Страница 7 из 8
– Венечка, ты о чём? – отшатнулась она от него, едва не упав со стула. – Какие годы? Какая пресса?
Он внезапно зажмурился, как бы считая в уме, потом взмахнул руками:
– Когда эрмикцию открыли. Голографическое перемещение во времени. Всем захотелось вдруг жизнь заново прожить, представляешь?! Все её жили не так, как хотели бы. Массовое паломничество началось. А того не учли, зулусы, что в прошлом должна быть маленькая такая… – Вениамин показал костлявыми пальцами размер. – Махонькая-махонькая, но всё же… клиническая смертушка. Посадочная площадка! Иначе как…
– Что ты несёшь? – закричала, затопала ногами Кристина. Показалось, что если она сейчас не остановит своего любимого, то через минуту начнёт ему поддакивать, кивать головой, дескать, понимаю, верю, не сомневаюсь… Уж лучше в петлю, чем в такое… соглашательство.
Псевдо-Вениамин вдруг замолчал, громко икнул, скользнул по ней взглядом, чему-то усмехнулся. Потом вскочил с кровати, протиснулся мимо заплаканной Кристины и крадучись выскользнул из палаты. Она не пыталась его остановить. Зачем?
Крутой попкорн
Две бутылки «Боржоми» были опростаны в считанные секунды. Смачно отрыгнув, Савелий уронил голову на стол:
– Кто бы знал, как паршиво мне сейчас! У-у-у… Никого не хочу видеть, пошли все отсюда! Вон! – промычал он и ударил кулаком по столу так, что одна из бутылок упала и покатилась.
Едва успев её подхватить, Ольга уселась на табурет рядом с сыном. Подобные состояния у Савелия случались часто, он называл это – «раскумариваться». В такие дни он ничего не ел, много пил и злился на всех.
– Может, поспишь, Савушка?
Сын медленно поднял на неё водянистые с красными прожилками глаза. Она уже знала, что резкие движения причиняют ему боль.
– Сколько раз тебе можно говорить: бессонница у меня. И ночью, и днём – сна нету. – Он с силой начал колотить головой по полировке стола: – Не-ту, не-ту, не-ту.
– Савушка, опомнись! – закричала Ольга, всплеснув руками. – Что ты делаешь? Господи! Отец сейчас должен прийти…
Заикнувшись о муже, тотчас пожалела о сказанном. В последние дни между отцом и сыном Изместьевыми словно чёрная кошка пробежала: оба друг друга на дух не переносили. Не зная причины, Ольга чувствовала себя этаким буфером: если бы не она, те давно бы сожрали друг друга.
И сейчас, услышав про отца, Савелий напрягся:
– Думаешь, патрубок заявится – мне полегчает? – на секунду зажмурился, словно пережидая приступ мучительной колики. – Святая простота, ма… Это для своих… страждущих больных он, блин, спасительная помощь. Лично для меня он – что тряпка красная для быка, почти убитого, кстати. Терпеть не могу, ненавижу… Мразь!
– Да когда ж это кончится? – сквозь слёзы простонала Ольга.
– Никогда, – твёрдо заключил Савелий. Его лиловые щёки затряслись, кадык на худой шее задёргался. Ольга знала: ничего хорошего это не предвещает.
Звук открываемой двери прервал начинавшийся приступ, оба на секунду замерли. Савелий опомнился первым: ткнув указательным пальцем в потолок, округлил глаза:
– Помяни чёрта, он тут как тут, сам пожаловал! Попс! Не прошло и минуты, как о нём вспоминали. Это ли не счастье! А мы не ценим, близорукие, блин!
– Что он тебе сделал плохого? – всхлипывая, поинтересовалась мать.
– Почему обязательно мне? – искренне удивился Савелий. Ольге показалось, что дрожь на секунду отпустила его. – Только не надо делать вид, что ты впервые слышишь это! Почему я не могу ненавидеть из-за тебя?! Он тебя вокруг пальца водит, двуликий анус! А ты делаешь вид, что всё о'кей, а я не намерен прощать его закидоны. У меня всё это знаешь, где застряло?
– Замолчи немедленно! – Ольга испугалась не на шутку. Столько подробностей сразу она бы не вынесла. – Умоляю тебя!
– Пусть продолжает, мать, – послышалось из прихожей. – Не сдерживай порыв. Мне самому интересно. Продолжай, Савёл, я слушаю.
Ольга схватилась за голову, предчувствуя приближающийся, словно цунами, скандал. Аркадий медленно шагнул на кухню, перекрыв пути для отступления и жене, и сыну, как бы подчёркивая, что час пробил, и пора ставить вопрос ребром. Савелий отрешённо улыбался, сидя на табурете.
