Эльфийский Камень Сна

Она поняла. Она взглянула на него с неизмеримым терпением, выплакав уже все, что накопилось за жизнь, но верность Барка тронула ее сердце.

— Они не мои дети, — сказала она, — но его. Неужто ты думаешь, я осмелюсь подпустить их к нему, таких, одаренных видением? Они видели, как его ранили, видели, как он повернул домой. Что еще они могут увидеть, Барк? Я слепа к таким вещам. Я могу лишь сидеть с ним, мне не дано иное страдание. И мои дети знают это. Они знают, где мое место.

— Они — дети, — повторил Барк, — и мучаются по-своему.

— Да? — она вспомнила утренние завтраки и детские слезы на ребячьих лицах, первые шаги и разбитые коленки, и лес, где они потерялись, и встречу у ворот, когда их нашли. Но она взглянула на спящего Кирана и почувствовала, что он важнее для нее всего остального. — Нет.

Снова послышалось пение — стон старого дерева на ветру, ибо ветер был сильным, и где-то рокотал гром. Лишь этот звук нарушил тишину. Ветер ворвался в комнату, и Бранвин подоткнула одеяла.

— Нет, — повторила она, Барк встал и хотел закрыть ставни. — Он не разрешает их закрывать.

С тревожным взглядом Барк остановился и сжал губы.

— Проклятие этим стонам.

— Какое-то старое дерево в низовьях реки — наверное, сломан сук, — она пригладила волосы Кирана и носовым платком обтерла ему лоб. — Тихо, тихо, спи спокойно.

— Дерево, — повторил Барк. — Госпожа, разве ты не слышишь?

Сердце ее внезапно сжалось, и она взглянула на него.

— Я слышу ветер, — промолвила она. — Не мучай меня своими фантазиями.

— Может быть, — плечи его опустились, и он устремил свой взор мимо нее на Кирана с невыразимой печалью. До нее доходили слухи. Она слышала их за дверью — граница разорена, хутора горят. В замок приходили последние беженцы. Об этом не говорили в этой комнате, чтобы не слышал Киран. Здесь все беседы были о мире, покое, о доме и не «съешь ли немножко бульона, любовь моя?», но он отказывался. А границы горели, и тучи сгущались над ними с каждым днем. Звучали скрипы и стоны, которые они не могли от него скрыть. «Что это?» — спрашивал он. «О, это везут продовольствие», — отвечала она: казалось, его легко обмануть — он забывал, что она уже это говорила. А тем временем двор заполнялся народом, устанавливались навесы, и Кер Велл готовился к осаде.

— Нет, не ветер, — прошептал Киран, широко раскрыв глаза. — Любовь моя, неужто ты не слышишь?

— Мало ли что там, — небрежно ответила Бранвин и улыбнулась ему. — Может, закроем ставни?

— Это Барк? Боги, кто там командует? Роан?

— Господин, — обеспокоенно приблизился Барк и взял его руку. — Все хорошо.

— Хорошо, — глаза Кирана снова закрылись. — Хорошо ли лгать мне, старый волк? Я знаю. Я могу видеть лучше обоих вас. И слышать, — голос доносился слабо и с большим усилием. — Больше я не могу оставаться. Мне пора ехать. Аодан заждался. Бранвин, Бранвин…

— О боги, Киран, — она обхватила его за шею и прижалась к нему головой. — Я не отпущу тебя. Нет.

И видения нахлынули на нее — туман, где извивались темные твари среди призраков деревьев, и какая-то белая фигура полоскала кровавые тряпки в Керберне под собственные завывания. Она отогнала видение, заставив себя открыть глаза, устремив их на знакомые камни и Барка, Барка, стоявшего рядом. Вой раздавался все ближе и ближе — какая-то голодная тварь.

Так въехал в замок Ризи, когда его уже никто не ждал. И приветственные крики встречали его со стены, где собрался встревоженный люд посмотреть, что означает этот клуб пыли в лучах тающего солнца — тающего, а не садящегося, ибо каждый день солнце утопало во мгле, теряясь в облачных бастионах, подступивших с запада. В зеленоватых сумерках подъезжали южане со своими черными с серебром знаменами, три отряда, ощетинившиеся копьями.

— Люди Дру! — раздался клич. — Ризи вернулся! — передавалось от стены к стене теми, кто занял лучшие наблюдательные позиции.

