Эльфийский Камень Сна

— Хороша ли была ваша поездка вчера? — легко спросила она, словно никогда и не возражала против нее. Две головки кивнули, блеснув отсветом пламени, но ни тот, ни другая не подняли глаз.

— Ну, у вашего отца свои заботы, — поджав губы промолвила Бранвин, не выпуская веретена. — Я помню, когда мы были моложе, мы ездили вдвоем, когда ваша бабушка была еще жива, вы помните ее? И вы оставались с ней и Мурной. А мы скакали и скакали, ваш отец и я, один раз добрались до самой границы. И, знаете, он останавливался поболтать с каждым встречным крестьянином. «Поедем дальше», — говорила я — порой у нас были дела и надо было спешить. Но они всегда удерживали его — то элем, то разговорами, то жалобами на что-нибудь… И сколько раз он отправлялся в какой-нибудь грязный огород, пачкая сапоги, смотреть, как поднялась репа, или на свежевспаханное поле у границы.

— Сегодня он не стал бы мешкать, — подняла голову Мев, и глаза ее свирепо блеснули. — Он думает о Донале.

Такая страсть таилась в ее дочери. Ее испугало, что такие простые слова могут причинить боль. Бранвин умолкла, вся погрузившись в свое веретено. Ее дети не нуждались в ее ласках. Ее сын сидел безутешно, а дочь… «О, Мев, Мев, Мев! Если б я могла подхватить тебя на руки…» Но они были уже слишком большими. Никогда она не могла найти верных слов для своей дочери. И Киран не помогал ей.

«Его дочь. У него же есть сын. Неужто я не могу иметь свою дочь? Неужто всегда я ей буду чужой?» Вращается и вращается веретено. Белокурая девочка верхом мчится по лугу — огнем летят ее волосы, и черен, как мрак, конь.

Нить оборвалась в ее руках. Бранвин тряхнула головой и, закусив губу, связала нить узелком, отгоняя видение — веселый упитанный пони, которого так любит Мев. «Нет», — все воспротивилось в ней этой страшной картине: Мев и не Мев и совсем уж не пони в белых чулочках. Она увидела листья и воду, и зелень, и ребенка в лесу. «Его дети, — подумала она, — оба — его». Она хотела поговорить с ними, небрежно поболтать, заполнить чем-нибудь тишину, но Леннон запел сложенную им песню, которая напомнила ей о том вечере в замке, после которого все песни Леннона изменились, и, исполняя их, он смотрел теперь далеко в пустоту.

«Песня Ши», — подумала она, и снова вокруг нее зашумел лес, а мелодия арфы текла, как вода. И воспоминания поднялись в ней о том вечере перед очагом, когда она принесла ветви и зажгла свечи; но несмотря на все ее дары, Ши не обратила на нее внимания и благословила всех, кроме нее. «Фокадан. Чертополох. Так я называла ее. А теперь так ее называют дети. Но она — Арафель — я ведь знаю ее имя. Я могу призвать ее. Где мой муж? — спрошу я. — Почему мой сын смотрит такими глазами, а дочь презирает меня?»

Она взглянула на Мев и попыталась улыбнуться, увидев, что та приподняла голову. Мев ответила ей улыбкой, но она была лишь учтивой.

— Очень тонкая нить, — промолвила Бранвин. Сколько раз она бранила ее? Может быть слишком часто?

Дочь нахмурилась и снова склонилась к ненавистной работе.

— Я слышу лошадь, — вдруг промолвила она.

Звук арфы замер.

— Мев, — сказала Бранвин, но Келли уже летел к лестнице, и Мев, путая пряжу с нитью, неслась следом за ним.

— Госпожа, — сказала Мурна, но слов уже не требовалось: слышался цокот копыт, но одной лошади, въезжавшей в малые ворота. Один всадник.

Бранвин ничего не сказала, продолжая прясть. Мурна спасла нить, растоптанную Мев и, сев на ее место, снова пустила веретено.

— Я пойду посмотрю, — сказал Леннон.

Бранвин кивнула, не останавливая бег своих пальцев, словно они плели заговор против беды. «Я не могу бежать, нет, не могу, я — госпожа Кер Велла. Там какая-нибудь ерунда — какой-нибудь отставший и задержавшийся на охоте мальчик. Но боги, лишь один всадник, лишь один… Это — гонец, что-нибудь случилось; он не приедет; он не приехал бы один, нет, только не Киран; если была стычка, он отступит последним, мой муж».

