Реквием

– Вдобавок декан, наверное, на тебя окрысился за то, что ты хотела, перешагнув через него, решить проблему своей кафедры?

– Ну, это как водится. До сих пор не пойму их с ректором поведения, противоречащего здравому смыслу. Когда у руля вуза стала талантливая независимая женщина, все поменялось и во взаимоотношениях между коллегами, и в вопросах укрепления и совершенствования материальной базы. Вот тебе и роль личности…

– Я где-то слышала, что наивность – атрибут талантливых людей.

– И глупых, – улыбнулась Лена. – Жалеешь меня.

После этого случая я стала еще внимательнее к своим поступкам, а заодно начала проверять тех, в ком была не совсем уверена. Запущу какую-нибудь милую добрую «утку» и прослеживаю, куда она дальше «полетит», кто ее испортит и в каком виде она ко мне вернется – и делаю выводы. Иногда такие «перлы» получала! Приходилось ограждать себя не только от собственной глупости.

20

– Интеллигенты в основной своей массе не бойцы, а приспособленцы, – безапелляционно заявила Инна.

– А кто революцию семнадцатого года организовал? А наш современник Сахаров?

– Боннер задавила его своей энергией. Он ей поддался. До нее он был ученым, не помышлявшим о диссидентстве. А я упертая. Мне никто не мог бы затуманить мозги и заставить пойти против моей воли.

– Я думаю, Сахаров был солидарен со своей второй женой.

– Я часто говорила в лицо начальникам чистую правду. Считала это своим долгом. За что не раз была «бита». Это мешало моей карьере. Я понимала, чем мне это грозит, но меня как черт за язык дергал и мозги на тот момент отключал. Случалось, что и жалела о своей излишней честности. Но по большей части гордилась.

Очень я уважала одного удивительно интеллигентного мужчину. И вдруг после его смерти один не чистый на руку человек из важных чиновников, замеченный в крупных аферах, за что и слетел с высокой должности, по телевизору стал утверждать, что они дружили. Я в шоке. Решила: примазывается гад к чужой славе. Но позже и о своем интеллигентном любимчике иначе подумала: «Может, талант интеллигентности состоит еще и в том, чтобы не показывать виду, что понимаешь, кто перед тобой, тем более если он твой начальник и от него зависит карьера, а то и течение всей жизни хорошего человека. А главное – плохие отношения с начальником на его работе могли сказаться. Не конфликтуя, он делал для страны много больше. В противном случае его могли просто «прихлопнуть», не дать раскрыть свой талант, не принести пользу. Он же не борец, а творец, вот ведь в чем дело».

Вот ты, Ленка, писатель и этим интересна. Но ты еще и «рыцарь печального образа». Тебя тоже так и тянет за правду постоять. Только ты умеешь вовремя остановиться, знаешь край. А Анюта в критических ситуациях, наверное, всегда отмалчивается или прибегает к общим фразам.

– Воевать должен тот, кто имеет к тому призвание и возможности, иначе ни себе, ни людям ничего хорошего от этого не будет, только разменяет и свою, и чужие жизни на пустяки и склоки. Понимать бы это смолоду. Скольких ошибок можно было бы избежать!

– Воспитание – великая вещь. Сколько поколений надо взрастить, чтобы понимание таких вещей возникало в человеке во многом уже на уровне рефлексов.

– …Что мне сейчас в голову стукнуло! Я живу в двадцать первом веке, а мой дед – дед, а не прадед! – родился в девятнадцатом. Вот это интервал! Здорово! – На губах Инны заиграла детская улыбка первооткрывателя. – Но вернусь к моим воспоминаниям. Лена, послушай, почему ты в студенческие годы не любила розыгрыши? Ведь отсутствием юмора не страдала.

