Страница 59 из 80
— Во-первых, она давит только тех, кто напрашивается. Поэтому никто и не напрашивается. Это банально стадный инстинкт самосохранения. Во-вторых, ты принимаешь всё очень близко к сердцу.
— Нет, — почти простонала я, чувствуя, как меня снова начинает лихорадить. — Нет же, Эдвард! Это и есть нормальная реакция. Боль, протест, отчаяние, желание что-то менять… Ты не видишь? Это и есть нормальная реакция любого нормального человека на моём месте! — я посмотрела на него в ярости. — Мыслить, рассуждать, быть не безразличным и желать действовать — это норма для человека. Не норма — быть скотом. Кем мы стали? Как мы только смеем лицемерно изображать из себя индивидуальность, зная, что мы — никто для тех, кто руководит нами, не имея на это никакого морального права? Мы скот. Вот, в чём правда. Каждый, для кого зло — это норма, обыкновенный скот… — я задыхалась.
— Белла, успокойся… Нормальному человеку свойственно реагировать сдержаннее.
Я нервно усмехнулась:
— Тогда по вашим меркам я не человек. Тогда я отказываюсь быть нормальной. Пошло оно всё…
После этого я резко развернулась и, дрожа, пошла к дому.
— У тебя снова поднимается температура, — пробормотал Эдвард.
— Не волнует, — прошептала я раздраженно, схватившись руками за голову.
Я шла, почти не видя перед собой ничего, сердце у меня разрывалось, снова хотелось кричать и плакать, потому что я понимала, что Эдвард прав. Не имеет значения, если я всё всем расскажу. Это ничего не изменит. Мне казалось, мир стал чудовищно тесным, дышать было трудно.
«Этого не может быть».
«Этого. Не может. Быть».
Мысли стучали в голове тяжелым молоточком. За окном снова барабанил дождик. Я не знала, как долго сидела в комнате. Я знала только, что Сфинкс рядом. Смотрит на меня своими нечеловеческими глазами. Смотрит, как я корчусь от того, что разгадала его загадку и добилась истины. Сладка истина в устах и горька во чреве. Он смотрит и пытается понять, не ошибся ли он, рассказав мне всё. Не убить ли меня.
Эдвард неслышно сел подле меня на кровать, коснулся моей щеки. Я схватила его ладонь и прижала к себе. Он был в ту секунду единственным моим утешением. Крохотным огоньком света в охватившей меня мгле.
— У тебя очень чувствительное сердце, — пробормотал он.
— Замолчи, — мучительно зажмурилась я. — Оно нормальное.
— Нет, — он был безжалостен, но, к счастью, больше ничего не сказал.
Я прижалась губами к его ладони. Условности меня не интересовали. Границы перестали существовать. Он знает, что я люблю его и мои прикосновения ему приятны, так что остальное к чёрту. Я поцеловала его ладонь и коснулась губами запястья, вдыхая запах его кожи. Это было моим утешением, потому что Эдвард, принося мне истину, был безжалостен. Потому что Эдвард был достаточно сильным и воплощал собой понимание, самоконтроль.
Когда я взглянула в его лицо, то поняла, что он опять словно бы окаменел. Взгляд его был напряженным.
— Прости, — вздохнула я. — У меня нет такой силы воли…
Я выпустила его руку. Он сказал с некоторым усилием:
— Ты очень скоро меня разлюбишь, — произнес он, но мне показалось, что он снова убеждает сам себя.
— Нет, — улыбнулась я. — Не думаю, что это возможно. Мои чувства так сильно тебе мешают?
— Пока не знаю, — честно сказал он. — Я должен подумать над этим. Мне не хочется причинять тебе боль.
— Мне будет больно, — ответила я с безразличием. — Очень. Когда ты исчезнешь, например. Или во время разлук. Или от невозможности быть рядом с тобой. Это не имеет значения… Неужели не понятно? — раздраженно спросила я. — Боль будет. Я готова потерпеть и смогу переключиться на более важные занятия.
— Когда же ты перестанешь меня шокировать? — он вздохнул, со слабой улыбкой посмотрев в потолок.
Я вяло пожала плечами:
— Я обычная.
Он искренне рассмеялся:
— Когда же ты перестанешь нести чепуху? Тебе, кстати, пора бы позавтракать.
