Страница 10 из 45
Германские деньги весьма пригодились. И все же эта разлагающая сила, направляемая соратниками Троцкого, разбилась бы о твердость казаков, если бы… Если бы 29 августа генерал Крымов не получил телеграмму лживого содержания: «В Петрограде полное спокойствие. Никаких выступлений не ожидается. Надобности в вашем корпусе никакой. Керенский».
Это был приказ. И приказ преступный. Как и последовавшее позже запрещение: «Троцкого ни в коем случае не арестовывать». Но вернемся к августовским событиям.
Как убийцы превозносятся своей наглостью и жестокостью, так лишенный нравственных оснований Троцкий спустя годы похвалялся: железнодорожники-де плясали под большевистскую дудку, загоняли эшелоны с казаками черт-те знает куда! «Полки попадали не в свои дивизии, артиллерии загонялись в тупики, штабы теряли связь со своими частями. На всех крупных станциях были свои советы, железнодорожные и военные комитеты. Телеграфисты держали их в курсе всех событий, всех передвижений, всех изменений. Те же телеграфисты задерживали приказы Корнилова. Сведения, неблагоприятные для корниловцев, немедленно размножались, передавались, расклеивались. Машинист, стрелочник, смазчик становились агитаторами… Части армии Крымова таким образом были разметаны по станциям, разъездам и тупикам восьми железных дорог».
«Заговорщики» – по логике Троцкого и его компании – это регулярные войска Российской империи.
Россия, все убыстряя бег, стремилась в пропасть. Улюлюкая, представители различных партий безжалостно и безрассудно подхлестывали ее.
Еще важный документ – упоминавшееся исследование Мельгунова «Золотой немецкий ключ большевиков». Известный историк писал: «Те, кому в июле предъявлено было обвинение в „измене“, в ноябре оказались у власти…» Почти через год, в октябре 1918 года, в Америке появился сборник документов (в количестве 70), разоблачавших всю подноготную «германо-большевистского заговора». Документы устанавливали очевидный факт неоспоримого получения денег большевиками.
Среди прочих имелось совершенно секретное сообщение представителя Рейхсбанка Германии Комиссариату иностранных дел в Петербурге о переводе в январе 1918 года 50 миллиардов рублей в распоряжение Совета Народных Комиссаров для покрытия расходов по содержанию Красной гвардии и агентов-провокаторов, то есть свидетельство, что и после захвата власти большевики продолжали получать деньги от немцев.
Как бы то ни было, а летом семнадцатого года Троцкому удалось избежать виселицы. Обрюзгший, ожиревший от тюремного безделья, Лев Давидович был освобожден Керенским 2 сентября.
Шаркая носками вовнутрь ножками по булыжной мостовой, Троцкий сразу же отправился в большевистский штаб. Его революционное сердце было преисполнено решимости продолжать начатое дело.
– Крушить Россию! Давить костлявой рукой голода русское быдло…
Почти ежедневно из неуютных помещений «Крестов» большевики извлекали своих сообщников. Не бесплатно, конечно. Только официальный залог составлял громадные суммы. Так, сам Ильич распорядился выложить за единомышленника из Кронштадта Федю Раскольникова:
– Три тысячи! Такой большевик сейчас вот как нужен…
И вождь мирового пролетариата был прав. Изведав смолоду тюремной баланды, он отлично знал, что свобода дороже любых денег. Да и теперь, совсем недавно, он сам чудом избежал ареста. (Спасибо старому другу семьи Ульяновых по Симбирску Саше Керенскому! Ведь Ильич закончил гимназию, директором которой был Керенский-старший, а инспектировал эту гимназию отец Ильича. Эх, малина!)
С некоторых пор появился, кроме субсидий из Германии, еще один хорошо испытанный способ – экспроприация, а попросту – разбой.
Вот что писала газета А. С. Суворина «Новое время»:
Грабежи и убийства идут вовсю. Никакой охраны нет.