Повсюду послышались голоса и крики. Руки Мурны безвольно упали на колени. Но Бранвин так и не прекратила прясть, хотя на лестнице уже слышались легкие шаги — Леннона, он возвращался.

— Моя госпожа, — промолвил арфист, — это мальчик приехал с посланием. Он поднимается сюда.

— Хорошо, — промолвила она и опустила работу в корзинку, — хорошо…

Но теперь на лестнице слышался топот уже многих ног: Ризи, Роан и запыхавшийся крестьянский мальчик с взъерошенными темными волосами, а за ними спешили Мев и Келли.

— Вот госпожа, — промолвил Ризи. — Твое послание, мальчик.

— Госпожа, — переводя дыхание и сам не свой от ожидания промолвил тот. — Госпожа, господин, он прошлой ночью поехал к Лиэслину — так его человек велел мне передать тебе. Туда же поехал прошлой ночью и он сам — его зовут Таали. Он сказал, что господин послал его, и с его посланием я должен ехать сюда, но наш старый пони, госпожа, его не заставить бежать — я старался, госпожа, но быстрее не мог…

— Велел ли он передать что-нибудь еще?

— Да, этот Таали сказал, что господин велел прислать к Лиэслину половину людей как можно скорее. Он сказал, он сказал, госпожа, чтоб остальные оставались с тобой.

— Верительный знак? — спросил Ризи. — Дал ли Таали тебе такой знак?

— Нет, господин, он сказал, что у него ничего нет, что господин отправлял его слишком поспешно — а я — Эд, сын Аларда с верховьев Банберна; они проезжали днем, и я видел этого Таали с господином, а потом в разгар ночи он приехал — господин, мой отец, и дед, и мой брат — все ушли с ним, а сестра побежала собирать людей из Харлея — там будут люди — лучшие стрелки на границе.

— Славно сделано, — сказала Бранвин. — Славно сделано… Роан…

— Половину людей, — напомнил Роан, — и как можно быстрее с твоего соизволения, госпожа.

— Ступай, — откликнулась Бранвин, — ступай. Мурна, принеси что-нибудь, чем накормить мальчика.

— Госпожа, — промолвил Эд, — я поеду назад, где моя родня…

— Как захочешь, — ответила Бранвин. Она взглянула на Мев и Келли, на их бледные лица. — Несомненно, это связано с Кер Давом, — сказала она для них, сама желая верить в это. — И он хочет удержать путь открытым для Донала, когда тот будет возвращаться.

Роан ушел, забрав с собой Эда; Ризи тоже было пора идти, но он остался, глядя на нее своими смоляными глазами.

— Бранвин, сестра, я уезжаю на юг. Нынче же.

— Это — мелкая стычка с Давом, и они справятся, — ответила она.

— Это мелкая стычка, — согласился Ризи, — но я должен ехать на юг сегодня, сейчас же. Я давно уже должен был бы отправиться; но теперь у меня нет сомнения, — он подошел и протянул к ней руки, и она взяла их в свои и посмотрела ему в глаза.

— Я могу дать тебе дюжину людей из своих, не из тех, что поедут с Роаном.

— Я быстрее доберусь один, — его руки выскользнули из ее ладоней. Мев и Келли расступились, когда он направился к двери. Он исчез на лестнице в темноте, а Мев и Келли смотрели ему вслед, взявшись за руки, такие серьезные, необычно серьезные…

— Мев, — позвала Бранвин. — Келли. Мужчины займутся этим.

Они обернулись и посмотрели на нее с таким спокойствием, которое она не могла понять. На лицах их не было изумления и испуга, лишь тревожная готовность.

Она протянула к ним руки, желая прикоснуться к ним. Они подошли, и она обняла их, и дети замерли, уткнувшись в ее юбки. Она не стала им лгать. Их невозможно было обмануть. То было иное зрение — она догадалась. Она могла бы спросить их о многом, но боялась ответов.

— Ризи едет домой, к Дру, — прошептала она. — К вашему двоюродному деду Дру, в горах, на юге — там вся наша родня, а если что случится, отец сразу вернется сюда; и если что, мы все укроемся за нашими стенами, но до этого дело не дойдет. Стоит нашей родне прийти с юга, и силы сравняются, в чем бы там ни было дело. А может, Доналу удастся убедить вашего другого дядю из Донна, может, он выслушает его: по крайней мере, ваш отец надеется. Но как бы там ни было, здесь мы в безопасности.