— Открывайте ворота, — вскричал Донал, ибо большие ворота были закрыты и требовался особый приказ; и он послал пажа с известиями в зал, к Барку и госпоже, которая могла сообщить это господину и приободрить его.

— Ризи! — промолвил он и обнял невысокого человека, который спешился и встретил его на лестнице, а народ все восторженно кричал. — Ризи. — Донал хромал. Лицо Ризи было покрыто шрамами. И страх таился в темных глазах Ризи, щеки его осунулись, и новые морщины пролегли вокруг рта. Обняв друг друга за плечи, они вглядывались в свои новые лица, пытаясь прочесть все, что с ними было, но Донал просто обнял южанина во второй раз, и слова застряли у него в горле, но взгляды были красноречивее слов. И еще двое приблизились к подножию лестницы, невысокие и похожие на Ризи в темных одеждах и потемневшем металле.

— Мои братья, — промолвил Ризи. — Оуэн и Маддок, сыновья Дру.

— Мой господин не может спуститься приветствовать вас, — ответил Донал, — иначе он был бы здесь. Но добро пожаловать в зал от его имени и имени его госпожи. Да вознаградят вас боги за ваш приход. Ваши люди получат эль и ужин — в этом нет у нас недостатка, — и, заметив дежурного на стене, он отдал ему распоряжения. — Идемте, — сказал он Ризи и его братьям. — Идемте наверх. А там как хотите — будете отдыхать или рассказывать, но главное сразу — господин Киран ранен… — слова застряли у него в горле. — Моя госпожа там. Пойдемте увидимся с ней.

— Тяжелые раны?

Донал кивнул, сжав губы, не давая вырваться горьким словам.

— Пройдешь сначала к нему? Госпожа не оставляет его.

— Да, — откликнулся Ризи. И на его усталом лице появилась решительность и готовность к худшему.

Бранвин тихо плакала, когда они вошли в комнату; она обняла их всех и каждого — Ризи, Оуэна и Маддока, говоря шепотом:

— Он поправится, — как она настаивала уже сотню раз. — Он много спит, и это к лучшему. Я скажу ему, что вы пришли. Он захочет увидеть вас.

Но Киран лежал неподвижно и еле дышал, так что одеяла чуть вздымались на его груди, а плоть его и лунный камень казались неземного цвета.

— Да, — прошептал Ризи в ответ. — Скажи ему, что мы пришли.

А затем в зале Ризи обнял своих младших родственников и сел за эль и мясо, он и его братья, осунувшиеся и изможденные после дороги; а тем временем на улице опустилась тьма, и с берега реки снова донесся вой.

— Вам не просто было приехать сюда, — сказал Донал. Все собрались у очага — Барк, Мурна, Мев и Келли, и Леннон, молчаливый и без арфы, Шихан, чье морщинистое лицо было картой прожитых лет и нынешних тревог.

— Да, не просто, — ответил Ризи. — Но людям Ан Бега придется справлять похороны у переправы.

— Хорошо, — ответил Барк. Глаза его горели, большие руки были сжаты в кулаки.

— Было и другое, — продолжил Ризи, не поднимая глаз. Но всем было ясно, что он имел в виду кольцо туч, тьму, через которую они пробирались. — Мы тоже оставили не похороненными своих людей. Да помогут им боги, — и углы рта его опустились. Он поднял чашу. И дрожь охватила Донала, все его раны заныли — он ощутил родство со всеми теми, кто был в ночи, в местах опасных и древних.

— А что произошло здесь? — спросил Ризи.

— Плоды доверчивости, — ответил Донал. Он чувствовал, как напряглись и заныли все его мышцы на сломанных костях. — Как вам удалось пробраться?

И глаза Оуэна и Маддока потемнели, у гордых воинов, не привыкших к страху; но больше всего глаза Ризи.

— То твари в зарослях, то стрелы из тьмы; двух лошадей сожрали до костей, а всадников мы так и не нашли. Мы не могли тратить время на поиски, — Ризи вздрогнул и опустился на колени, обхватив ими свою чашу: гнев вспыхнул на его лице. — Туман. Густой туман. Противоестественно густой. Мы думали, здесь будет лучше. Многие из моих людей повернули домой: Гвернак со своим отрядом — я послал их защищать отца. Мы видели солнечный свет и надеялись миновать Кербернский брод. Лучше стрелы Ан Бега, чем лесная дорога в ночи: но что-то присоединилось к нам — не знаю, доброе ли, худое, но оно честно проводило нас. Там было всякое. Я видел пуку.