Её величество

«Болтовня доводит меня до изнеможения. Петляют, петляют, и всё вокруг одного… Это наводит на грустные размышления. Не будет большой беды, если я опять попытаюсь чуть-чуть придремнуть, – решила Лена, прикрывая глаза.

Жанна, глядя на нее, подумала вяло, без раздражения:

«Её гордыня заела? Считает, что не следует пятнать себя участием в обсуждении ерунды? А что тогда не ерунда?»

Жанна с Аней опять шушукаются.

– И это нам не так, и то не этак… «И снег не бел, и хлеб не мил».

– Сейчас мы уже плачем слезами возраста, а не боли. Но сердчишко небось еще вздрагивает, когда случайно встречаешь кого-то из тех, кто нравился в молодости? Отрадно погреться в теплых воспоминаниях?

– Вздрагивает. Ну и что из того? Не грех и пофантазировать, сидя в затишке уютной квартирки, – не стала отпираться Аня.

– Только прекрасный профиль патриция, что был под стать Данте, оплыл, черный антрацит глаз полинял, и череп оголился.

Обе искренне рассмеялись. Поняли друг друга.

Мысли Лены путаются, перемешиваются с нечеткими образами ее воображения. Воронка сна затягивает ее все глубже и глубже. Но она еще слышит:

– …Эмма не ютилась по общежитиям и коммуналкам. Это ты, Аня, порядком помыкалась. Не бедствовала Эмма, а счастья не было. Помню, хвалилась: «Я не первая у него, но единственная». Гордилась. А он уже тогда, как бы шутя… среди прочих, интересовался ее подругами. Малосимпатичный мне человек. Не дорожил репутацией. Ему хватало собственного мнения о себе, – резко закончила Жанна.

«Мне тоже. И что из этого следует?» – сквозь пелену сна подумала Лена.

«Ох уж эта мне Жанна! Есть такой тип навязчивых людей: пока не докажет свое, не отлипнет», – рассердилась Инна, не замечая за собой той же «особенности».

– …Кто по-настоящему страдает, тот редко грешит. Разве что обидами… – скорбно сказала Аня.

– Преклоняюсь перед гением человеческой мысли, – не удержалась, чтобы не съехидничать, Инна. Ее голос окончательно вывел Лену из состояния прострации.

«Если бы эти слова вместо Ани произнесла Лена, Инка не ёрничала бы», – молча вздёрнулась Жанна.

«Аня права, эгоизм всему виной... Эмма свое одиночество с достоинством пронесла через всю жизнь. Зря она вчера откровенничала. Хотя понять ее можно. Моей боли уже сорок лет, и можно сказать о ней:       «дела давно минувших дней», а у нее она совсем свежая. Каждый день как ножом по сердцу… Врач мне советовал чаще раскрываться, чтобы стресс снимать. Наверное, и она во исполнение…» – решила Лена, уже туманясь сознанием.

– …«Как чудно жить! Как плохо мы живём». Хорошо Адамович сказал! Будь у власти, я накидывала бы срок мужчинам с нравом мартовских котов за их издевательства над женами, – сказала Аня.

– Это их выбор: терпеть или нет, – заметила Инна.

– Часто вынужденный, не свободный, отягченный ответственностью за семью, – подправила ее Жанна.

– Наказывала бы «за каждый миг, исполненный «значенья»? – усмехнулась Инна.

– Не юродствуй, не извращай первоначальный смысл прекрасных строк. Зная, что им влетит по первое число, гуляки сбавляли бы обороты.

– И вспоминали бы тебя пострадавшие с «безграничной благодарностью»… Религиозной кротостью тоже можно тиранить и даже уничтожать. В теории наказаний в веках отметились многие законодатели, да только результатов пока нет никаких. Ты могла бы и похлеще отколоть номер. Например… предложила бы кастрировать. Потому-то ты и не во власти, – рассмеялась Инна.

– Боже мой, какие тайные мысли скрывают эти старые стены! – улыбнулась Лена.

– Мысли старых клуш и ведьм, – добавила Инна. – А раньше эта квартира была местом почтительного отношения к живым и ушедшим, где решались вопросы по самим основам жизни.

– И я ведьма или гарпия? – не поверила Аня.

– Гарпия, но пришибленная. Шучу.

