Страница 14 из 18
– А как святой Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский, нас, дураков, учил? Сей премудрый муж рек: «Хоть бы случилась ночь, но, если бы странник попросил приюта, убежища от темной ночи и непогоды, не должно ему отказывать, боясь показаться жестоким и бесчеловечным на суде самого Иисуса Христа». Как раз про нас с тобой сии слова…
Отец Федор еще раз вздохнул, на этот раз более решительно сказал:
– Зрю, что дело и впрямь угодно Богу! Спрячу…
Никита облапил его своими медвежьими ручищами и проворчал:
– Вот и правильно! А то – в котел! Сейчас облачи государыню, а мне уж пора в храм на службу. – Поднял вверх палец, прислушался: – Слышишь, бачка, по ветру звук несет – редкими ударами бьют в один колокол. Это благовестят к службе. Ну, побежал я! А ты, бачка, как тут управишься, тоже в храм приходи. Могилу надо еще затемно закидать землей. – Улыбнулся: – А метель все снежком прикроет, как мать дите пуховым одеяльцем.
Ошибся, увы, Никита! Не скрыл он следов своего преступления.
Розыск
Иоанн Васильевич был соткан из страстей – необузданных. Лютость его, как и щедрость, не знала пределов. И любил он со всей пылкостью натуры, с дикими муками ревности. Василиса глубоко пронзила его старческое сердце. Вот-вот должен заняться поздний зимний рассвет, а поминки по заживо погребенной царице продолжались.
Государь лютым взором пронзал пьянствующих сотрапезников. Морщил кожу на лбу, размышлял: «Это дьявол попрыскал ей в очи, разум замутил. А может, и греха-то не случилось? Ведь сама мне рекла, признавалась, что в любви-де я проворный, что люб сердцу ее. Жива ли еще? А коли в домовине муки страшные по сей миг испытывает? Ax, как жизнь моя ужасна…»
Вдруг рявкнул:
– Малюта! Басманов! Отройте Василису. Коли жива, доставьте сюда. Пусть посидит на собственных поминках. – Хрипло рассмеялся: – Еще потешусь с ней, покойницей, а уж потом – в монастырь ее, блудню окаянную.
Прихватив двух стражников, копавших могилу, соратники государя поспешили к могиле.
Вскоре они приплелись обратно во дворец – на ватных ногах, словно побитые собаки. Басманов и Малюта повалились в ноги государю:
– В гробу Василисы нет. Вознеслась, должно быть…
– Куда вознеслась? – Государь вытаращил глаза, словно мерзким сфинктером, пожевал губами.
– На небеси! Домовина пустая…
– Ах, псы поганые! – Иоанн Васильевич стал ногами пинать сподвижников. Заорал: – Кто ведал о секретной могиле? Стражники? Сюда изменников!
Через несколько минут, заливая ковры трапезной кровью, в предсмертных муках корчились оба стражника:
– Не виноваты мы, государь-милостивец.
Сумрачно нахмурившись, Иоанн Васильевич расхаживал по трапезной. Тихим зловещим голосом произнес:
– Кто еще про могилу знал? Никто? Стало быть, виноват один из вас – или ты, Скуратов, или ты, Басманов! Обоих жизни лишу, скорпиев ядовитых, – не ошибусь! – И государь воздел любимое орудие убийства – посох. Его серебряный наконечник уже был обагрен кровью.
Басманов увернулся, подполз, обнял сафьяновые государевы сапожки:
– Вспомнил, еще отец Никита отпевал… и на могилке служил…
Самодержец опустил посох, задумался: «А что, Никита мог! Читает много, на меня, гордоус, зрит без страха!» Рявкнул:
– Никиту ко мне! И обыщите слободу, погоню на дорогах устройте.
Басманов добавил:
– У Федора, кладбищенского попа, обыскать следует! Они ведь дружки завзятые. А Никита сейчас на службе в Троицком соборе.
– Скуратов – к отцу Федору, все перерой у него! А ты, Басманов, доставь сюда Никиту. Да смотри, чтоб не сбежал, шкуру с тебя спущу!
– У меня небось не убегет, – хвастливо бросил Басманов.
Он выскочил во двор. Метель ударила ему в лицо.
Клад
До Троицкого собора – рукой подать. Басманов прибежал туда как раз тогда, когда служба закончилась и последние прихожане спускались с паперти. Возле левого придела Никита о чем-то шептался с тщедушным отцом Федором.
