Эльфийский Камень Сна

— Постой, Дина Ши, постой, о, выпей, доброй чистой воды, не выпьешь ли, Дина Ши?

Финела мягко остановилась. Арафель склонилась с ее спины к коричневым поднятым ладоням и попила, обняв белую шею кобылицы, и заглянула в земляную глубь глаз Граги.

— Ступай, — промолвила она. — Разве у тебя нет своего хутора, Граги? Разве у тебя нет твоих людей? Ты слишком давно оставил их. Кто будет пропалывать сады, маленький братец, крохотный отважный Ши? Они зарастут сорняками и колючками. Будь свободен и занимайся ими.

— Ты не должна умереть, — захныкал Граги. — Ты не можешь оставить нас.

— Ты видишь листья? Ступай. Ты больше ничем не сможешь помочь мне. И ты нужен своей земле. Я не знаю всего, но в одном я уверена: это сердце Элда, и если здесь мне грозит опасность, она будет преследовать меня повсюду. Ступай. Ступай домой — в третий раз я приказываю тебе.

— Дина Ши! — воскликнул Граги, но Финела неторопливо двинулась дальше, оставляя его позади.

И Арафель углубилась в лес, где деревья вздымались как серебряные колонны, а листья сверкали светом. Легкий перезвон звучал здесь, и ветер благоухал нежностью, принося мелодичные голоса. Она въезжала в сердце рощи, вздымавшейся травянистым холмом, усеянным цветами, а над ним высилось величайшее из деревьев, и имя ему было Кеннент. На нем висели тысячи камней, как тот лунно-зеленый, что был на ее шее; эльфийские доспехи и мечи, которыми когда-то сражался ее народ, висели тут и там на братьях Кеннента, и роща вся светилась и пела воспоминаниями, когда ветры перебирали камни.

Здесь, собравшись с силами, она спустилась с Финелы, легла и утонула в траве, и земляная прохлада пригасила ее лихорадку. Так лежа отдыхала она, время от времени ощущая дыхание Финелы на своем лице.

— Ступай, — сказала она эльфийской кобылице. — Возвращайся к Аодану.

Ударил гром, и дохнул ветер. И она осталась одна под луной на холме, и долго боль не оставляла ее.

А затем она увидела, как лист перед ее глазами упал на землю. Она приподняла голову и увидела вихрь опадающих листьев, и деревья вокруг нее поблекли.

Ужас охватил ее — дрожь бессилия. Она встала и прикоснулась к суку Кеннента — его сияние стало ярче и зеленее, но это исцеление дорого ей стоило. И древнее неповторимое древо исчезло из ее владений, растаяв в тумане и навсегда став собственностью Далъета.

Она двинулась к другим деревьям — тем, что были юными и самыми дорогими ей. Митиль звали одно — единственное, что родилось в Элде за много-много лет, и оно было стройным и свежим, будучи одного роста с Арафелью. Но и вокруг него лежали опавшие листья, серебряные и сверкающие в лунных лучах. Ему больше всех она отдала своей силы; а потом прикоснулась к листьям и камням Кеннента, призывая их память, но они откликались лишь воспоминаниями о войне, о страшном времени былых раздоров и отчаянии, последовавшем за этим.

— Микар, Лиадран, — призывала она своих погибших товарищей. Но камни беспомощно откликались лишь печалью. В отчаянии она называла другие имена. — Вы все покинули меня! — вскричала она наконец. — И куда вы ушли за море? Неужто там вас ждет надежда?

Но тишина была ей ответом, лишь тишина, и только гулкий стук камней, когда ветер ударял их друг о друга.

— Лиэслиа, — прошептала она, — но эти воспоминания, самые дорогие из всех, были потеряны для нее, ибо этот камень носил господин Кер Велла. Все связанное с этим именем, потонуло во мгле, оставив лишь печаль да крики чаек, которых она больше не могла уже слышать.

Страх обуял ее. Яд пожирал ее силы. Когда-то в глубочайшее отчаяние повергал ее шорох волн, порой доносившийся из камней, обещания, нашептываемые морем: «Гибельно все, чего коснулся человек, — твердили они. — Море велико: кто знает, что ждет там?»

Но теперь между ними лежал мрак, и надежд на отступление не было. Деревья одно за другим уходили в Элд Далъета, и духи вставали, чтобы преследовать ее.

«Далъет», — дрожа шептали листья. «Весна миновала, и наше лето проходит: впереди осень и зима. Лиэслиа погиб, погиб, погиб».

