Страница 17 из 190
— Иногда бывает, но я бы не была столь категорична. Я читала, что лирик творит, когда под влиянием вдохновения наружу выходят неконтролируемые переживания, скрытые в подсознании. И Рита писала: «Роман вел меня за собой. У меня сначала был один главный герой, а к концу книги на первый план вышел другой. И в содержании к концу работы я выплывала совсем на другие берега. Я словно бы подчинялась чужой воле. Напишу фразу, а она будто не моя, точно кто‑то мне ее подкинул. Мистика какая‑то», — по памяти процитировала Инна отрывок из письма подруги. — Получается, у каждого творца свои взаимоотношения с вдохновением? Мне тоже иногда кажется, что в произведениях заранее зафиксирован определенный код, и он ведет автора. Это как… в колоколе заложен тон его звона. И в пьесах Шекспира закодировано послание, которое люди вот уж четыре века пытаются расшифровать, — высказала свое предположение Инна.
— И в Библии тоже, — напомнила Жанна. — Ты Библию и Шекспира поставила бы на одну доску?
— Постичь тайну писательства, как и тайну открытий невозможно, — ушла та от ответа.
— Пока невозможно, — заметила Лена.
— А если в подсознании пусто? — попыталась прекратить серьезный разговор подруг Аня. Она лежала с закрытыми глазами и внимательно слушала беседу. Но ее уставший мозг уже не погружался в глубину их высказываний.
— Поэтому ты и не пишешь, — мгновенно отреагировала Инна. И этим она снова явно выразила свое недовольство Аниным вторжением в их с Леной разговор.
«Трудно найти больших антагонистов, чем Инна и Аня», — подумала Лена.
— Отлипни, язва. Отзынь. (Ого, как она быстро обучается!) Приступ злого остроумия накатил? Может, дозволишь и мне черпать из того же колодца? Или хотя бы поцарапать по его дну? Каждый образованный человек способен написать один роман о своей жизни, и он может оказаться достаточно интересным. И в одном фильме талантливо себя сыграть.
Инна энергично возразила Ане:
— Не каждый. Если есть что за душой. Знала я мужичка. Всю жизнь одну беспомощную повестушку мусолил. В голову ему лезла всякая дребедень, он ловил смутные тени далекого прошлого, воображал себя великим любовником. Жена терпела. Лучше на бумаге, чем в реальности.
— А мне один наш местный поэт рассказывал, мол, поймаю какое‑то яркое душевное состояние и запоминаю, а вспоминая, чувствую его как в первый раз и снова завожусь. Это, пусть даже секундное ощущение, я не забываю никогда, потому что оно — точное попадание в сердце. — Это Жанна, очнулась от легкой полудремы, и, не желая своего вовлечения в серьезный диспут, увела подруг от возможной перепалки.
— Наверное, он настоящий поэт, — сказала Аня. — А я могу рифмовать только сиюминутные чувства.
— Ты совсем как ребенок, — насмешливо фыркнула Инна и тем заткнула ей рот.
*
— Лена, ты утверждаешь, что Рита не посрамила память предков, написала книжки на все времена? Так отчего же она не прорвалась на «мировую арену»? — не могла ни уколоть хотя бы заочно свою давнюю подругу Инна.
— Это и есть самое трудное, — заметила Лена. И сказала она это с такой интонацией, что Инне больше не захотелось говорить на эту тему.
— Послушай, в книгах для детей ты используешь контраст жизни в детдоме с прекрасной природой, а во взрослых что противопоставляешь? На чем строишь и чем наполняешь противоборствующие сюжетные линии, что составляет их мощный контрапункт?
— Разные семьи.
— Всего‑то? Ну да, тебе как физику недостаточно рассмотреть одну семью. Тебе требуется преподнести читателю серию исследований, прежде, чем сделать существенное заключение.
— Эта мозаичность мне близка.
