Жестокие страсти

- Доливай нормально, что ты как неродная!

 - Напьемся же, Ань...

 - А мы для чего собрались?

 Анька решительно отобрала у меня бутылку мартини и долила себе до краев. 

 Отхлебнула два глотка прямо через край и долила соком. 

 Какие мы стали взрослые! Зарабатываем сами, покупаем мартини, а не самую дешевую водку, как раньше. Курим "Парламент", а не "Петр I", а по сути остались такими же соплюшками, как в четырнадцать. Что тогда мы с ней обнимались и рыдали, когда меня парень бросил, что сейчас. 

Анька встала, вытряхнула пепельницу и продолжила свой рассказ:

 - Ну так вот, я ему и говорю - что там елозишь своим языком как половой тряпкой, первый раз, что ли?

 - А он? - жадно спросила я.

 - А он как заканючит: "Ну да в первый..."

 - А ты?

 - А я начала расспрашивать и оказывается, он в свои двадцать семь в третий раз всего трахается. 

 - Ты ж говорила, у него бабы были! - изумилась я.

 - Ну вот я третья! По разочку с каждой, и хватит! И я их понимаю, я тоже на второй раз не решилась.

 Когда тебя жестоко бросает жених, лучшее лекарство - слушать охотничьи истории подруги, а не ныть самой. Над ней можно поржать и станет легче. А когда у самой в груди болит, как-то не до шуток. 

 Анька подтолкнула ко мне мой бокал и намекнула:

 - Давай! За настоящих мужиков!

 Мы чокнулись и выпили. В голове шумело уже давно, но до дна бутылки было далеко. Значит, продолжаем.

 С Анькой мы дружим с пятого класса, с тех пор, как ее семья переехала из Лондона обратно в Россию, и ее отправили в обычную школу, осваиваться. После свободы английских школ наша средняя общеобразовательная с запретом на косметику и сережки для нее стала чем-то вроде аналога казармы. Она не понимала логику учителей, которые требовали послушания и инициативы одновременно, не понимала, почему у нас парни считают знаком внимания дернуть за волосы или украсть пенал и как так получилось, что она надарила девчонкам подарков, а ее за это возненавидели.

 Мне подарка не досталось, я болела. Наверное, поэтому я не стала ей завидовать, а просто помогла освоиться и понять, чего от нее все хотят. 

 С тех пор мы и подружились. Говорят, что женской дружбы не существует, а если существует, то до первого мужика. Значит, мы исключение. Потому что из-за парня мы поссорились всего однажды. Нам обеим нравился Саша Морозов из параллельного класса, и он этим пользовался и морочил головы нам одновременно. По четным дням он целовался под лестницей с Анькой, по нечетным со мной. Обеим врал, что любит и просил не рассказывать ничего друг другу. Но в конце концов ему это надоело, и он решил развлечься и стравить нас, назначив свидание в одном и том же месте. 

 Мы выдрали друг у друга по клоку волос, а когда он пришел насладиться зрелищем, побили его самого. И с тех пор решили своих мужчин друг с другом на всякий случай не знакомить, потому что вкусы у нас оказались одинаковыми.

 Я задрала ноги на холодильник:

- Ань, ну что ему надо было? Чего ему не хватало? Посмотри, сиськи есть, - я помацала свою грудь третьего размера. - Ноги длинные, в постели выполняла все его прихоти. А Уварова тоща тощой и на морду страшная!

 - Юленька, так ты же сама говоришь, что не пошла на вечеринку. А он напился и захотел потрахаться. Кто был под рукой, той и засунул. Все мужики одинаковые! - припечатала Анька. - Помнишь, Серега мне пел, что любит меня с девятого класса? Так выяснилось, что эта роковая любовь ему совсем не мешала иметь все, что движется и не слишком сопротивляется, когда задираешь юбку. Так и сказал: "Я молодой здоровый человек. Любовь это одно, а секс другое". 

 Я вздохнула. 

 Конечно, я знала эту народную мудрость. Но все-таки хотелось настоящей любви, а не соревноваться со шлюхами, кто раньше доберется до ширинки моего пьяного жениха. 

 Так я Аньке и сказала. Она заржала на всю кухню так, что окна задрожали.

 - Глупые клуши... - прозвучало презрительно-холодное от дверей кухни. - Что с такими тупыми пробками еще делать? 

Я повернулась и встретилась со злым взглядом голубых глаз Артема, Анькиного старшего брата. 

 В которого была влюблена с двенадцати лет.

Артему было шестнадцать, нам по двенадцать, когда мама впервые разрешила Аньке пригласить подружек домой на ее день рождения. И даже с ночевкой. 

 Родители заперли свою спальню и уехали куда-то, оставив нам на разграбление огромную квартиру и холодильник, под завязку набитый едой и сладостями. 

 Их помощница по хозяйству оставалась с нами первые два часа и непрерывно делала нам сэндвичи, пока мы не обожрались до полусмерти, а потом заказала пиццу и тоже уехала. 

 Мы бесились, смотрели кино, красились Анькиной косметикой, кидались пирожными, танцевали, рассказывали страшные и смешные истории и делали все то, чем занимается толпа двенадцатилетних девчонок, если оставить их одних. 

