не думать, что могут сделать с ним монголы в лагере. Как он вообще сможет выбраться из этой переделки, даже если задуманное удастся, а русские одержат победу. В конце концов, и Гридя может не дойти до рощи, мало ли что случается, тогда верная смерть будет грозить ему с двух сторон. Все эти мысли в одну секунду пронеслись у него в голове. Но отступать было поздно, и он с тревогой ожидал ответа Гриди.

– А чего, – снова разгорелись у того глаза. – Годится! – И, глядя на Павла, уважительно добавил: – Русич!

У того же похолодело внутри. Но чтобы этот далекий предок не заметил проснувшегося в нем страха, произнес:

– Сам погибай, а товарища выручай.

– Сгинуть мы тебе не дадим, это точно, – уверенно произнес Гридя, уже захваченный новым планом и не сомневаясь в его успехе.

Павел же его уверенность никак не разделял. Он, конечно, мог бы еще сесть в кресло и перенестись в другой, менее жестокий век. Ведь никто его здесь не видел, никто не мог уличить в трусости. Но… сам он никогда не сможет этого забыть. Лучше было бы не лезть со своим языком. Бабушка про это не раз ему говорила, а заканчивала всегда так: «Не дал слова – крепись, а дал – держись».

Бабушка… Вроде бы совсем недавно он покинул свой волжский город, свой такой понятный век, а вспоминались они ему как что-то далекое, нереальное. Павел грустно вздохнул. Увидит ли он еще когда свою родную Волгу, поест ли румяные бабушкины пироги. И от мыслей этих ему вдруг очень захотелось… есть. Он только сейчас вспомнил, что давно уже не завтракал, не обедал и не ужинал.

– Давай что-то делать, – сказал он, пытаясь скрыть растерянность и нахлынувшие чувства.

Гридя уже был полон энергии и вовсе не заметил состояния напарника. Когда цель была для него ясна, он предпочитал действовать, а не раздумывать.

– Ложись скорее, я тебя свяжу, а сам побегу. Время дорого.

– Погоди, – досадливо поморщился Павел, – сразу уж и ложись. А кресло, а костюм?

Энергичный Гридя и сообразительный Павел, объединившись, быстро закрутили дело. Кресло и магнитофон спрятали под навесом из корней берегового тополя. Закидали ветками и бегом вернулись назад. Затем обменялись костюмами. Со страхом, но одновременно трепетно надел на себя нехитрую, но добротную амуницию русского воина Павел. Гриде же пришлось повозиться. Хотя с не меньшим восторгом и трепетом принял он штаны и куртку, увешанную металлическими побрякушками, но надеть их без помощи хозяина не сумел.

А Павел во время переодевания заметил, скрывая улыбку, как подобрал с земли Гридя брошенный ранее талисман и, осенив себя крестным знамением, поцеловал, прежде чем спрятать. Как оказалось, все приготовления были закончены очень вовремя, так как из ночной дали послышался еле уловимый перестук лошадиных копыт.

– Ложись скорее, – прошептал Гридя.

Павел покорно повалился на землю. Сыромятным ремнем Гридя крепко связал ему руки и ноги.

– Не боись! – шепнул он ему на прощание и скрылся в темноте.

Павел, напряженно вслушиваясь в приближающийся топот копыт, удивился только ловкости парня, даже многочисленные побрякушки его костюма ничем не выдали юного воина, он будто растворился в ночи. К его удивлению, стих и звук лошадиных подков.

Костер почти потух. Холод и голод вновь напомнили о себе. Павел заерзал, закрутился на месте, пытаясь согреться.

«Вот черт, – подумал он, вслушиваясь в тишину, – а если монголы не вернутся? Тут же окочуришься до утра! А если они другого языка нашли или же с перепугу передумали возвращаться за пленником, кто поможет? Гридя с полком и до обеда в засадах просидят. Даже если и не забудут обо мне, сдохнешь тут в этом дурацком веке, и вспомнят о тебе только лет через пятьсот».