Упасть в облака

– А знаешь что, дорогая жена… – прогремел он, наклоняясь к ней, чтобы заглянуть в глаза.

– Тише, пожалуйста, Машу разбудишь! – испугалась она.

Он резко убавил громкость, но от этого его слова прозвучали еще более устрашающе:

– У меня к тебе такой же вопрос, дорогая жена! Откуда. У нас. Сифилис?

Глубочайший вдох возмущения обеззвучил Верино «Чтооооооо?». С окостеневшим во рту «о» она застыла на месте и не могла пошевельнуться, наблюдая за тем, как муж, сжав губы, обошел вокруг нее, схватил свой еще не разобранный чемодан и направился к двери. Отрывистые шаги сотрясли квартиру, с Веры вмиг сошло оцепенение. Она метнулась в коридор и насмешливо бросила Андрею в спину:

– Убегаешь? Боишься заразиться?

Он обернулся уже с ключом в руке и серьезно произнес:

– Нет, родная, с тобой я готов разделить любую болезнь. Я не готов выслушивать вот это все… Поживу пока в гостинице.

И вышел, аккуратно закрыв за собой дверь, чтобы не нарушить сон дочери.

Утром Вера сдала анализ и в платном медицинском центре, и в районной поликлинике: чтобы знать наверняка, на случай, если второй результат окажется отрицательным и «счет» станет 1:1.

Минус две пробирки крови натощак из организма, истощенного двумя бессонными ночами и потрясениями, – и от Веры осталась только бледная тень с огромными серыми глазами. По стеночке она доползла до знакомой скамьи на бульваре с липами. Мелкими глотками отпивая из термоса сладкий чай, Вера размышляла, хватит ли у нее сил добраться до дома или лучше позавтракать в ближайшем кафе. Пока она мешкала, позвонила мать, вся в слезах, и сообщила, что у соседей сверху прорвало трубу, квартира по щиколотку в воде.

– Вера! Всё испорчено! Всё, всё, что накоплено за целую жизнь, безвозвратно испорчено! Какой ужас, какой ужас, – плакала Татьяна Александровна.

– Мама, спокойно, главное – все живы, я сейчас приеду.

Спокойно не получилось.

Поймав такси, Вера всю недолгую дорогу готовилась к стенаниям по поводу порчи имущества. Для Татьяны Александровны полоса, проведенная пальцем по полировке, уже могла стать трагедией, а тут целый потоп! Страшно представить, что сейчас придется выслушать.

Вера не жила с родителями уже больше пятнадцати лет, но до сих пор внутренне собиралась, чтобы на их территории не ударить в грязь лицом. Спорить она не любила, а нормальное обсуждение не получалось, поэтому приходилось мириться: в конце концов, их дом – их правила. Единственное спасение – реже здесь бывать. Но и на это мать обижалась: она хотела, чтобы дочь, внучка, муж – все были с ней как можно чаще, но вели себя так, «как подобает».

Атмосфера в доме родителей была обусловлена сводом правил, которые требовалось соблюдать неукоснительно и в любом состоянии. Будь ты здоров или болен, но после еды сразу же помой за собой посуду, вытри предназначенным исключительно для этих целей полотенцем (не перепутай с тем, которым надо вытирать руки!) и поставь тарелки на пожизненно закрепленные за ними места. Но поскольку правила нацелены на облегчение, а не на усложнение жизни в данной квартире, то кастрюли и сковороды, к примеру, разрешалось чистить до блеска не сразу (мало ли, ты спешишь, допустим), а в любое другое время (в течение следующих двенадцати часов). Их нужно было заливать водой, но не всклянь, а не доходя до края сантиметра полтора, чтобы не расплескать жидкость, когда понесешь выливать ее в унитаз (не в раковину! Там трубы тоньше и можно спровоцировать их засор). Исключения делались только для гостей дома. Возможно, поэтому постепенно все родственники предпочли перейти в этот статус.

В чем же удобство такого стиля жизни? Татьяна Александровна была уверена: живя по правилам, всегда будешь знать, где находится та или иная вещь, что она в полном порядке, уже готовая к использованию. Прелесть же! Хоть в пять лет, проживая с мамой и папой, хоть в тридцать пять, приходя к ним в гости, Вера могла запросто найти фен или зубочистку на заученных еще в детстве точках. Иногда казалось, что Татьяна Александровна всю жизнь готовится к полной слепоте и потому заранее разучивает, что и где у нее будет находиться, и именно поэтому ничего нельзя сдвигать ни на миллиметр.

