Страница 1 из 5

Смерть таится в наслаждении!

Примроуз Джеффри

Джеффри Примроуз

Сборник

Фантомы брачной ночи

Эта женщина умела производить впечатление. С первого взгляда можно было предположить, что способна она и на большее, но все последующие ее достоинства являлись следствием главного – способности обвораживать. От нее, казалось, буквально исходил еле уловимый и трудно передаваемый словами аромат чувственности и плохо сдерживаемого эротизма.

Старенький доктор глядел на нее сквозь сильные очки и думал: "Вероятно, вслед тебе оборачиваются девять из десяти встречных мужчин. Они разевают рты, застигнутые врасплох твоим загадочно мерцающим взором, взволнованные твоим высоким, вольно колышущимся бюстом, круто вылепленным торсом… Они мечтают удержать в памяти изящество твоего точеного стана, рисунок твоих танцующие ягодиц, контуры выпуклых икр…"

– …он совершенно, совершенно меня не понимает, – шептала женщина, прижимая то к одному, то к другому глазу кружевной платочек. – Поверьте, доктор, я люблю своего мужа, безумно люблю и уважаю. Но его равнодушие, безучастность, холодность просто бесят меня. И лишь из-за этого, только затем, чтобы досадить ему, я порой прибегаю к изменам.

Я понимаю, что это гнусно и подло по отношению к нему, ведь он выше ревности, упреков и слежки. Мне и самой претит скрываться от него, обманывать его с людьми, которые во всех отношениях ему и в подметки не годятся. Но его надменное высокомерие вынуждает меня к провокациям. Почти не стесняясь, я бросаю ему вызов, скандалю, бью посуду.

Но когда это окончательно допекает его, он уходит в гостиную, садится у камина, берет виолончель и начинает терзать ее. Думаю, ото он делает специально, чтобы доконать меня.

– Виолончель? – седые, кустистые брови доктора взлетают на лоб.

– Да, представьте себе. Он обожает этот инструмент, хоть совершенно не умеет играть, и извлекает из него какие-то совершенно невообразимые пассажи… Порой это доводит меня до истерики.

– Итак, недостаток внимания со стороны мужа вы компенсируете связями на стороне? – уточнил доктор.

– Говоря откровенно, – призналась она, – все эти связи для меня ровным счетом ничего не значат. Истинное удовлетворение мне способен доставить только муж. Иногда, раз или два в году, на него находит какое-то бешенство. Он вдруг набрасывается на меня исподтишка, срывает одежду и насилует прямо на полу, в ванной, на кухне, словом, где придется, – при воспоминании об этом взор женщины затуманивается, грудь высоко вздымается, – и тогда я испытываю нечто похожее на оргазм, но это длится недолго. Он, как бы вам объяснить, не доводит свою роль до конца, останавливается на полдороге… и финал у нас получается совершенно смазанным… Скажите, доктор, – глаза ее переполняются слезами. – Может быть, он садист? Да? А я, как это?.. Моза… мазо…

– Нет, не знаю… не думаю, – мягко улыбнулся доктор. – Скорее всего, на поведение вашего супруга наложило отпечаток какое-то происшествие, случившееся с ним в детстве или в ранней юности. Англичане поговаривают, что у каждого свой мертвец в чемодане.

– Что вы сказали? – шепчет она, глубоко потрясенная. – Какой еще мертвец?

– Есть такая поговорка. Невероятное количество грязи, смрада и нечисти таится в клоаке нашей памяти, порою вырываясь наружу в спонтанных проявлениях дикости и варварства. Физиологи ищут причины этого в неправильном обмене веществ, генетики – в нарушениях наследственности, недостатках иммунной системы, но я – психоаналитик. Пригласите ко мне вашего мужа, и я попытаюсь вычленить из его психики устойчиво навязчивые образы. Кстати, вот вам анкета, заполните ее, пожалуйста.

– Неужели вы всерьез поверили этой идиотке? осведомился импозантный сорокалетний мужчина в прекрасно сшитом костюме, с богато инкрустированной тростью в руках. – Какой же вы врач, если сразу не поняли, что перед вами психически не совсем здоровая женщина? Да будет вам известно, моя жена – нимфоманка, причем с самых юных лет. К сожалению, я это тоже поздно понял. Но мне-то простительно, я не врач, а бизнесмен. Я занят делом, понимаете? Я зарабатываю деньги. Я не могу тратить время на всякие глупости. В конце-то концов мы ведь с ней уже не дети. Я пытаюсь ей это втолковать, но ее сознание зациклилось на эротике с тех самых пор, как ее в детстве напугала какая-то нищенка.

