Страница 9 из 22
- Против, - сказал я, причем ответ поневоле прозвучал категорически и неприязненно. Ну что поделаешь, коли органически не выношу хамья...
- А чего? Поистратился? - Харитонов раскинулся на койке, марая край простыни грязными каблуками сапог. Он меня уже всерьез начал доставать, этот ефрейтор.
- Встань, - сказал я миролюбиво.
- Чего?
- Встать, ефрейтор Харитонов! - Я старался выдержать крайне любезную, даже доверительную интонацию.
- Че-его?! - раскатисто погнал он крик из пропитого горла.
Каким-то чисто механическим движением я резко дернул матрац на себя.
- С-сука... - со сдавленном удивлением молвил Харитонов, брякнувшись в проем между койками. Впрочем, он тут же упруго поднялся, уставившись на меня с немым изумлением.
- Сержантик-то с норовом, - заметили из погруженного в темноту угла казармы, окутанного табачным дымом.
- Молодой, а борзый, - согласился Харитонов усмешливо. - Нук, выйдем, сучонок, - предложил надменно, кивнув в сторону коридора.
Ох, не хотелось мне мордобития, хотя в данном вопросе смело могу назвать себя специалистом многоопытным, получавшим в голову и в корпус столько раз, что страх перед болью и увечьями был из меня выбит еще в нежном юношеском возрасте, когда начал я заниматься кикбоксингом в родимых московских Лужниках...
- У тебя, сучонок, что, слух пропал?
Нет, похоже, словами тут ситуацию не разрешить...
- Это ты мне? - спросил я, разглядывая внимательно ногти на левой руке и превосходно зная, что взгляд противника также на моей левой руке и сосредоточен. А зря, между прочим.
- Тебе, тебе...
- Так. То есть, сучонок, это я, значит...
- Значит.
- Странно... - Я и в самом деле недоумевал. - Пришел человек в казарму, расстелил простыни, решил поспать, вдруг откуда ни возьмись является какая-то мразь, заваливается прямо в сапогах на кровать, выражается невежливо... А почему? Видимо, не учили мразь приличным манерам. И уже поздно учить. Но проучить никогда не поздно, думаю.
Взгляда от своей левой кисти я по-прежнему не отрывал, в то время как рукой правой, совершил движение в сторону физиономии ефрейтора, плотно зажав его переносицу суставами указательного и среднего пальцев.
- Ссс-волочь... - прохрипел Харитонов, безуспешно пытаясь от своего носа мою руку оторвать и испытывая - это я знал наверняка - пронзительную боль и страх от того, что носовая кость вот-вот треснет. - Пусс-ти...
Скрипнули пружины нескольких коек. Наматывая ремни на пальцы, ко мне неторопливо двинулись несколько рослых фигур в белом солдатском исподнем, что, в общем-то, меня не смутило. Ситуация была ординарной, многократно отработанной, и развитию ее способен был помешать только какой-либо псих, пыл которого я был готов остудить ударом ноги либо в пах, либо с растяжкой в подбородок, что смотрится со стороны довольно-таки эффектно и резко уровень агрессивности нападающих снижает.
- Всем стоять! - мельком обернувшись на белые пятна нательных рубах, процедил я. - Иначе сломаю ему нос. Ну!
Фигуры в нерешительности замерли, поигрывая латунными бляхами.
- Пусс-ти... - шипел, пуская слюну, Харитонов.
- Отпущу, - сказал я. - Но сначала, давай-ка, попросим прощения.
- Аааа...
- Видишь, первую букву алфавита мы изучили. Будем разучивать другие буквы или уже знаешь, как построить фразу?
Я не изгалялся над ефрейтором, нет. Просто знал, что в настоящий момент чувство активной солидарности, владеющее его соратниками, постепенно подменяется всевозрастающим любопытством пассивных наблюдателей.
- Извиняюсь, блядь...
- Чего?..
- Аааа... Я нечаянно, че ты, в натуре, бэ-э-э... Извиняюсь, сказал же!
- И обещай, что больше такого не повторится.
- Не повторится, отпусти, б... больше... не буду, проехали...
- Ну вот. - Я разжал пальцы. - Конфликт, надеюсь, исчерпан.
Харитонов стремительно отпрянул в сторону, вытирая невольные слезы и осторожно ощупывая вспухший нос.
- Крутой, да? - произнес он сквозь затравленную одышку. - Да мы тут таких крутых...
- Да, сержант, - произнесла одна из рослых фигур в исподнем неодобрительно. - Широкий ты взял шаг, как бы портки не треснули, гляди...
- А вам по нраву те, кто семенить любит? Иль шестерить?
Ответа не последовало.
"Старички" в молчании разбрелись по койкам.
Первый раунд, похоже, остался за мной. Что же касается второго, я не загадывал - посмотрим.
Дверь, ведущая в коридор, затворилась, и казарма погрузилась в темень, где малиновыми точками светили сигареты "дедов", шепотом обсуждавших произошедшую стычку.
Смежив глаза, я еще долго прислушивался к их невнятному шушуканью, из которого различилась только одна отчетливая фраза, видимо, конкретно моему слуху и предназначенная:
- Думает, козел херов, лычки его спасут...
Я долго и напрасно пытался уснуть. Меня точила досада. Не мог я назвать удачным свое начало службы в конвойной роте номер шестнадцать, не мог. Действительно, а стоило ли так резко охолаживать этого мерзопакостного ефрейтора? Воспринял бы все его провокационные происки с дипломатичным юморком, "прописался" бы, выставив "старичью" литровку-другую...
Нет ведь! Характер надо проявить! А что за цена-то твоему характеру, а? Нулевая цена! А может - и даже не может, наверняка! - составляет этакая цена величину отрицательную, а потому не характер у тебя, Толя Подкопаев, а просто-таки однозначное "попадалово", и лучшее тому доказательство - твое здешнее пребывание в глубине ростовских степей, сержант, в этой вот роте, чью суть, вероятно, ефрейтор Харитонов являет собою типично, естественно и - закономерно.
Не шел сон, не шел...
Зато одолевали воспоминания. Воспоминания о событиях, кажется, и недавних, но видевшихся теперь, из этого казарменного настоящего, будто бы сном о какой-то иной, потусторонней реальности, если и существующей, то недостижимо далеко и условно, как бы на иной планете...
2.
В армию довелось угодить мне двадцати шести лет от роду - то есть в том возрасте, когда большинство военнообязанных сверстников навыки по хождению строевым шагом уже решительно утратило, за исключением разве кадровых вояк, но те обзавелись к настоящему времени погонами отнюдь не сержантскими.