— Ха. Неожиданный взлет смысла на основе элементарной житейской канвы? Надо же! А я думала, ты современную примитивную жизнь своих персонажей с доблестью и славой великих героев прошлого сравниваешь. Недостатка в них у нас нет. И труды окупятся с лихвой. Ты хотя бы в начало девятнадцатого века окунулась.
— Ты права. На примерах великих героев даже понятие любви проще раскрыть. Оно будет выглядеть более возвышенно и выпукло. Но если уж быть совсем точной и даже занудливой, подумай, откуда писатель берет детали и подробности личной жизни своих «далеких» персонажей? Из собственных фантазий, из своего жизненного опыта и его переосмысления. И если они талантливы, то становятся фактами их биографий. Да и сама история часто оперирует не только фактами, но и представлениями отдельных людей об этих событиях. Так зачем же далеко забредать?
— История пишется мужчинами о мужчинах.
— А как же исторические документы? — возникла Аня.
— Документы почти «не меняют показаний», но, хотя и говорят, что против фактов не попрешь, прочтение их бывает разное. И, оценивая прошлое, мы — даже в схожих проблемах — не можем полагаться на современные взгляды. Подходы в былые времена существовали иные, — ответила ей Инна.
— Мне нравится, что в художественной литературе интерпретация фактов часто бывает интереснее самих фактов. А полярные мнения — стимул для полезной дискуссии. Но нырять в далекое прошлое — не мой и не Ритин метод, — твердо и определенно сказала Лена.
— Наверное, любопытно проникать в запретные зоны души персонажей: что‑то обострять, усиливать, утрировать; позволять себе высокую степень свободы, мол, и так могу, и этак. А на что‑то не реагировать и упрямо вкладывать в уста героев свои мысли, предоставляя читателю угадывать шифры второго, третьего плана. Всё в твоих руках! Это греет, — с удовольствием представила ситуацию и себя в ней Инна.
— Смысловой центр писательского творчества — человек и его ненадуманные проблемы. Естественно, что и прошлый, и современный жизненный опыт преломляются в наших произведениях. Мы с Ритой, хоть и по‑разному, но пишем о людях ничем особенным не выделяющихся. Представь себе, писать о них много труднее, нежели о великих. Одно дело, если завязкой романа служит жуткий страх, мощная страсть, дикая ненависть, и совсем другое — если грусть, терпение, обиды. То есть сюжет не напряженный, но содержащий неожиданные повороты. Но нам хочется выяснять, чем живут массы, что побуждает их к тем или иным поступкам. Это не только интересно, но и важно.
— Вариации на тему пусто потраченной или достойной, но примитивной жизни? Фи-и-и. И ничего особенного, протестного?
— Не в плане политики.
— И все же «въехать» в премию на биографиях великих людей легче. А если еще подвизаешься где‑то там, в партийных или общественных кругах… Ты, конечно, по понятным мне причинам, туда никогда не рвалась. Тебя всегда только наука и дети волновали. А теперь уже поздно на практике вникать в универсальные, всеобъемлющие категории бытия высших слоев общества? На описании русского гостеприимства широты характера не высветишь. Тут более мощные толчки и стимулы требуются, — усмехнулась Инна. — И в современном мире есть люди, которые связывают времена или их «разрывают», разрушают. Вот о ком надо писать, вот кого надо раскручивать. Их нужно уметь вычислять и «оприходовать».
— Я не Пимен нынешней эпохи. У меня нет таланта глубоко вникать в историю, меня мало интересуют взаимоотношения политиков. Я с треском провалю этот экзамен, — сказала Лена.
— В твоих книгах политика как фон, как присыпка на хлебе для вкуса.
— Я кое‑что понимаю в жизни отдельных людей, вот и преподношу, так сказать… Говоря стихом редактора одного Липецкого журнала Игоря Безбородова, я по‑своему «ратоборствую с судьбой» своих героев.
— А если только заведомо ради премии постараться? Может, недоучла? — Инна «расшалилась». Она разогналась, и самой остановиться у нее уже не получалось.