Страница 16 из 59
- Напьемся же, Ань...
Отхлебнула два глотка прямо через край и долила соком.
- Ну так вот, я ему и говорю - что там елозишь своим языком как половой тряпкой, первый раз, что ли?
- А он как заканючит: "Ну да в первый..."
- А я начала расспрашивать и оказывается, он в свои двадцать семь в третий раз всего трахается.
- Ну вот я третья! По разочку с каждой, и хватит! И я их понимаю, я тоже на второй раз не решилась.
Когда тебя жестоко бросает жених, лучшее лекарство - слушать охотничьи истории подруги, а не ныть самой. Над ней можно поржать и станет легче. А когда у самой в груди болит, как-то не до шуток.
Анька подтолкнула ко мне мой бокал и намекнула:
Мне подарка не досталось, я болела. Наверное, поэтому я не стала ей завидовать, а просто помогла освоиться и понять, чего от нее все хотят.
С тех пор мы и подружились. Говорят, что женской дружбы не существует, а если существует, то до первого мужика. Значит, мы исключение. Потому что из-за парня мы поссорились всего однажды. Нам обеим нравился Саша Морозов из параллельного класса, и он этим пользовался и морочил головы нам одновременно. По четным дням он целовался под лестницей с Анькой, по нечетным со мной. Обеим врал, что любит и просил не рассказывать ничего друг другу. Но в конце концов ему это надоело, и он решил развлечься и стравить нас, назначив свидание в одном и том же месте.
Мы выдрали друг у друга по клоку волос, а когда он пришел насладиться зрелищем, побили его самого. И с тех пор решили своих мужчин друг с другом на всякий случай не знакомить, потому что вкусы у нас оказались одинаковыми.
Я задрала ноги на холодильник:
- Ань, ну что ему надо было? Чего ему не хватало? Посмотри, сиськи есть, - я помацала свою грудь третьего размера. - Ноги длинные, в постели выполняла все его прихоти. А Уварова тоща тощой и на морду страшная!
Конечно, я знала эту народную мудрость. Но все-таки хотелось настоящей любви, а не соревноваться со шлюхами, кто раньше доберется до ширинки моего пьяного жениха.
В которого была влюблена с двенадцати лет.
Артему было шестнадцать, нам по двенадцать, когда мама впервые разрешила Аньке пригласить подружек домой на ее день рождения. И даже с ночевкой.
Их помощница по хозяйству оставалась с нами первые два часа и непрерывно делала нам сэндвичи, пока мы не обожрались до полусмерти, а потом заказала пиццу и тоже уехала.
А потом выяснили, что Анькина мама забыла запереть гардеробную, и тут-то началось все самое интересное!
Мы наряжались в роскошные платья, красились и дефилировали по дому в спадающих туфлях. Нам казалось, что это ужасно круто. Но еще круче стало, когда мы нашли на верхней полке стопку эротических журналов: от невинного совершенно "Плейбоя" до куда более жесткого "Хастлера". Нельзя сказать, чтобы к двенадцати годам никто из нас не набирал тайком слово "секс" в гугле, но в компании все казалось еще острее и запретнее. И мы стали наряжаться, копируя образы из этих журналов: шубу на голое тело, и к ней ботфорты, серебристое платье со спадающими лямками, блузка, сетчатые чулки и туфли. И, конечно, алая блядская помада и густо накрашенные черным глаза.
Я натянула алую полупрозрачную блузку, туфли для пилона на огромной прозрачной платформе и укуталась в меховую накидку. Прошлась по длинному коридору, старательно глядя на себя в зеркало и попыталась изобразить пару движений из стрип-пластики.
Как любой нормальный шестнадцатилетний парень он пытался быть крутым, носил косуху и драные джинсы, ставил дыбом свои черные волосы, непрерывно курил и за невозможностью легально набивать тату в силу возраста, носил временные, зато они покрывали его руки и грудь и языки пламени даже забирались на шею.
В общем, когда он вошел, остолбенели мы оба.
Я - потому что он был невероятно прекрасным и крутейшим на свете. Мне показалось, он воплощал в себе всех героев моих пока еще робких грез: от старых рокеров, которых я упорно пыталась слушать, хотя еще ни черта не понимала в музыке до невероятно прекрасных и очень плохих вампиров и оборотней из моих любимых сериалов.
Наконец его прекрасные губы скривились в гримасе отвращения, а взгляд обжег ненавистью так, что я аж покачнулась и чуть не упала с огромных платформ.
- Ты не только сама тупая, но и подружек себе набрала таких же идиоток, - с презрением сказал он появившейся в коридоре испуганной Аньке. - За то, чтобы я не рассказал это матери, будешь до конца года убираться в моей комнате.
Он прошел по коридору, старательно обогнув меня по самой широкой дуге и шваркнул дверью так, что жалобно звякнула люстра в коридоре.
Веселиться нам расхотелось и мы весь остаток вечера приводили в порядок разоренную гардеробную, а потом прилежно смотрели мультики в пижамах и пили колу, стараясь не упоминать наш загул.
Мама, правда, о чем-то догадалась, и хоть ничего Аньке не сказала, последующие дни рождения устраивала ей в кафе.
Анька действительно убиралась в комнате Артема целый месяц, пока он не завел себе девушку и у него не появились вещи, которые лучше скрывать от малолетней сестры.
Мы с ней стали дружить еще крепче, но каждый раз, когда я приходила к ней домой и встречала Артема, он окидывал меня таким же презрительным взглядом, что в тот первый раз и не давал забыть о нашей первой встрече. С годами я переживала ее подробностях каждый раз по-новому и очень долго пылала от стыда, вспоминая, в каком виде он меня наблюдал.
Мое чувство к нему оставалось таким же сильным. Я им восхищалась. Я была влюблена. Наивно, чисто и по-настоящему. Все мои парни были бы неважны, если бы Артем хоть раз посмотрел на меня с чувством иным кроме презрительной ненависти, что так же не утихала в нем.
Но даже сегодня, в самый темный день моей жизни, в его голосе не было ни грамма сочувствия.
- Каждый раз удивляюсь, что на вас еще клюют какие-то идиоты. Странно, что они так поздно прозревают, - продолжил Артем свою речь, проходя к холодильнику и доставая оттуда две бутылки пива.
Высказывался он не каждый раз, когда мы встречались. Чаще всего он меня игнорировал. Но иногда его прорывало и каждый раз я кусала губы, чтобы не расплакаться от обиды.