— Прекрати, — поморщилась я. — Эта забота меня просто добивает. Я не хочу, чтобы обо мне заботились. Правда.
— Боюсь, меня это не волнует. Я делаю это не ради тебя. Мне самому нравится. Так что пошли на кухню.
Я спустилась за ним к кухне. Голова немного кружилась. Всё виделось мне в ином свете. Моё детство — слепое, наивное. Моя юность — сплошное беспочвенное самолюбование. Все, кто меня окружал — просто части всеобщего социально-экономического механизма в форме пирамиды. Чем важнее твоя роль для системы, тем ты выше. Если тебя социально возможно кем-то заменить, то ты не значим. Не важно, что ты думаешь о себе, миру наплевать. Ты считаешь себя талантливым художником, но когда на твой порог придёт война, ты увидишь, как люди в форме почти насильно тащат тебя на фронт. На тебя наденут форму, заставят тебя убивать других, и всем будет до лампочки твоя уникальность. И если тебя убьют, то заменят кем-то другим. Твои родные, близкие и друзья находятся в той же ситуации. Но какое это имеет значение, пока нет никакой войны и в мире не настал кризис?
Я думала об этом и меня раздражала собственная беспомощность. Меня раздражало моё слабое тело, моя стеснительность. Мне страшно банально знакомиться с людьми на улице, что уж говорить о настоящем героизме…
Еда казалась мне безвкусной, но я заставляла себя завтракать.
Посмотрев на Эдварда, я сказала:
— У тебя такое лицо, словно ты рассказал мне не всё. Есть ещё что-то, что мне требуется знать?
— Да. Я говорил, что Розали настаивает на твоём скорейшем информировании, — он сделался мрачным. — И теперь ты понимаешь, почему я не спешил и так хотел позволить тебе пожить в неведении. Но это не всё.
— Восхитительно. И что еще?
— Теперь тебя нужно официально со всеми познакомить. Со всей нашей группой.
— Я поеду к вам? — переспросила я. — Надо было тебе раньше предупредить…
— Почему? Ты напугана?
— Я ужасно выгляжу. Придется как следует привести себя в порядок.
Он, помолчав, сдвинул брови:
— Самое страшное даже не то, что тебя беспокоит эта мелочь в сравнении с тем, что ты отправляешься в логово упырей. Самое страшное, что меня это почти в тебе не удивляет. Почти… — и перевел на меня суровый взгляд.
— Эдвард, — я развела руками, — пока что самыми худшими упырями в моих глазах являются обычные люди. Мне не страшно. Просто скажи, что мне нужно знать.
— Ну, все они о тебе давно информированы. Вчера Эмметт со всеми поспорил, что я не привезу тебя обратно. Хотя не слишком разумно делать ставки против видений Элис.
— То есть, она всё равно уже знает, что я приду, — уточнила я.
Эдвард отреагировал необычно. Опустив взгляд, он пробормотал:
— М-да…
— И что еще?
— Ничего.
— Ты что-то скрываешь.
— Это не важно, — строго сказал он. — И так… Карлайл посвятит тебя в курс дела и нашего расследования. Расскажет, какие пришли новости из Рима. Ты должна быть максимально хладнокровна, — он взволнованно добавил: — хотя тебе это будет сложно, я всегда буду рядом. От тебя требуется только адекватность. Ты должна будешь сказать ему, что информирована полностью. Потом прочитаешь Договор наизусть. Учишь ты его недолго, поэтому не бойся, если что-то забудешь. Это не экзамен.
— Они всё равно поймут, что я нервничаю.
— Твой страх нормален. Все люди инстинктивно нас боятся, и ты не должна быть исключением. Главное, чтобы никто не догадался о том, что вызывает в тебе Договор… — он запнулся. — Белла, ты понимаешь, что я делаю?
Я покачала головой.
— По всем правилам я должен либо завербовать тебя, либо убить. И фактически ты не завербована еще. Но я приведу тебя к нам. И должен буду солгать. Понимаешь?
— Потому что тебе нужно оставить меня в живых, — аккуратно дополнила я. — Поняла. Я тебя никак не выдам. Я смогу притвориться.
— Обещай мне это. Я поверю твоему слову, — он почему-то улыбнулся.
— Я обещаю, что хорошо сегодня сыграю свою роль и не выдам тебя. Мне это тоже важно. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Это приведет к тому, что мы не будем видеться, а ты моё спасение.