– А подробнее вы не сможете рассказать об этом? – оживился доктор. – В моей работе, поймите, важна всякая мелочь.

– Не знаю, это нечто сходное с андерсеновской девочкой, наступившей на хлеб. Она до сих пор это переживает.

– Устойчивый комплекс вины и собственной обреченности, – пробормотал доктор.

– Вот-вот. И это дает ей моральное право атаковать мужчин с настойчивостью парового молота. Она переспала со всеми кочегарами, швейцарами и слесарями в доме, не говоря уж о моем шофере и заместителе. Более того, в прошлом году она поставила меня в исключительно неловкое положение перед доктором Ольсеном и его супругой, приехавшими из Дании. Представляете, моя благоверная принялась ласкать его рукой под столом прямо в ресторане. Видели бы вы, какой у него был ошарашенный вид. На беднягу было просто жалко смотреть, ведь все это делалось в присутствии его законной жены. Пришлось мне увести мадам Ольсен танцевать. С тех пор мой друг мне не пишет.

– Послушайте! – в изумлении воскликнул старичок. – Но, если она позволяет себе такое, почему же вы вообще с ней сожительствуете? Никто бы не посмел осудить мужчину, который разведется с такой особой.

Мужчина взглянул на него с неподдельным любопытством.

– Вы задаете странные вопросы, доктор. Казалось бы, ваша консультация наоборот должна способствовать сохранению семьи, а вы… Вы когда-нибудь слышали такое слово "любовь"?.. Так вот, я люблю свою жену, доктор. Да-да, люблю, несмотря на все ее недостатки, люблю и жалею.

И я верю, что браки заключаются на небесах, ибо свел нас обоих Высший Промысел. И то, что связывает меня с ней, – это гораздо сильнее всего того, что пробует нас разлучить.

– Но, согласитесь, порой ваша э-э-э… "небесная любовь" к собственной супруге принимает довольно-таки, как бы это выразиться, неординарные формы.

Мужчина, еще мгновение назад готовый выйти из кабинета, чтобы более не возвращаться, откладывает шляпу.

– Интересно, доктор, а какие формы приняла бы ваша любовь, если б супруга в вашем же присутствии начала бы по телефону обсуждать ваши, дражайший доктор, сексуальные наклонности, потенцию ваших сослуживцев, а также договариваться о завтрашнем свидании в вашем же доме и ваше отсутствие? – выговаривая ему все это, мужчина судорожно стискивает свои пудовые кулаки, каждый размером с детскую голову. – И она бы водила своих кобелей в мой дом, если б не опасалась, что я проломлю их пустые головы!..

– Н-да… – в задумчивости произнес доктор, – чрезвычайно занятный случай. До сих пор мне не доводилось наблюдать у своих пациентов такого парадоксального сплава взаимной нежности, ненависти, чистоты и, если хотите, похоти. Обвиняя супругу, вы не отдаете себе отчета, что и сами страдаете от глубоко запрятанного в подсознании комплекса вины. Я вижу, что вам страшно, что каждый новый день и особенно ночь для вас превращается в пытку. Отчего?

– Не знаю, – глухо проговорил мужчина, – может, и меня кто-то проклял когда-то давным-давно…

– Припомните этот случай. Может быть, тогда мы с вами сумеем разобраться в истинных причинах вашей меланхолии?

– Не знаю… да и в чем, собственно, разбираться? И стоит ли? Это была дурацкая история, которая случается примерно с каждым вторым или третьим подростком в известном возрасте. Я расцениваю все это как некое затмение, нахлынувшее на пятнадцатилетнего юношу из вполне добропорядочной семьи, с обеспеченным настоящим и гарантированным будущим. Как-то раз по весне меня угораздило простудиться, и в праздничный день, когда весь город высыпал на улицы, я остался дома. Родители уехали за город на весь день. Итак, я стоял у раскрытого окна, пробуя раскурить отцовскую трубку. Неожиданно на противоположной стороне улицы я увидел тощую, рыжую и голенастую девчонку из параллельного класса. Она брела по улице, изнемогая от жары и груза тяжеленной виолончели.