Война окружила их. Брадхит забурлил, и Ан Бег ощетинился железом, зло царило в Дун-на-Хейвине, обещая еще худшее впереди.

Она опустилась на землю, закрыв глаза и обхватив себя руками. Ничего другого ей не оставалось. А где-то Граги скакал и хоронился, ибо зло подобралось к берегам Керберна и рыскало в его водах — не речные лошади плескались в них, а куда как более жуткие твари.

Страх охватил ее — то был яд в ее жилах. И когда поднялось эльфийское солнце, она вскрикнула, ибо серебряная зелень деревьев была тронута золотом осени.

«Безумной» назвала ее госпожа Смерть. Люди оплели ее своими сетями — изгой в лесу, арфист, лишенный трона король, которого она никогда не видела, Ан Бег, Кер Дав, и последним знамением явился Киран Калан, сын Элда и человека, трижды призвавший ее по имени себе на помощь.

И невиннейший из всех причинил ей страшнейшую боль. Так всегда было между эльфами и людьми — встречи их становились роковыми. И теперь подернутые золотом опадали листья, и ветер из Дун Гола шуршал ими по земле.

Решение пришло к ней, и она подняла голову.

— Аодан, — позвала она. — Аодан, — и не дожидаясь третьего зова, Аодан примчался с ветрами, и Финела рядом с ним. Он прядал ушами, и огнедышащие ноздри вдыхали ветер, а шкура соперничала в яркости с эльфийским солнцем; и вся его поступь сквозила радостью, которая вскоре сменилась глубокой печалью.

— Нет, — тихо промолвила Арафель, тронутая до глубины сердца, ибо всякий раз, как она призывала его, одна лишь мысль владела Аоданом, одна надежда. Из всех великих коней, служивших Ши, осталось лишь двое, остальные унеслись с ветром: Финела, ибо она служила, и Аодан, ибо он ждал, надеясь наг один-единственный голос, на памятное прикосновение руки Лиэслиа — последнего из эльфов, кроме нее. — Его здесь нет, Аодан. Ступай. Найди его, если сможешь, у моря. Будь мудр, будь осторожен: позови его там, и может, он услышит.

Она слабо надеялась на то, что Аодан сможет связать ее с морем после того, как все камни замолчали. Но Аодан вскинул голову и исчез — оба умчались в раскатах грома. Но вскоре гром покатился обратно, ибо Финела вернулась — она била копытом, перебирала ногами и стряхивала молнии с гривы. С печалью взирала кобылица на Арафель, подходя все ближе, и когда та опустилась на траву, она, нежно фыркнув, ткнулась мордой в подставленную руку.

— Нет, — тихо промолвила Арафель, — море не для меня, дорогая подруга, еще не сейчас. Ты неверно поняла меня. Следуй за Аоданом. Это почти безнадежно, но пусть попытается; и если вас настигнет тьма, беги свободно, беги как можно дальше, будь мудрее, чем Аодан.

Финела ткнулась ей мягко в щеку, дохнула в ухо и пошла, опустив голову и не обращая внимания на нежную траву. Опадающие листья скользнули по ее белоснежной спине, и она растаяла среди серебряного леса как дух лошади.

И тогда Арафель вынула свой меч и дрожащими руками попыталась отчистить его от пятен крови; а рана на ее руке все горела, заживленная, но не заживающая, болезненная, как присутствие железа. А она должна была делиться своей силой с Элдом, чтобы уберечь его от увядания. Даже солнце словно потускнело, каким бы блеклым ни было эльфийское солнце, но сегодня оно было мутным и необычным, и хоть оно стояло в зените, его лик то и дело заслоняли щупальца облаков. Она не стала их разгонять — теперь ей надо было беречь свои силы. И когда солнце начало клониться к закату, его объяла преждевременная тьма, и эльфийская ночь наступила рано.

Тогда она, вздрогнув, завернулась в свой серый плащ, ибо ветер с севера был холодным, а тучи все больше и больше закрывали небо, пряча звезды.

Что-то захрапело, и стук копыт послышался по земле. Она вскочила, испуганная тьмой, которая была чернее ночи, и двумя красными огнями, горящими в ней; но существо приняло двуногий облик, обнаруживая себя.

— Пука! Кто позволил тебе явиться сюда? Ты слишком отважен.

— Дина Ши никогда не была гостеприимной, — Ши вскинул голову и издал почти что лошадиный храп. — Люди вошли в Элд. Ты разве не чувствуешь их?