– Я склонна поверить, – скромно-язвительно обиделась на Инну Аня. – И чем я обязана повышенному к себе вниманию? Чем заслужила столь сомнительный комплимент?

– Не заводись. Мое воспитание хромает, – весело созналась Инна. – Да, вот ещё что. Не высвечивай своей обидчивости, Ею могут пользоваться не совсем порядочные люди. Экранируй себя безразличием или иронией.

– На правую или на левую ногу хромает? – мгновенно подловила её Жанна.

Инна удивленно покрутила головой:

– Ну, ты даешь. Раздуваешься от гордости? В груди разливается чувство блаженной радости? Над тобой ещё нет нимба?

– Наполняюсь законной гордостью.

«Опять пинг-понг», – вздохнула Лена.

Возникла настороженная пауза, но её тут же нарушила Аня:

– Мужчин только денежным наказанием и прошибёшь. Ничто их больше не берёт.

– Наш милый дежурный скептик всегда на посту! – улыбнулась Лена.

– Если посмотреть на одно и то же событие глазами мужчины и женщины, то в результате получим две разные истории, – то ли задумчиво, то ли глубокомысленно сказала Жанна. – Чего только не встречается нам на жизненных перепутьях…

«И что из того?» – не поняла Аня.

– …С возрастом мы, казалось бы, в банальных словах наших родителей начинаем находить мудрый смысл, – сказала Инна.

– В нашем возрасте их проще понимать, – усмехнулась Лена.

– А в юности, ослеплённые влюбленностью, мы боремся, противоречим, воспринимаем родителей как ретроградов, не можем пробиться сквозь их «дубовый» консерватизм, – наверное, отвечая на какие-то свои вдруг забрезжившие воспоминания, сказала Жанна.

– Ты путаешься в хронологии своих замечаний, – упрекнула её Инна.

– Я делаю лирические отступления. Помнится, приемные родители только раз увидели моего жениха и сразу сделали о нем правильное заключение. А я долго ещё пыталась понять, так ли это, удивлялась лёгкости, с которой они могли оценить незнакомого им человека.

– … Чтобы вот так годы спустя какой-то гад погасил свет чудных ясных глаз моей внучки, чтобы они померкли навсегда?! – донеслось до Лены будто издалека.

– …Дочь моих знакомых разорвала этот порочный круг и будто все окна открыла в затхлом помещении. Ура, «на белый свет из тьмы веков!» Разошлась и увидела перед собой целый мир. Начала мыслить самостоятельно, опрокинула представление о незыблемости мужского превосходства, подчёркивающего гендерную принадлежность. Поняла, что свет клином на таком муже не сошелся. Не захотела жить в мире его понятий. И всё у неё срослось: жизнь стала искренняя, чистая, без пошлости, – движимая безотчетным желанием посочувствовать и порадоваться, рассказала Аня.

«О ком говорит?» – подумала Лена.

– Развод – далеко не лучший выход, но он делает многих женщин сильными, – сказала Жанна.

– Не сильными, а неунывающими, – пошутила Инна. – Сильными они оказываются уже перед принятием кардинального решения.

– Я, конечно, не вправе навязывать свое мнение, но иногда другого выхода не вижу. Не всем нам удаётся утвердиться в… мужском мире. Я не говорю о присутствующих. Все мы по-разному в него встраиваемся.

Как-то ещё в пору молодости пришлось мне по какому-то неотложному делу рано утром до работы зайти к знакомой. Смотрю, маленькие дети пищат, завтрак на плите подгорает, а муж барина из себя строит. Вместо того чтобы помочь жене, копается в своем чувстве неудовлетворенности семейной жизнью, изводит жену своими комментариями.

Желая причинить боль, наговорил ей много чего гадкого. Упрекал в несобранности. Мол, вышла к столу, не приведя себя в порядок. Весь дом вверх дном перевернула. Каждую мелочь подмечал и раздувал до величины главного недостатка, да ещё при детях и всё на повышенных тонах. Ошеломляющее впечатление! Назревал скандал. Меня даже пот прошиб, глядя на эти «радости» семейной жизни. И чего добивался, приставая к жене? Ну, я бочком, бочком и вон из их квартиры. Бегу на работу, злость меня разбирает. Ну, думаю, вот так заявочки! И этот верит в свою непогрешимость. А не смолчала бы жена, так ещё и схлопотала бы по самое не хочу.