Вера тоже любила порядок (у нее самой все рукодельные сокровища были разложены по полочкам и даже подписаны), но не сам процесс уборки. Еще с детства она твердо усвоила: уборку «на пять» сделать нереально, ведь как ни старайся, все равно, принимая работу, мама зорким соколом будет парить по комнатам до тех пор, пока не найдет что-нибудь наподобие еле заметного слоя пыли на розетке за шкафом, и непременно фыркнет, мол, лучше бы сама сделала. Вот поэтому Татьяна Александровна практически все сама и делала, причитая при этом, что никто ей не помогает. И это все в «мирных» условиях, а тут случилось ЧП!

Выходя из такси, Вера мысленно отгораживалась от негативного потока, который сейчас на нее обрушится, и думала лишь о том, где бы взять сил и бодрости, чтобы пережить сегодняшний день.

По подъезду бегали люди с тазиками и проклятьями, с лестниц обильно капало, но потоки воды наблюдались уже только в подвале. Мамина квартира была открыта, Татьяна Александровна сидела на мокром полу в коридоре, прислонившись спиной к стене. Верину усталость сняло как рукой:

– Мама! Что с тобой?

– Что-то в груди стиснуло…

– «Скорую»?

Татьяна Александровна устало кивнула. Раз не сопротивляется, значит, дело совсем плохо.

«Скорая» приехала быстро, врач настаивал на безотлагательной госпитализации. Мать отказывалась оставлять свое добро без присмотра, умоляя немедленно приступить к его спасению:

– Вера, тут вся моя жизнь, не дай ей погибнуть, останься. Позвони отцу, пусть едет в больницу, я буду не одна.

– Твоя жизнь – в тебе, а тут всего лишь вещи, – твердо ответила Вера. – Я поеду с тобой и это не обсуждается. Я напишу Маше, она примчится сюда и начнет просушку.

– Она не справится…

– Мам, никто не справится. Так, как ты. Но мы попробуем. На улице жара, все высохнет быстро.

– Вера, – Татьяна Александровна остановилась в дверях, отказываясь выходить, – вынь, вынь скорее фотоальбомы!

– Вернусь и сразу выну.

– Пожалуйста! Там мама… И дед…

Вера была поражена: железная леди первым делом просит спасти не дорогостоящие предметы, а память о своих родственниках. Дочь ринулась к книжным полкам, достала альбомы, потом выдернула почти сухие полотенца из гардероба и, расстелив их на столе, оставила альбомы открытыми.

– Надо вынуть фотографии, – не сдавалась мать, которую под руки держали медбрат и врач.

– Это точно не сейчас. Мы можем их повредить, – Вера на ходу придумывала веские аргументы. – Маша посмотрит в Интернете, как надо правильно сушить снимки. Я ей напишу, как только мы сядем в «скорую», она тут же поедет сюда, не волнуйся.

Видимо, сердце сжало грудь еще сильнее, потому что Татьяна Александровна перестала спорить и ее удалось вывести из квартиры. От носилок она отказалась категорически – не могла себе позволить быть пронесенной на руках сквозь толпу соседей, сражающихся с последствиями потопа по всему подъезду.

В приемном покое Вера не сводила глаз с иссиня-бледного лица матери с ввалившимися бесцветными губами и почти неподвижными глазами. Беспомощность и Татьяна Александровна – были полными противоположностями, и представить, что они могут вдруг сойтись на одной кушетке, было невозможно еще час назад.

Вера морщилась от подступающих слез и пыталась приободрить мать улыбкой. Получалось плохо. В голове стучало: «Она не может вот так взять и уйти, исчезнуть, она – вечная. Это же очевидно».

Когда Татьяну Александровну переложили на каталку и увезли в отделение, Вера вышла на улицу побродить по тропинкам вокруг больницы в ожидании отца. «Помирятся ли они теперь под давлением обстоятельств? Господи, о чем это я? Это сейчас совершенно неважно. Тем более они и не ругались. В отличие от нас». Впервые за последний час она вспомнила о себе, заглянула в телефон в надежде увидеть весточку от Андрея или результаты анализов. Нет, слишком быстро и для того, и для другого.