Страница 17 из 22
Глупых вопросов о правомерности своего задержания я не задавал, прав не качал и держался так, будто все происходящее со мною событие естественное и ординарное.
Седовласый Иван Константинович полюбопытствовал о наших с Николаем Степановичем взамоотношениях и получил ответ, что таковые отношения превосходны; затем, проявив обескураживающую осведомленность о частностях моего индийского бытия, перешел к вопросам, касавшимся контактов с индусами, а далее беседа затронула финансовые расходы, которыми плодотворность данных контактов обеспечивалась.
В своих объяснениях я в основном ссылался то на личную забывчивость, то на руководящие указания Николая Степановича, настоятельно рекомендуя своему дознавателю привлечь к нашему диалогу и моего генерала-начальника, способного подтвердить правдивость даваемых показаний, но таковые рекомендации жестко игнорировались, и я начинал понимать, что мой всемогущий покровитель, видимо, влип в какую-то историю, одновременно затянув легковесным перышком в ее крутую воронку и меня, грешного...
Из письменного стола Иван Константинович достал какие-то бумаги.
- Ваша подпись?
Да, подпись была моя. На всех бумагах без исключения. Но только машинописные тексты над подписью были в диковинку:
"Получено пятьдесят тысяч долларов..."
"Тридцать тысяч долларов..."
"Шестьдесят две тысячи долларов..."
И так далее.
- Я не получал этих денег!
- Подпись ваша?
- М... да.
- Так вы что, подписывали чистый лист?
- Ну... в общем... Николай Степанович сказал...
- Вы на Николая Степановича не ссылайтесь, вы о себе, пожалуйста... И подробнее.
- Он сказал: ты подпиши, а документ я заполню.
- Но вы же не придурок, вроде...
Тут я ответил так:
- Вопрос не в том, придурок я или гений. Вопрос в том, что Николай Степанович - генерал, не терпящий обсуждения приказов.
- Хорошо. А откуда появились тридцать пять тысяч долларов на вашем счете в банке?
- Мне их дал Николай Степанович, - не моргнув глазом продолжал я дудеть в самую надежную дудку. - На возможные непредвиденные расходы.
- Вот так сразу - взял и дал. Тридцать пять тысяч.
- Не сразу. Частями, время от времени. Он говорил, что это наш оперативный стратегический запас.
Я врал, уже веря самому себе. И все валил на бывшего своего начальника, сознавая: казнокрад Николай Степанович, конечно же, для моего следователя абсолютно и категорически недоступен и, возможно, плавает сейчас в своей панаме неторопливым брассом в бассейне какого-нибудь роскошного отеля, расположенного на берегу океана в штате Флорида, предоставив мне отдуваться за весь его финансово-агентурный аферизм...
- То есть вы понимаете, о какой сумме идет речь? - спросил Иван Константинович с ощутимой угрозой.
- Не понимаю.
- О сумме более миллиона долларов.
- Извините, но тогда я парюсь здесь за чужие радости.
- Выбирайте выражения.
- Я их как раз и выбираю. Самые доходчивые.
- Анатолий, вам придется у нас задержаться.
- На каком основании? - мягко вопросил я.
Иван Константинович помедлил, затем со вздохом произнес:
- Я буду откровенен, Толя. Вы взрослый мальчик, понимаете, с кем имеете дело, и уж, конечно, сознаете, что данную историю нам надо прояснить до конца. Поэтому предлагаю вам или сотрудничество, или конфронтацию. Как скажете, так и будет.
- Сотрудничество, - не утрудившись раздумием, изрек я.
- Еще одно доказательство, что вы не придурок, констатировал мой следователь. - А теперь позвоните маме на работу и сообщите, что вы уехали на три дня к школьному приятелю на дачу.
Из ящика стола он извлек трубку радиотелефона. Я в точности исполнил его приказ.
Далее - началось! Нескончаемые допросы, полиграф, снова допросы...
Скоро ситуация прояснилась для меня окончательно: я проходил в качестве свидетеля во внутреннем расследовании шпионским
поначалу фигурировал как соучастник преступного сговора и доверенное лицо перерожденца в генеральском мундире, но во мне быстро, что называется, разобрались, и по прошествии третьего дня Иван Константинович передал мне заклеенный почтовый конверт, не отмеченный никакой надписью, но явно содержащий некие бумаги.
- Ваша трудовая книжка, - пояснил он. - Вы уволены с работы по сокращению штатов.
- Я понял, - кивнул я, уже свыкшийся с мыслью, что с Индией, да и со всей моей прошлой жизнью пришла пора расстаться. Однако заметил: - В Бангалоре у меня осталась куча вещей...
- Ах, Толя, - отозвался Иван Константинович, - вы даже не представляете, сколь мизерны ваши потери по сравнению с теми, какие вас ожидали первоначально!..
И я заткнулся.
- Кстати, - задал Иван Константинович напоследок меркантильный вопрос, - вам в банке не выдавали карточку для снятия денег из банкомата?
- Нет, - мотнул я головой, испытывая злорадное удовлетворение. - Обычно я приходил с книжкой к менеджеру, мы с ним хорошо знакомы... Он, собственно, мне и открыл счет. Зовут его Сешейя...
- Свободен, - процедил инквизитор сквозь зубы.
В том же военном автомобильчике с глухим кузовом, в народе именуемом "креветкой", я был доставлен с таинственного загородного объекта домой.
Несмотря на то, что Иван Константинович в угрожающих выражениях предупреждал меня об обете молчания насчет всего приключившегося со мной за эти три памятных дня и снабдил правдоподобной легендой о внезапном завершении моей индийской эпопеи, я все-таки поведал маман о случившемся - правда, под честное ее слово о неразглашении...
Возмущению маман не виделось конца и края.
- Какая, к чертовой матери, "перестройка"! Та жа сталинская зона! - бушевала бывшая правоверная коммунистка. - Те же гестаповские ухваточки... Тебя пытали, сынок?
- Не, даже кормили...
- Баландой какой-нибудь?
- Не, обед как обед. Гуляш, компот...
- Они накормят! Гуляшом! Из человечины...
Несмотря на данное мне обещание о соблюдении тайны прошедшего следствия, маман, переполненная негодованием и гражданской ущемленной гордостью, не только тайну широко разгласила, но и накатала жалобу в прокуратуру города, причем на мои стенающие возражения по поводу данного мероприятия отреагировала с надменной решимостью убежденного камикадзе: мол, скажем "нет" гэбэшному террору, кончилось время его, аминь!