– Вот вы мне, отцы святые, и нужны, – насмешливо сказал Басманов. – Тебя, Никита, приказал государь к нему доставить. А ты, Федор, надобен другу моему Малюте Скуратову. Он как раз к тебе домой собирается, жилы из тебя, фарисея лукавого, вытянет.
Обмер отец Федор, смертельно побледнел. Никита ободрил, подмигнул:
– Беги домой, встречай гостя важного, на питье отважного!
Басманов хмыкнул:
– Кто у нас обедает, тот и наши проделки ведает!
Никита быстро наклонился к уху отца Федора, что-то отрывисто сказал. Басманов злобно прикрикнул:
– Эй, по углам не жмитесь, царю во всем повинитесь! Давай, Никита, облачайся в тулуп да пошли во дворец.
– Скажи государю, что сей миг приду!
Басманов ощерился:
– Уж нет, во дворец купно пойдем! А то ищи тебя потом, как ветра в поле.
Тем временем отец Федор стремглав понесся домой. Прохожие удивленно открывали рот:
– Ба, царские рысаки отца Федора не достанут. Куда он, на пожар?
Никита, тем временем набрасывая тулуп поверх парчовой ризы, изображал на лице радость:
– У меня, друже, нынешнее утро удачливое. Такой случай… боюсь говорить, вдруг проболтаешься кому.
– Чего вякаешь – случай? Об чем это?
– Побожись, что никому не обмолвишься!
– Крест, что ль, целовать? Сказал: никому не проболтаюсь. Ну?
– Мой сарайчик знаешь, где коня ставлю? Достался по наследству от покойного отца Гермогена. Завел сегодня конька, – а он у меня умный, что дьяк думный! – ржет и копытом в землю бьет. Наклонился я, сенцо разгреб – словно блестит что-то. Лопатой копнул, а там – серебряный укропник. Достал его, крышечку открыл – полно золотых монет – толстые, тяжелые, по-грецки написано на них. Во как!
– Куда, отец Никита, чужой клад дел? Поделиться следует со мной.
– Так и быть, пяток монет дам, только вот вернемся от государя…
– После государя тебе ни злато, ни серебро уже не понадобится, – захохотал Басманов. – Одна только панихида потребуется… Царицы, во гроб положенной, нет! Двух стражников, что землю копали, государь посохом, яко копьем, прободил – до смерти. Теперь тебя допрашивать будет.
Никита напустил на себя вид изумленный:
– Кому же мертвый труп надобен, хоть и царицын?
– Ты не ведал, что живая она была положена – для острастки? Уже по всем дорогам рыщут, по всей Александровке. Малюта направился неспроста к твоему дружку – отцу Федору.
Никита возмутился:
– Страсть какая – живьем в гроб! Истинно в Писании сказано: «Яко и тварь рыдает, своего владыки видя бесчинства!»
Басманов оглянулся:
– Не умствуй! Многим разговорчивым ребра сокрушили и кнутом до костей облиховали. Государь ведает, что творит. Ну, святой отец, показывай клад, тобой обретенный, а то я тебя!..
Перекрестился Никита на образа, сказал непонятное:
– Прости, Господи, мое прегрешение! Обаче, и на Страшном суде готов за него ответ держать…
Быстрый ход
Через левый выход, что в храмовом зале возле алтаря, вышли во двор. Метель, кажется, неистовствовала еще больше. Сразу залепила глаза, туго била в грудь. В двух шагах ничего не было видно. Басманов крепко уцепился за рукав Никиты:
– Так-то спокойней будет, не сбежишь!
Пересекли двор. В дальнем глухом углу подошли к сарайчику, сбитому из крепких бревен. Снаружи стояли небольшие саночки, накрытые рогожей.
– Моя конюшня, – пояснил Никита.
Верный мухортый, почуяв хозяина, радостно заржал. Никита длинным, в два фунта весом ключом отомкнул замок, приоткрыл воротца:
– Проходи, боярин, клад там…
Через минуту-другую послышался глухой удар и крик, приглушенный свистом ветра. Чуть позже, ласково поглаживая холку, Никита вывел в воротца сильного, хорошо откормленного коня. Запряг, прыгнул в саночки:
– Но, милый! Во дворец еду к государю, яко агнец кроткий. В печь огненную!
Наклонив голову, часто перебирая ногами, конь набрал ходу.