– Я понимала шутки, но жалость и сочувствие к «испытуемым» во мне преобладали, когда я видела, как из них делали дураков или козлов отпущения, когда насмехались над наивностью и неопытностью юных. Конечно, так старшекурсники учили их уму-разуму, но я предпочитала другие методы. К тому же розыгрыши не всегда были безобидными, иногда на грани грубых издевательств, типа армейских. Мне было до слез неловко за ребят, заставлявших неопытных в кулинарных делах умненьких, погруженных в науку «маменькиных сыночков», два часа кряду продувать макароны перед варкой или разрезать вдоль каждое перо зеленого лука и рассматривать его на просвет, чтобы выяснить, не завелись ли в нем черви. Эти розыгрыши из числа «классических». Но кое-кто из шутников мстительно потирал руки. И я сразу предполагала, что они тоже когда-то, может, в армии или на работе, на своей шкуре прочувствовали эту самую «школу» юмора и отреагировали на нее далеко не доброжелательно.

– Я спокойно относилась к подобным фактам. Это обыкновенное, добросовестно заученное веселье студенческой молодости, когда есть объединенность и сплоченность, но нет любви. Бегство в скученное, совместное, стадное, – не согласилась с Леной Инна. – Но я была рада, что среди девчонок такого рода шутки не приветствовались.

– «Вот она – настоящая жизнь!» – воображают некоторые бывшие школьники, вырвавшись от родителей на свободу. Мне так же не нравились забулдыжные выходки пьяных студентов. Я была далека от их бесхитростных полувзрослых, неумелых радостей. В нашей теплой компании жизнь внешняя звучала в лад с внутренней. У нас были праздники души и скромных вкусовых ощущений. Там, где сходились пути друзей, весь мир на некоторое время уподоблялся родному дому.

Инна опять о детстве заговорила:

– Твоего первого детдомовского дружка вспомнила. Его мир был окрашен во все цвета радуги, а твой был тихий, нежный и печальный. Он обладал удивительной чуткостью к цвету, к радости, а ты – к людскому горю.

– Было крепкое, надежное сцепление единства противоположностей. Развела нас судьба.

– А помнишь, я случайно мячом высадила стекло в окне соседей. Не из рогатки же шмальнула. Убегаю и слышу в спину: «Опять разоряешься! Спасу от тебя нет. Настигнет тебя возмездие». Обычно в руки не давалась, а тут не открестилась, не отбрехалась, схлопотала подзатыльник от бабки, мол, за ум пора браться, лахудра чертова. А я тогда не нарочно. Только объясниться не дали. Я – кто? Так, мелкота, горох. Меня уважать не надо. Тогда я сильно переживала кризис недостатка внимания. Ни отца, ни матери рядом. Бабка вечно занята.

– Не то слово!

– Триумф и трагедия. Свобода и глупость. Сначала делала, потом думала. Кто бы мне это растолковал и в голову вложил, а не вколотил. Все только распекали. Вот я и перестала чужих взрослых слушать. Потом и мать, и бабка стали мне не указ. И это при том, что учительница неоднократно напоминала слова Пушкина о том, что «неуважение к предкам есть первый признак безнравственности». Обычно непредвзято сказанное слово быстрее доходит. Но сама я не скоро «дотопала» до сути, не скоро обнаружила унизительность своей роли в уличных «спектаклях». Приятно было думать: делаю, что хочу, иду, куда влечет. Только потом иногда бывало ой как тяжко! Не раз я пробовала ходить не теми путями…

– Не надо кукситься, от зимы есть хорошее средство – весна. – Лена попыталась отвлечь подругу от меланхолии.

– Только не скоро зима в душе повернула на весну, – усмехнулась та. – Трудно в детском возрасте причинно-следственные связи между событиями устанавливать. А тут еще отцовские гены своеволия и упрямства проступали. О них постоянно напоминала мне мать. Мол, не прервалась чёртова отцова порода, отросла веточка и крепко укоренилась. Да и безрадостное детство во мне бунтовало. Вот и подбивала мальчишек на шалости. Но тебя не удавалось совратить. Не хотела ты вливаться в наш «коллектив». Тебе нравилось читать, анализировать задачи. Ты находила их захватывающими. Хотя при острой необходимости, если по делу, и ты могла, заступаясь за кого-то, пустить в ход кулаки. Не шла на попятную.