Внимание… Марш!

Смех оказался заразен. Эпидемия стремительно распространялась по помещению столовой, опережая грипп в сотни раз.

– Ну что ж, если ограничат свободу, буду Ковырять В Носу.

– Смотри, боец, однажды доковыряешься! В носу проходит Кабель Высокого Напряжения.

После этой реплики майора уже вся часть бурно и продолжительно ржала, то скатываясь в колики, то подступая к икоте. Но это были не те Бурные и Продолжительные, которые естественным образом, подчиняясь закону эволюции, переходят в Овации. Эти «Б» и «П» перешли в Истерику.

– Отставить смех! – гаркнул Мордатенков на всю ивановскую.

Личный состав, как мог, пришёл в себя и отдышался.

– Отделение, равняйсь! Смиррна! Вольно. Разойдись… Пошли в казарму, кавээнщики хреновы.

Майор посмотрел, как я унываю и размазал меня, словно сине-зелёную плесень:

– Коллега, Выше Нос!

Ласковое майское солнышко. Оливковая зелень. Чирикают птички. Однако… Казарму мы миновали. Промелькнули пятнадцать стендов с гербами социалистических республик. Вскоре стало понятно, что движемся к КПП. Майор подвёл нас к таксофону.

– Двушки у всех есть, или угостить? Каждому – две минуты. Доложить мамкам, что всё в порядке. Сыты, обуты…

Мы вновь переглянулись. Мордатенков и это учёл. А ещё учёл, что суббота. Родные в этот час, скорее всего дома. Уборка, стирка, глажка. В продмаг было с утра хожено. Если кто в гости куда собирается, то это, наоборот – позже.

– А можно ещё девушке позвонить? – взмолился Ма́зут.

– Тебе – можно, – утвердил майор.

– А мне? – на всякий случай вмешался Лёнч.

– Тебе – нет, – безапелляционно отрезал Мордатенков. – Кто ещё хочет позвонить девушке?

Мы с Равилем промолчали.

– Несправедливо это, товарищ майор, – проворчал Лёнч.

– Та-ак, – полюбопытствовал Мордатенков, – ты ту́т будешь бунтовать, или петицию вышестоящему руководству напишешь?

– Кира сегодня опоздал, а вы ему разрешаете дополнительный звонок. Мне не разрешаете, а у меня нет дисциплинарных взысканий.

– Я тебя предупреждал, что я тебя запомнил? Так вот, будешь выступать – не скоро тебя забуду.

Обломанный Лёнч опустил глаза.

– Да-да, товарищ майор, разберитесь, как следует, и накажи́те кого попало, – всё-таки пробормотал он себе под ноги, но Мордатенков сделал вид, что ничего не слышал.

Истребили двушки, вернулись в казарму. Майор завёл нас в ленинскую комнату. Большой агитационный стол. Куча стульев, расставленных вдоль стен. Напротив двери, между окон – старенький телек «Темп». Над ним – портрет Ильича. На прочих стенах развешаны наполовину выцветшие плакаты. Особенно бросился в глаза тёмно-красный призыв «От отличника в роте – к роте отличников». Сразу за ним – большой потёртый книжный шкаф, заваленный гибкими брошюрами и учебными альбомами. Зашёл ефрейтор Чевапчич. Раздал по книжице Строевого Устава в редакции 1975 года.

– Открываем главу третью, – командует майор. – Отдание воинской чести, выход из строя и подход к начальнику. Внимательно читаем. Врубаемся. Репетируем. Ефрейтор Чевапчич проверит. В семь идёте на ужин. В девять – просмотр программы «Время». В пол-одиннадцатого – отбой. Всё ясно?

– Так точно, таарищ майор, – отвечаем хором.

– Примете присягу, выпишу командировочные удостоверения, и скатертью дорога! Когда вы с тренерами на стадионе – мне от вас больше пользы. Тут и без вас есть кому плац подметать. Половая жизнь, опять же, в армии и на гражданке разная. А для спортсмена что важно? Правильно, гормональный баланс соблюдать. В армии же, половая жизнь – это одно название. Швабру в руки и мыть полы.

На том и порешили.

– Всё, бойцы, завтра в десять утра придёт полковник Крыжопый.

– Так завтра ж воскресенье! – спохватился Лёнч.

– Так и есть. После присяги полковник с офицерами на шашлыки в лес идёт. Я тоже приглашён. Завтра по домам. А с понедельника чтобы тренировались как черти! У вас два месяца. Всё! Отставить вопросы. Мне пора сматываться. Завтра увидимся.