– Такого удовольствия я не собираюсь тебе доставлять, – причмокивая, прохрипел он. – Перебьёшься на изжоге. Как-нибудь в следующий раз, ма… Скучно с вами, как в краеведческом музее, честное слово. Тягомотина одна. Никакого разнообразия.
Едва не потеряв равновесия, он протиснулся мимо родителя.
– Вот так, мать, – натянуто улыбаясь, Изместьев-старший прошёл к окну, открыл створки. – Не заметили, как стали музейными экспонатами. Скучно с нами! В утиль скоро сдадут. Савушка то, Савушка сё… Прими слабительное, Савушка. Сколько можно с ним сюсюкаться?
Сын тем временем медленно двигался в свою комнату. У самых дверей задержался, какое-то время размышлял, говорить или нет, потом махнул рукой и исчез в комнате. Ольга сидела, уронив голову на руки, её плечи изредка вздрагивали.
– Можно подумать, это ты с ним сюсюкаешься, – кое-как разобрал Аркадий приглушённый голос жены. – Ты давно отошёл от семейных проблем. Словно не касаются. Нечего из себя благодетеля разыгрывать. Ты сына никогда не любил. Как будто он не твой вовсе, а так… нагулянный.
– Что несёшь?! – вспылил Аркадий. – Взбредёт же в голову! Только твоя… безразмерная родительская любовь не даёт, как видишь, результатов. Он нас с тобой в грош не ставит.
Дверь комнаты Савелия неожиданно открылась.
– Только обобщать не надо! – голос сына прозвучал неожиданно серьёзно. – Это ты нас в грош не ставишь. Нас с маман, подчёркиваю. Ты сожалеешь, что женился, что я родился. Мы для тебя – неудачный, черновой, так сказать, вариант. Ты намереваешься переписать заново…
– Господи, Савушка, как ты можешь?! – навзрыд прокричала Ольга, сотрясая в воздухе кулаками. – Это отец твой! Родителей не выбирают!
– Вот именно, как национальность. Как разрез глаз или рост. Я знаю, что говорю! – сын стоял в лучах закатного солнца, уперев руки в бока. – Этого попса интересуют в основном крали в ажурных колготках, в чёрных «Мерсах» и «Лексусах», которые ворочают миллионами и заведуют банками. А мы с тобой ему по барабану.
Изместьев-старший ощутил, как в трахею ему кто-то сыпанул мелко истолчённый мел, закупорив оба бронха намертво. Будучи не в силах продохнуть, раскрыл рот, подобно выброшенному на песок окуню.
– Я не хотел говорить, – продолжал тем временем Савелий, – но ты сам напросился. Кажется, кралю эту твою зовут Жанна Аленевская. Одноклассница, вроде. У неё ты провёл предыдущую ночь. Только ты ей нафиг нужен, она и послала куда подальше. Теряешь квалификацию, попс!
– Это правда? – спросила Ольга, когда Савелий закрыл дверь.
– Ну, встретились мы позавчера с Жанкой, – начал Аркадий подготовленную речь. – Посидели в «Камских огнях», вспоминали школьные годы. Дальше-то что?
– Я спрашиваю не про это! – завизжала Ольга. – Ты прекрасно понимаешь, о чём …
– Дальше – его на «скорой» не было вчера, никакой ночной смены, вот! – перебил сын, вновь приоткрыв дверь. – Кто-то другой вместо него дежурил, прикрывали… Но спрашивать у сотрудников без пользы, там всё схвачено. Круговая порука, так сказать. А у водителей, к примеру. Есть там такой… Усатенький. О, представляю… Это был крутой попкорн. Не так ли?! А то, что вы вразжопицу с маман спите… Так это ни для кого не секрет.
Прямой удар в челюсть свалил Савелия с ног. Когда-то в молодости Изместьев занимался боксом. Не думал, что придётся вспоминать на сыне, никак не думал…
Ольга заревела в голос, упав на колени. Приподнявшись на локтях и сплюнув сгусток крови, сын закончил фразу:
– Ни для кого, в том числе и для «скорой». Вся шоферня в курсах. Какие ещё требуются доказательства?
«Сука, Пахомыч! – пронеслось в разгорячённой голове Аркадия. Об этом как-то не подумал. – Ну, сынок, ну, выкормыш!» Он действительно не подумал, что водители не знают, что следует отвечать по телефону. Так они никогда к телефону и не подходят. Если к ним конкретно не подъехать, конечно. Савёл, видимо, сам… Всё – дерьмо, дерьмо».