Реквием

– Вечерами после занятий организм по привычке требовал физической работы, но ее не было, так ты в сквере по деревьям лазила.

– На ветках раскачивалась. Счастье – выше некуда! Раздувалась и сияла от удовольствия как начищенный к празднику самовар. Чувствовала, как по всему телу гуляет здоровье. Настроение на все сто! Птицей взмыла бы в небо… Силушку деревенскую девать было некуда. Да и мозги прочищать умела только физической работой. Сижу на ветке, ору во все горло: «Раскинулось море широко». Люди идут, посмеиваются. А мне хоть бы что! Группа студентов остановилась. Спрашивают: «Что, новый вид спорта придумала, как обезьяна скакать с дерева на дерево?» А я весело отвечаю: «Ага! Мышцы требуют нагрузки, мозги разгрузки». Я, естественно, ходила в парк, когда стемнеет, но там все равно было достаточно светло от электрического освещения. Один очень серьезный парень стал уговаривать меня, чтобы я слезла, мол, ты уже взрослая. Мне неловко, я злюсь, но не спускаюсь. Только песен уже не пою. Настроение испортил.

– А мою депрессию помнишь? Несчастная любовь! Первого пыталась забыть, которого ненавидела, но любила. Купила вина с названьем «спотыкач», залпом выпила всю бутылку. Лежу, койка раскачивается подо мной, стены комнаты расплываются и пропадают, потолок волнами и невероятными колеблющимися фигурами вздыблен. Сердце стучит тяжело и загнанно. Утром проснулась, во рту гадко, голова болит. Не помогла себе, только хуже на душе сделалось. Подумала: «Какие же глупцы те, кто пьют!» Больше не было желания «травиться» ни беленькой, ни «чернилами», ни еще какой-либо экзотикой.

Общежитие. Не сразу оно отпустило меня. Ноги сами вели туда, где прошли пять лет жизни – и какой жизни! В будни учеба с утра до позднего вечера, в выходные – музеи, театры, в праздники – гости ночь – за полночь. Годы прошли, и не было уже там моих друзей, а все тянуло туда, где было хорошо и трудно. И посейчас иногда слышу в голове бессонное бормотание ночной жизни студенческого общежития. И будто вижу вечернюю неторопливо струящуюся, неиссякаемую реку прохожих, гуляющих по главному проспекту города. И будто мы в их числе.

– А зверский холод – будь он неладен – в новом корпусе?

– Не забыла, как ты на ядерную физику ходила. Мало тебе было учебной нагрузки. Всюду шныряла, что-то новое высматривала.

– Как-то останавливает меня красивый высокий седой мужчина и спрашивает: «Интересно?» А я ему: «Любопытно. Интересно будет, когда что-то пойму». Тогда он наклонился ко мне и тихо как-то по-отечески предупредил: «Будь осторожна, у нас высокая степень вредности, а тебе еще мамой надо стать». И был это не кто иной, как профессор Белосельский собственной персоной.

– И ты оттуда бегом от греха подальше в свои палестины, на свою родную кафедру.

– Теорию изучать.

– А помнишь, как ты Толика Овчинникова на спор пыталась разыграть? Заморочила ему голову, на свидание по телефону от моего имени пригласила. Он уж совсем поверил, что я уступила его настойчивым ухаживаниям. И тут ты говоришь: «Поторопись, осталось полчаса». Он все понял и сначала разозлился, а потом расхохотался: «На всем курсе, только Лена в слове «осталось» неправильно ударение ставит. Украинское наследие? Деревенский диалект?».

– Ах, эти наши милые девичьи розыгрыши!

– Как-то раз после сессии сидим мы с тобой и твоим Андреем в нашей столовой, пивка выпили по случаю вашего ко мне приезда. На тебя напало смешливое настроение, и ты начала трепаться, мол, попробовала курить – не понравилось, попробовала пить вино – тоже не пришла в восторг. А пожилой мужчина за соседним столиком с интересом наблюдавший за нами, вдруг говорит тебе: «Поскорее выходи замуж за своего парня». А ты ему в ответ весело так: «Попробую!»