Граждане брошены на произвол, и люди в солдатской форме чувствуют себя в столице республики, как в глухих брянских лесах. Нападают на прохожих, раздевают их, грабят, а то и просто всаживают нож в спину. Это проделывают в боковых полутемных улицах и на окраинах. Но этого мало. Вчера на глазах прохожих, в десятом часу вечера, когда на Невском тьма народу, группа вооруженных солдат и матросов атаковала какого-то пожилого мужчину. Потребовали денег. Мужчина пробовал отказать. Тогда его повалили на панель, избили, сорвали часы, кольца, вынули бумажник, снова избили и оставили в бессознательном состоянии. Никто не посмел вмешаться».
«Газета-копейка» сообщила: «В столице ежедневно совершается свыше четырех сотен налетов на банки, кассиров, квартиры богатых обывателей».
Бунин сокрушенно качал головой:
– Что творит преступное правительство! Ведь Керенский передал большевикам сорок тысяч ружей с припасами! Передал тайком, но журналисты узнали об этом, пишут в газетах. Россия, бедная Россия! Тебя толкают в пропасть…
Бунин, находясь в деревенской глухомани, с ужасом читал в газетах:
«Все усилия большевиков направлены к пролитию крови, к массовому разгулу беспорядков и грабежей. Партия Ленина „якобы вооружает рабочих в целях самозащиты“. Ведь по Петрограду ходят слухи, что Временное правительство планирует сдать Петроград немцам.
Правительству приходится давать официальное опровержение этой инсинуации. Убегать из города никто не собирается. Большевики уличены общественностью в распространении клеветы на правительство. Нет сомнения и в том, что слух о своем возможном выступлении они распространили по городу умышленно, чтобы усилить хаос и панику. На большее у них силенок не хватит. Большевизм пока в общественном сознании ассоциируется с анархией.
Появляются достоверные сведения о прибытии в Петроград множества воровских шаек со всей России. Темные личности уже переполняют чайные и притоны».
Когда Ленин умрет, воровская тюрьма на Таганке в числе первых соберет деньги на венок защитнику всех обездоленных. Что-что, а чувство благодарности в уголовной среде в те времена свято чтилось.
Все военные годы Россия жила в режиме строгого алкогольного ограничения. Все склады спиртного надежно охранялись. И до августа семнадцатого года не было случаев разбойного нападения на эти склады.
Но вот, словно по приказу, в местах, где дислоцировались войска, начали громить винные лавки, склады со спиртом и даже винокуренные заводы.
«Новое время» с тревогой извещало:
«В три часа ночи первого октября три эскадрона Н-ского полка по тревоге вызваны в Минск и оттуда отправлены в Смоленск и во Ржев. Причины тревоги – разгром солдатами пехотных частей винокуренных заводов и складов спирта. Эскадрон прибыл во Ржев третьего октября.
В городе раздаются выстрелы и пахнет спиртом. Всюду валяются разбитые бутылки разных величин. Первый усмирительный отряд не выдержал искуса и перепился. Держались сначала только офицеры, но пьяные солдаты заставляли их пить под угрозой, что иначе всех перережут. Заботило всех, выдержат ли наши драгуны. Приказали четвертого октября в шесть часов оцепить полуэскадрону винокуренный завод и склад. Прошли томительные сутки, и наряд с честью исполнил свой долг. Во Ржеве предстоит разоружить 8000 перепившихся пехотных солдат».
Пьяное море захлестнуло Россию… В нем утопала главная опора государства – армия. Отовсюду шли известия, что рядовой состав спивается, слабеет дисциплина, авторитет офицеров падает. Старая истина: развали армию – рухнет любое государство.
Целое море спирта было вылито в глотки солдат и матросов Петроградского гарнизона! Близился штурм Зимнего дворца…
«Много пить – добру не быть» – это, конечно, так. Но не перехлестнись большевики с немцами – не быть ни этому пьянству, ни разложению армии, ни выстрелу «Авроры»…
Прощальный пир