 А потом выяснили, что Анькина мама забыла запереть гардеробную, и тут-то началось все самое интересное!

 Мы наряжались в роскошные платья, красились и дефилировали по дому в спадающих туфлях. Нам казалось, что это ужасно круто. Но еще круче стало, когда мы нашли на верхней полке стопку эротических журналов: от невинного совершенно "Плейбоя" до куда более жесткого "Хастлера". Нельзя сказать, чтобы к двенадцати годам никто из нас не набирал тайком слово "секс" в гугле, но в компании все казалось еще острее и запретнее. И мы стали наряжаться, копируя образы из этих журналов: шубу на голое тело, и к ней ботфорты, серебристое платье со спадающими лямками, блузка, сетчатые чулки и туфли. И, конечно, алая блядская помада и густо накрашенные черным глаза. 

 Я натянула алую полупрозрачную блузку, туфли для пилона на огромной прозрачной платформе и укуталась в меховую накидку. Прошлась по длинному коридору, старательно глядя на себя в зеркало и попыталась изобразить пару движений из стрип-пластики. 

 В таком виде меня и застал скрежет ключа и потом распахнувшаяся входная дверь. 

 Артем был нормальным шестнадцатилетним парнем, который плевать хотел на все интересы своей младшей сестры, поэтому проигнорировал просьбы родственников остаться ночевать у друзей и вернулся домой в разгар нашего кутежа. 

 Как любой нормальный шестнадцатилетний парень он пытался быть крутым, носил косуху и драные джинсы, ставил дыбом свои черные волосы, непрерывно курил и за невозможностью легально набивать тату в силу возраста, носил временные, зато они покрывали его руки и грудь и языки пламени даже забирались на шею. 

 В общем, когда он вошел, остолбенели мы оба. 

 Он - потому что не ожидал увидеть малолетнюю девицу в своей квартире в таком проститутском наряде. 

 Я - потому что он был невероятно прекрасным и крутейшим на свете. Мне показалось, он воплощал в себе всех героев моих пока еще робких грез: от старых рокеров, которых я упорно пыталась слушать, хотя еще ни черта не понимала в музыке до невероятно прекрасных и очень плохих вампиров и оборотней из моих любимых сериалов. 

 Наконец его прекрасные губы скривились в гримасе отвращения, а взгляд обжег ненавистью так, что я аж покачнулась и чуть не упала с огромных платформ.

 - Ты не только сама тупая, но и подружек себе набрала таких же идиоток, - с презрением сказал он появившейся в коридоре испуганной Аньке. - За то, чтобы я не рассказал это матери, будешь до конца года убираться в моей комнате. 

 Он прошел по коридору, старательно обогнув меня по самой широкой дуге и шваркнул дверью так, что жалобно звякнула люстра в коридоре. 

 Анька вздрогнула и заплакала. 

 Веселиться нам расхотелось и мы весь остаток вечера приводили в порядок разоренную гардеробную, а потом прилежно смотрели мультики в пижамах и пили колу, стараясь не упоминать наш загул. 

 Мама, правда, о чем-то догадалась, и хоть ничего Аньке не сказала, последующие дни рождения устраивала ей в кафе. 

 Анька действительно убиралась в комнате Артема целый месяц, пока он не завел себе девушку и у него не появились вещи, которые лучше скрывать от малолетней сестры. 

 Мы с ней стали дружить еще крепче, но каждый раз, когда я приходила к ней домой и встречала Артема, он окидывал меня таким же презрительным взглядом, что в тот первый раз и не давал забыть о нашей первой встрече. С годами я переживала ее подробностях каждый раз по-новому и очень долго пылала от стыда, вспоминая, в каком виде он меня наблюдал. 

 Мое чувство к нему оставалось таким же сильным. Я им восхищалась. Я была влюблена. Наивно, чисто и по-настоящему. Все мои парни были бы неважны, если бы Артем хоть раз посмотрел на меня с чувством иным кроме презрительной ненависти, что так же не утихала в нем. 

 Но даже сегодня, в самый темный день моей жизни, в его голосе не было ни грамма сочувствия. 

 - Каждый раз удивляюсь, что на вас еще клюют какие-то идиоты. Странно, что они так поздно прозревают, - продолжил Артем свою речь, проходя к холодильнику и доставая оттуда две бутылки пива. 

 Высказывался он не каждый раз, когда мы встречались. Чаще всего он меня игнорировал. Но иногда его прорывало и каждый раз я кусала губы, чтобы не расплакаться от обиды. 

 Но сегодня что-то взыграло. То ли обида на весь мужской род, то ли половина бутылки мартини во мне. 

 - Ты меня не знаешь! Вообще не знаешь! - выкрикнула я и с досадой почувствовала, как звенят в голосе близкие слезы. 

 Артем, уже уходивший из кухни, застыл в дверях и медленно, хищно повернулся. Глаза его под черной, спадающей ниже лба челкой, опасно сузились. 

 Он сделал один-единственный шаг ко мне. 

‍