– Хороший человек. Заволновался, что «допробуюсь» на свою шальную голову. А я просто шутила.

– А что мы говорили, хлебая пустой столовский борщ и глотая холодные слипшиеся макароны, облитые противной подливой?

– Не делай из еды культа! – не сговариваясь, дружно продекламировали подруги и рассмеялись.

– «Изверг рода человеческого» было нашим самым страшным ругательством.

– А лучшим комплиментом звучали слова: «У тебя не голова, а Дом советов».

– А какой умной на первом курсе нам казалась фраза: «С точки зрения формальной логики…».

«Как-то очень расточительно Инна тратит время на пустяки. А может, именно это для нее сейчас самое нужное, самое полезное, а я ною, как последняя зануда», – остановила себя Лена и тряхнула головой, прогоняя наплывающую дремоту.

– …Ты не понимала студенток, бегающих на танцы в капроновых чулках.

– И возвращающихся с них похожими на синих перемороженных цыплят. Я никогда в детстве не видела детей, стремящихся ради форса налегке бежать на мороз. Разумные были?

– Не было причин форсить, – рассмеялась Инна.

– Я до сих пор не понимаю, почему молодежь зимой без шапок ходит. Идут, ссутулившись, головы пригибают от ветра. Какая в этом гордость? Ведь как приятно идти по морозу, когда тебе тепло, уютно! Ты бодрая, у тебя румянец во всю щеку! Они намеренно лишают себя удовольствия радоваться зиме?

– Многого мы тогда не понимали. Например, почему мужчины на танцплощадках считали, что оказывают нам честь своими липкими взглядами и мерзкими похотливыми предложениями? Ну, сделал красивый комплимент – тут все ясно, но пошлость… Мы воспринимали похвалы только как источник повышения самооценки.

– Перестали мы ходить на городские танцплощадки, свои университетские предпочитали.

– Помню, как ты пыталась втолковать ребятам, что когда двое парней дерутся из-за девушки, то тем самым выказывают ей свое неуважение, лишают ее права собственного выбора. Девушка выбирает жениха не по признаку грубой силы, а в первую очередь по интеллекту и душевным качествам. Почему ее избранник должен драться с тем, кого она отвергла, кто не сумел ей понравиться? Надеется, что после того, как он побьет счастливчика, девушка его полюбит? За что? За жестокость и глупость? Ты доказывала парням, что своим поведением они напоминают животных в период случки. Так не понимали, обижались, пытались с гонором и злорадством отстаивать свое мнение. Не оправдывали они твоих ожиданий.

– Вспомни, многим нашим деревенским девушкам нравилось, когда из-за них ребята дрались. Они гордились этим. Архетип? Это у них на уровне коллективного бессознательного?

– Это генетический атавизм. А проще – отсутствие воспитания. Они не знали других, более действенных, культурных способов выразить любимой свое обожание. А потом вот такие парни, женившись, кулаками на своей благоверной начинали доказывать свою «любовь», утверждая, что «бьёт, значит любит». И такое мы с тобой наблюдали.

– Не знали те городские, с кем связывались. Классно ты тогда их отделала!

– А как ты отшивала! Они буквально съеживались под твоим презрительным осуждающим взглядом. И ведь не заносилась, не распалялась. По-деловому вела диалог. Просто давала понять, кто перед ними.

– Крыть им было нечем. Но без твоей поддержки я не была бы такой смелой, – созналась Лена.

– А после танцев мы в комнате устраивали шутливые биологические диспуты. Мы уже знали, что разница в генном аппарате птиц и шимпанзе равна двум, а между человеком и шимпанзе ста восьмидесяти девяти, что Х-хромосомы содержат тысячу генов, а мужские – только сто. И что через пять тысяч лет мужчин на земле не останется.

– Запамятовала ты. Хрущев «душил» генетиков. Лысенко и ему мозги заморочил. Информация о генах появилась много позже. Но то, что пол ребенка зависит в основном от мужчины, мы уже знали, – поправила подругу Лена.