– До свидания, Порфирий Денисович, спасибо вам за всё! – благодарю его я.

– Как ты его назвал? – прошептал Лёнч, когда майор вышел. – Откуда вообще ты знаешь, как его зовут?

– Они кентуются с моим шефом, – пожал я плечами.

– Выходит, ты – ценный кадр, – подключается Кирилл. – Через твоего шефа можно влиять на майора.

– Не всё так просто. Скорее через майора на моего шефа, – срезал я. – Мордатенков, по ходу, классный мужик.

– Спору нет, – дал пять Лёнч. – Классно он тебя сегодня в столовке уделал.

Я промолчал. Уделал, так уделал. Чего ерепениться теперь…

– Этот его кабель в голове – просто перл! Кабель высокого напряжения проходит где-то глубоко в носу. Между мозгом и тазом, питая все члены и органы. Будешь ковыряться – и током долбанёт, и ноги обесточит!

– Откуда что берётся? – согласился Кирка. – Он не производит впечатления человека с чувством юмора. Скорее наоборот. А по факту чётко делит сферы бытия: армию и гражданку. Прикидывается солдафоном, а вне колючки может и перца вжарить.

– И ведь умён, – поддакнул я. – Хотя и не производит впечатления человека умного. Скорее наоборот, – передразнил я Ма́зута. – А ведь всё учел, хитрюга. Если всё так и будет, как он сказал, наша интеграция в армию займёт всего две пропущенные тренировки – утреннюю в пятницу и субботнюю. На пятничную вечернюю он нас отпустил. В субботу вечерней нет, а воскресенье и так отдых.

– Верно, – согласился Лёнч. – Без отрыва от основного производства. То, что ему собственно и нужно от нас.

– Да, чтобы мы тренировались в поте лица. А не прохлаждались в учебке. Так больше шансов не подвести на войсках, – подвёл итог Кира.

– Про войска что-то мутно, – снова начал Лёнч, прочитав пару страниц устава. – Как Денисыч представляет себе командную борьбу?

– Прорвёмся как-нибудь, – махнул рукой Ма́зут, погружённый в чтение.

– Ну-ну. Леонид, считай, прав, – неожиданно для всех взял слово Равиль. – У нас нет объективной возможности выдать уж по три сильных результата в каждом виде многоборья.

Мы оторвались от буковок и распахнули глаза на нашего самого рассудительного.

– Вид первый, – невозмутимо продолжал Равиль, – сто метров в сапогах. Ну-ну, с победителем понятно, – тут Равиль указал на меня. – Кирилл, считай, неплохо пробежит. Он уж реактивный, как и все метатели. А вот ты Леонид, считай, за сколько стометровку бегаешь?

– Одиннадцать и восемь.

– Ну-ну. Я так и думал. Я и сам так же. Итого: два сильных, считай, результата, и два слабых. Так что первый вид уж мы проигрываем.

– Логично, – поддержал Равиля Ма́зут. – Затем граната. Я, конечно, выиграю, а кто из вас закинет снаряд хотя бы за шестьдесят метров?

– Никто, – дружно рассмеялись мы.

– Второй вид тоже мимо копилки, – подвёл итог Лёнч.

– Ну, полосу препятствий мы, скорее всего, пройдём неплохо, ловкости нам не занимать, – оптимистично заявил я.

– Ну-ну. Согласен, – кивнул Равиль. – Третий вид, считай, за нами. Ну а кто-нибудь из вас протянет уж хотя бы километр в сапогах в хорошем, что ли, темпе? Я уж и не говорю о трёх.

– Километр я точно протяну, – заверил я Равиля. – Дальше – по обстоятельствам.

– Ребята, я сдохну максимум через полкилометра, – предупредил всех Кирилл.

– Буду работать на износ, что ж поделаешь, – грустит Лёнч. – Бегаю же как-то кроссы для общего развития.

– Ну-ну. Подсчёт итогов, которые весьма печальны, – неотвратимо ведёт нас к осознанию фиаско рассудительный Равиль. – Вид первый – два зачётных результата. Вид второй – один. Вид третий – единственный, где уж, считай, все три. Ну и вид четвёртый – два с половиной. Ребята, я вас поздравляю, мы, что ли, в жопе!

– Сначала просто в жёппе, что ли, – ворчу я, передразнивая Равилевские фишечки казанского говора, – а потом ещё и в жёппе, считай, мира. Мордатенков уж обещал нас списать в регулярные части.