Внимание… Марш!

Кирка напряг извилины и его занесло:

– Вонючей Дорогой Низвергаются Холуи.

Я критично посмотрел на него.

– Нет, не глагол… Может, наречие?

– А как это? – не понял Ма́зут.

– Ну как там сейчас на ВДНХ?

– А как там? – окончательно растерялся Кирилл.

– Вверх Дном, Неряшливо и Хаотично, – просветил его я.

Кто ж знал в далёких восьмидесятых годах прошлого века, что эти слова явятся грустным пророчеством, ибо в описываемое время ВДНХ как раз таки неплохо держалась и никакого бардака там ещё и в помине не было. Моя критика была с перегибом. Вход Для Новых Хозяев – всё это будет потом.

Ма́зут с готовностью заржал, сотрясая нержавеющую сталь вагонных поручней, на которых висел. Распахнулись неприслонябельные двери. Станция «ВДНХ». Валим на эскалатор единственного в то время выхода на волю. Кирка по-прежнему перевозбуждён, аж приплясывает. А я подустал. Захотелось философического релакса. Я повернулся к Равилю (всё ещё пунцовому от стыда) и пространно обратился к нему, указывая дланью на Ма́зута:

– Винный Дух Негативно Характеризует. Вашему Дружбану Нельзя Хамить. Высокий Дылда Наверняка Хищник.

Тут пришла, наконец, пора расслабиться и рассмеяться Равилю. Возможно, подействовала смена обстановки. На эскалаторе мы уже не находились под таким гнетущим прицелом сопутствующей публики. И, прежде чем мы миновали тяжёлые размахайки дубовых дверей и влились в уличный поток, я поставил жирную точку:

– Нет, старики, ВДНХ – это стопудняк химический термин.

– Я весь внимание, – напрягся доверчивый Кира.

– Вызывающая Дерматит Норма Хлорки.

Смеяться полагалось, но смех вышел жидким. Я и сам понял, что не достиг апогея.

– Хорошо, тогда Водно-Дисперсный Несмываемый Химикалий.

Вход на ВДНХ в ту пору стоил десять копеек. Их полагалось опустить в турникеты той же системы, что и в метро – только там мы опускали пятачок (либо предъявляли проездной вахтёру). Попав на выставку, первым делом, мы закупились фирменным пломбиром в вафельном стаканчике по двадцать копеек за порцию. На площадке за Главным входом грузились «трамвайчики». Это был изящный автопоезд Рижской автобусной фабрики, с головным моторным дореформенным «рафиком» (щекастым, с круглыми фарами и узким зубастым зёвом) и двумя прицепами. К каждой паре диванов (друг напротив друга) имелся свободный проход, ни окон, ни дверей не было. Проезд стоил десять копеек, которые обменивались на зелёный билетик Московского транспортного управления (МТУ).

В силу того, что был рабочий день, а до летних каникул ещё десять дней с хвостиком, очереди не было. Мы разместились в самом хвосте автопоезда. Хрустели поджаристой вафелькой, хохмили, махали девчонкам в сарафанах, которых миновал трамвайчик. Маршрут пролегал по центральной аллее мимо павильона СССР (в котором я, кстати, ни разу в жизни не был), фонтанов «Дружба народов» и «Каменный цветок», павильона «Земледелие». Показались самолеты и ракета «Восход».

– Ил-86 уже давно летает, – то ли спросил, то ли утверждает Кирилл.

– Ну да, восемь лет, – подтвердил я.

– А почему его до сих пор тут нет?

– Ну-ну, это с линии снять и сюда водрузить, что ли? – хмыкнул практичный Равиль.

– Вот когда спишут, может и поставят на ВДНХ, – согласился с ним я.

На остановке у павильона «Электрификация СССР» мы выскочили из трамвайчика и завернули в сторону трибун выводного круга. Там, за павильоном «Ветеринария» притаился искомый – «Свиноводство».

– Погодите, – тормознул Ма́зут.

– В чём дело? – не понял я.

– Пять сек, давай вон на лавочку присядем.

Я обернулся на Равиля. Тот пожал плечами. Сели. Кирилл достал из сумки шкалик коньяка. Равиль посмотрел с недоверием, я с испугом.

– Повод есть, – намекнул Ма́зут. – У меня сегодня дочка родилась.

– Правда, што ль? – вопрос не веры, это у меня пошли горлом эмоции.

– Да, сам в шоке.

– Так ты ж вроде не женат?

– Да, мы пока не расписаны… Но уже два года вместе живём.

– С родителями?

– С её дедом. Подполковник в отставке. Хуже нет ничего и быть не может.

– Как же ты выдерживаешь?

– А я его спаиваю. Нет, ну он по жизни заслуженный алкоголик Советского Союза при регалиях, так что совесть моя чиста.

– На полном государственном обеспечении? И с рыгалиями?

– Ну да, с обеспечением у него всё в порядке, – рассмеялся Кирилл.

– Вот так всю жизнь. Сначала обеспечением занимаются родители. Поэтому дети лишены печенья, по поводу и без. А потом обеспечением занимается государство. И ты лишаешь себя печени. Чего уж там мелочиться, раз халява.

Ма́зут показал большой палец и продолжил:

– Просто когда он напивается, его не видно и не слышно. Иногда неделями. Хрен с ним, давайте за дочку мою выпьем по глотку. Тут же пятьдесят миллилитров всего…

– Это где такие чудеса водятся? Ни разу не видел таких малышей.

– А, это соседка, стюардесса, с международных линий таскает.

– У тебя ещё и соседка стюардесса?

– У подполковника, – поправил Кирюша и подмигнул, – а мы друзья. Лизка-то с ней с раннего детства дружит, а я всего пару лет, но продвинулся гораздо дальше.

– Мы пока ещё никуда не летали международными, – признал я вслух очевидное, забалтывая, во-первых, Ма́зутову бестактность, всё-таки Лизка родила ему дочь, а во-вторых, наверняка заливает. Выдаёт желаемое за действительное. Теперь понятно, почему он такой перевозбуждённый сегодня.

– Ну-ну. Нас, что ли, и тут неплохо кормят, – согласился Равиль.

– Говорят, такие ещё в «Берёзке» можно купить. Там наборчики ассорти… Водка, коньяк, джин, виски, ликёр…

– Ладно, если пятьдесят граммов на троих, то, пожалуй, можно и выпить!

Равиль кивнул. По очереди приложились к шкалику. Ма́зут – замыкающий. Ему досталось больше всех, ведь мы скромничали. Особенно я.

– Старики, это так круто! Дочка! – воскликнул он.

– Так что ж ты на ВДНХ попёрся? Мы бы порося́ и так доставили. У тебя ж такая уважительная причинища!

– Ну, а куда я подамся? В роддом всё равно не пробраться. И Лизку ко мне не выпустят. Я уж лучше с вами!

– Всё понятно! Айда за свиноматкой, – заключил я и подмигнул Равилю.

Оказалось, что мы опоздали, и нас уже заждались. Поросёнок был уложен в корзинку на обильную подстилку из золотистой соломы. Укутан стареньким детским одеяльцем. Накрыт плетёной крышкой. Мы сняли крышку и уставились на склеенные глазки, где-то на полпути между острых ушей и огромным пятачком. Зверотехник всучила мне картонную папку с ветеринарными сопроводительными документами. Затем передала Кирке бумажный пакет с кормом. К нему, кстати, тоже прилагалась какая-то санитарная бумажка.

– Поросёнок сейчас спит, я дала ему снотворного… Да димедрол обычный, – добавила она, видя как мы насторожились. – Так будет лучше, чтобы он не морочил вам голову по дороге. Передадите проводнику, она уж его и покормит.

– А как зовут? – спросил Ма́зут.

– Меня тётя Зоя зовут, – представилась зверотехник.

Ма́зут было отмахнулся, но вовремя спохватился:

– А-а, очень приятно. Кирилл. А поросёнка-то как зовут?

– Ливадия. Это она.

– Ну да, – киваю я, – мы в курсе, что это будущая свиноматка-рекордсменша.

– Как повезёт, – рассмеялась тётя Зоя и подмигнула почему-то Равилю, – от кабанчика тоже многое зависит.

Равиль, как водится, промолчал. Но было заметно, что смутился. Упоминание кабанчика вызвало в нём некие ассоциации, о которых мы никогда не узнаем.

Нелепость происходящего начала превосходить все мыслимые ожидания. Пунцовый Равиль, перевозбуждённый Кирка. Окраина ВДНХ, деревенская корзинка. Храпящая будущая свиноматка, укрытая голубым клетчатым одеяльцем. Предстоявшая ходка с этим розовым чудом на Киевский вокзал. По соседству вопили свиньи, блеяли козы, щебетали птички и стрекотали кузнечики. Шуршал об облака пульсирующий вращающийся земной шар. Облака натирались электричеством и изрыгали непрерывный гром. Это малыш тащил за верёвочку громыхающий зелёный танк. В наспех сфабрикованном пластмассовом силуэте, под угловатым облоем угадывались классические очертания легендарной тридцатьчетвёрки. Она то и дело изрыгала огонь, то есть бликовала на солнце. Звуки выстрелов терялись в общей грозе повествуемого момента.